Над окошком месяц - Виталий Яковлевич Кирпиченко
Я вспоминаю тех наших первых утешителей и думаю, как велика Россия и как щедра она добротой. Забылись многие имена и фамилии, но в памяти зафиксировались молодые, симпатичные лица. Кого-то все же помню по именам… Быховцев Юра, Орехов Валера, волейболист Терехов Лёша, весельчак Жерневский Гена, голубоглазый волгарь, добряк и красавец Феоктистов Саша, маленький Саша Арзямов в своей необыкновенно красивой каракулевой шапке. Очень серьёзный Гена Якунин, прошёл потом через Афган, закончил службу начальником Харьковского авиационного училища, генерал…
Лёша Терехов отличался от нашего большинства природной серьёзностью и мудростью. Он активно выступал на комсомольских собраниях, и в то же время не был показушником. Естественно, что вскоре стал секретарём комсомольской организации полка. Мы с ним в один год покинули полк: я поступил в Киевское высшее инженерно-авиационное военное училище, а он в Московскую военнополитическую академию. Знаю, что служил в политотделе Белорусского военного округа и уволился полковником.
При всей серьёзности Лёши, бывало и отступление в сторону шутки.
Однажды, когда мы были в лагерях на соседнем аэродроме и жили все в одной большой казарме, я пришёл туда с полётов, чтобы подготовиться к заступлению в наряд дежурным по полку. В пустой казарме один Лёша. Вид его более чем странный. Он с большим алюминиевым чайником в руках заглядывал в щёлочку занавески, отделяющей от огромной казармы маленький закуток, где отдыхали после ночного дежурства метеорологи. Увидев меня, Лёша приложил палец к губам и поманил к себе. Я подошёл. Он показал на щёлочка и прошептал: «Смотри!»
На кровати в майке и трусах сидел старший лейтенант, вид его был удручающим; он чему-то был страшно удивлён и не менее огорчён.
Я ничего не мог понять.
— Смотри, смотри! — настаивал Лёша.
Метеоролог пожамкал в глубокой задумчивости трусы и понюхал пальцы. Лёша давился в смехе, а я никак не мог понять причины его весёлости. Видя мою непонятливость, Лёша прошептал мне в ухо:
— Я ему воды в трусы налил!
Гена Якунин уже лейтенантом был наделён генеральской важностью. Не спесью, а важностью. Немногословен. Каждое суждение его выверено до истины. Спорить с ним было бесполезно. На год раньше меня он закончил то же Киевское училище и уехал в ТурКВО. Встретились с ним через долгие годы, когда он был, по праву, генералом. Его сыновья, тоже военные инженеры, служили в Белорусском военном округе, и он с женой навещал их. Однажды они ночевали у меня в Минске. Тогда, сдуру, я включил ему кино по видику, в котором Шварценеггер косил в одиночку батальоны, сам не получив и царапины. И наша беседа с генералом Геной выглядела так:
— Гена, был у нас Юра Быховцев, помнишь? Хороший парень. Где он, не знаешь?
— Не знаю.
— А Саша Феоктистов? Помнишь, как он проучил на танцах одного зазнайку?
— Не помню! Не знаю!
— А…
— Да, дашь ты мне, чёрт тебя подери, спокойно досмотреть?!
В полку много фронтовиков. Наш комэск из них. По младости лет захватил он войну краем и всё же успел показать себя. У него на счету один сбитый, немецкий, и один разбитый, свой. Фифти-фифти своего рода. Как командир он был не очень, как человек — прелесть! За всю свою службу никого не наказал, а если приходилось журить кого-то, то сам краснел, как девица. Командовал эскадрильей при построении примерно так:
— Ну, вы там! Станьте как-нибудь. По этому, как его, ланжиру (ранжиру), что ли.
В связи с этим были и комические ситуации. Как-то мы сдавали кросс, везде были выставлены посты контроля. Бежать надо, а не хочется. И тут, как на грех, подвернулась польская бортовая машина. Кто-то махнул рукой, машина замедлила ход, и мы все оказались в кузове. Кроме командира. Командир бежал за машиной в полном одиночестве и стыдил нас.
— Бессовестные! Как вам не стыдно! Слезьте сейчас же!
Все, как оглохли. Чтобы не видеть несчастного командира, постепенно отстающего от машины, никто не смотрел в его сторону.
— Руку бы подали, бессовестные, — наконец сдался он. И тогда дюжина рук подхватила и втянула командира в кузов.
Тот проезд нам не засчитали пробегом, а комэска наказал командир полка.
Полк постоянно нёс боевое дежурство. Пара в готовности № 2 (самолёты на площадке дежурного звена, заправлены, пушки заряжены под одну перезарядку, парашюты в кабине, средства электропитания подключены к самолёту); пара в готовности № 3, всё, как и в готовности № 2, только не подключены средства электропитания. Из готовности № 2 по команде с КП часто переходили в готовность № 1, тогда в кабину садились лётчики, связывались с КП и выполняли их команды. Иногда запускали двигатели, иногда проруливали до старта, бывало, что и взлетали. При переводе с одной готовности в другую, автоматически третья становилась второй, а вместо третьей в дежурной эскадрильи готовились самолёты и буксировались в дежурное звено.
Находясь в дежурном звене, лётчики и техники при плохой погоде играли в шахматы, читали книги и затёртые до дыр журналы, в тёплую летнюю погоду играли в волейбол, а чаще в городки. Играли парами: экипаж (лётчик и техник) одного самолёта против другого экипажа; лётчики на техников, техники на лётчиков, блондины на брюнетов, курносые на большеносых… Когда ощутимо припекало солнышко, тогда все раздевались до трусов.
Однажды, когда все были в одних трусах и босиком, объявили готовность № 1. Лётчики попрыгали в кабины в чём были, чтобы сократить время выхода на связь с КП, что всегда фиксировалось и жёстко оценивалось. Связались с КП, те дали команду: «Запуск двигателей!». Запустили. Ждём отмены команды, чем часто заканчивалась такая проверка. Но пришла другая — «Вырулить на старт!». Со старта — «Взлёт!».
Летали голыми лётчики 40 минут на высотах около 10 000 метров, где температура воздуха близка к минус 40, и в кабине, естественно, не жарко. Прилетели синие от холода, кожа вздыбилась, мосластые волосатые ноги торчат спичками из «семейных» трусов в голубой цветочек. А тут их ждут генералы и полковники, чтобы объявить героям благодарность за отлично выполненное боевое задание и наградить ценными подарками — именными часами…
Был случай, когда КП дал команду занять готовность № 1 и потом: «Взлёт!» паре, только что прибывшей на пересмену и не успевшей положить в кабины парашюты. Лётчики летали без них, сидели на упорных колодках, поверх которых бросили им самолётные чехлы.
Эти примеры характерны, прежде всего, готовностью
