Заброшенный в природу - Милен Русков
Читатель должен знать, что меня трудно провести, так как я отношусь ко всему скептически и не лишен проницательности. Очень трудно.
Лопе наверняка это почувствовал, потому что ничего не ответил, лишь пожал плечами.
— Хесус, — выкрикнул он, — толкни ведро ногой и зарыдай!
Хесус толкнул ногой ведро и завыл, как койот.
Лопе одной рукой отряхнул рубашку, а другой вытер лоб.
— Идиоты, кто вам велел налить в ведро воды? — выкрикнул он.
— Энрике, — тут же ответил Хесус.
— Лопе, — продолжаю я, — ты должен написать что-то про Англию.
— Возможно, — отвечает Лопе. — Завтра. Завтра я напишу пьесу про Англию.
— А та, которая о Марии де Бланка, сеньор? — спрашивает его помощник.
— Ну, значит послезавтра, — Лопе впервые смотрит на меня. — Послезавтра напишу пьесу про Англию.
— Лопе, — обращаюсь к нему. — Мне нужен Хесус.
— Можешь его забирать, — разрешает он.
Спускаясь со сцены, Хесус споткнулся, но сумел сохранить равновесие.
Правда, он что-то сказал при этом, но я не стану записывать.
— А что… — продолжает он говорить, но я не слышу его из-за громовых раскатов голоса Лопе. Жестом предлагаю ему выйти на улицу. Снаружи солнце ласково касается моего лица. Уличный шум напоминает журчание водного потока. Я вздыхаю.
— Нужно поехать в Пиньян, Хесус, — говорю я.
Он снова произносит нечто такое, что я не стану записывать. Я молча пожимаю плечами, и мы отправляемся к большому белому дому доктора Монардеса. А точнее, к тому дому, где он сейчас находится. Какой-то идиот идет впереди нас, постоянно путаясь под ногами.
— Эй ты, козел, — говорю я ему, — не путайся под ногами!
Тот попытался было что-то ответить, но вмешался Хесус, который снова произнес такое, что не стоит записывать. Если кто-нибудь вдруг решит написать сочинение, в котором употребит все слова, используемые жителями Севильи, то полкниги, несомненно, будет состоять из многоточий.
Идиот отошел в сторону, продолжая бормотать что-то себе под нос.
Мы с Хесусом продолжаем путь. Солнце нежно ласкает нас своими лучами, согревая кровь.
— Хесус, — говорю я, — а теперь скажи еще что-нибудь.
— Что мне сказать… — и следует новая тирада.
Увы, спасения нет.
Доктор Монардес ждет нас у калитки, ведущей во двор. Рядом с ним много детей, которых он угощает конфетами. Завидев нас, он прогоняет детей, замахнувшись тростью и говоря: «Пошли, пошли, у меня дела. Некогда мне с вами ерундой заниматься». Эту трость доктор использует скорее для красоты и пущей важности, а не для чего-либо другого.
— Ну наконец-то, Гимараеш, — выкрикивает доктор. — Я уже было подумал, что ты уехал в Португалию.
— Что мне там делать? В Португалии ничего нет, — отвечаю я, помогая Хесусу запрягать лошадей. — Лопе здесь.
— Не может быть, — восклицает доктор.
— Здесь он, здесь, — подтверждает и Хесус. — Будем с ним играть трагедию.
— И где же? — интересуется доктор.
— В «Марии Иммакулате», — отвечаю я.
В таком случае поехали. Чем раньше мы выедем и поймем, чего от нас хотят, тем скорее сможем вернуться. Кто рано встает…
— …тому Бог подает, — закончил я фразу.
Спустя несколько минут мы уже были в пути. Я высунул руку из окна кареты и ощутил легкий, приятный ветерок. Солнце прогрело воздух, и я закрыл глаза. Сквозь веки я ощущаю, как солнечные блики пробираются сквозь кроны придорожных деревьев и легонько перебегают по моим сомкнутым векам. Я слышу стук колес и цокот копыт. Рядом со мной доктор Монардес закуривает сигариллу. На секунду я открываю один глаз и смотрю на него. Он повернулся в сторону и задумчиво глядит в окно. Лицо его разделено пополам светом и тенью. Я снова закрываю глаза и слушаю звуки, сопровождающие нашу поездку. Urbi, Urbi et Orbi, римлянин Эпиктет.
4. ДЛЯ ЛЕЧЕНИЯ ВЗДУТИЯ У ЖЕНЩИН
В Пиньяне нас уже ждали. На этот раз — женщина, вся отекшая, лежала на кровати и громко стонала. Ее огромный живот занимал половину кровати.
— Спокойно, женщина, — сказал доктор, положив ей руку на лоб. — На каком ты месяце вздутия?
— На восьмом, — ответила она, продолжая стонать.
Поскольку я знал, что нужно делать в таких случаях, я попросил принести дров, разжег огонь в печи и стал ждать, приготовив большой лист табака.
— Как тебя зовут? — услышал я голос доктора у себя за спиной.
— Мария, — ответила женщина.
— Зачем я спрашиваю… — пробормотал доктор себе под нос.
Когда огонь в печи достаточно разгорелся, я разворошил дрова, отодвинул щипцами пару угольков в сторону и принялся вертеть над ними лист табака, словно мясо на вертеле. Листку предстояло нагреться, но не сгореть. Поскольку у меня уже был опыт в «поджарке табака», как называет этот процесс доктор Монардес, то очень скоро лист был готов. В свое время для достижения нужного результата мне нужно было два-три листка, но постепенно я добился большой ловкости в этом деле. Перебрасывая горячий листок из одной руки в другую, я подошел к кровати и осторожно положил его на пупок.
— Ох! — произнесла женщина.
— Это сеньор да Сильва, — представил меня доктор, — мой помощник. Этот листок сейчас тебя согреет, вытянет жидкость наверх и через пупок тепло проникнет точно туда, куда надо.
Но желанного эффекта не случилось. Обычно дело не ограничивалось только одним листком табака. Женщина продолжала стонать, и доктор, выждав немного, дабы увериться, что лист не поможет, сунул руку в карман и вынул оттуда сигариллу.
— Женщина, — сказал он торжественно, тремя пальцами держа, словно копье, нашу панацею у нее перед глазами — это сигарилла. Я попрошу тебя вдохнуть немного дыма, задержать его во рту, не глотая, и сразу выдохнуть. И так два-три раза. А потом сглотнуть слюну. Помни, совсем чуть-чуть, — снова повторил доктор, протягивая ей зажженную сигариллу, — иначе ты можешь нанести вред плоду.
— А что, если она возьмет да скинет? — встревоженно спросил меня муж женщины, который вместе со мной наблюдал за происходящим из дальнего угла комнаты.
— Ну, — сказал я, склонив голову набок, как обычно делаю в подобных случаях. — Как это так — скинет! Это тебе природа, а не фунт изюма. Это сила!
Мне вспомнился сонет Пелетье «L’Amour des amours», в котором он описывает, как молодая еще планета Земля на бегу наскочила на небесное тело в виде медузы и непроизвольно родила Луну. «Выпала из утробы малютка невинная» — вот его точные слова. Разумеется, речь идет о Луне — это она невинная. Иначе Земля должна была родить другую планету. Поэтому Марс, от которого Земля была беременна, был весьма обижен, разочарован и раздосадован. Он отвернулся от нее, а потом вообще охладел. С тех
