Другая семья - Вера Александровна Колочкова
– Я только сейчас поняла, что нам нужно, Филипп…Только сейчас… Нам ребенок нужен! Да, да, я хочу ребенка… Все равно кого – мальчика или девочку… А можно двоих… Сначала мальчика, а потом девочку! Ты как, не против?
– Я? Против? Да бог с тобой… Я так счастлив сейчас, что и сказать ничего не могу… Только тебя слушать могу бесконечно, любимая…
Он так и не заснул больше в эту ночь. Алиса спала рядом, дышала ровно. А он понял, что не уснет. Что полон сил и без сна. Тем более все равно ему рано надо подняться – куча дел впереди. День впереди! Счастливый насыщенный день! Да он горы может свернуть после такой ночи!
Долго лежал, смотрел в темноту. Плавал в своем счастье. Услышал, проснулись первые птицы, как в комнату проник робкий свет осеннего утра. И вздохнул полной грудью – как все-таки жить хорошо, господи…
И тут же слегка уколола дерзкая мысль – но ведь ты, дорогой, вроде как и прошлой ночью был так же счастлив? Когда был с Катей? Или не так?
И ответил сам себе виновато – нет, не так… Не так… И, чтобы больше не думать ни о чем, подскочил с постели, пошел в ванную, встал под холодный душ. Вот так, вот так… Пусть все сомнения и вопросы вода смоет. Пусть!
Клара Георгиевна уже ждала его на кухне с кофе и сырниками. И с жареной яичницей с беконом. Суетилась вокруг него, радостно приговаривая:
– Ешь, мой дорогой, ешь… Я тебе сегодня яичницу сварганила, знаю, что ты любишь… Хотя и вредно, да что не сделаешь, чтобы дорогому зятю угодить? Ешь… Алиса спать будет до обеда, наверное. А тебе еще работать…
Глаза у тещи сияли. Будто она была в курсе, что меж ними произошло этой ночью. А может, и правда все знала, все понимала. Материнская интуиция – вещь довольно странная. Еще ребенок и сам ничего не знает, а мать уж знает все наперед.
– У тебя телефон в сумке все время звонил, Филипп… Ты сумку в прихожей оставил. Может, срочное что-то, да я не решилась тебя беспокоить… – неловкой скороговоркой протараторила Клара Георгиевна, отводя глаза.
– Ничего страшного, я потом перезвоню… Спасибо, Клара Георгиевна, все было очень вкусно. Мне пора…
Сев в машину, выудил из сумки телефон, глянул на дисплей. Ну да, Катя звонила… Причем несколько раз, с небольшими перерывами. Будто давала этим знак – я есть в твоей жизни, я никуда не делась! Тебе придется обо мне помнить, Филипп! И моей любви к тебе помнить! И нести за нее ответственность!
Прежняя радость потухла и счастье сжалось в размерах, будто усовестившись. Еще и тревога странная образовалась внутри – будто произойти что-то должно. Жизнь должна измениться. И страшно отчего-то, и стыдно… И душе неловко, будто она завязла, как муха в смоле – ни туда и ни сюда…
Хотя отчего же завязла-то? Наоборот, все разрешилось. Кати в его жизни больше не будет. Надо завершить этот гештальт, чтобы больше не мучить ее.
Хотя… Зачем он себя обманывает, обелить себя же в собственных глазах пытается? Что значит – не мучить ее? Потому что ему теперь так думать удобно – не мучить?
Надо будет потом поехать к Кате и поговорить с глазу на глаз. Сказать все честно. Покаяться. Прощения попросить. И проститься уже окончательно.
Только не сейчас. Не сегодня. Потом. Потом…
* * *
Какое странное это «потом». Удобное для человека нерешительного. Если он сам себя так называет, конечно. Хоть и знает, что имя ему другое – просто трус.
Прошло три месяца, а Кате он так и не позвонил. И на ее звонки не ответил. И ладно бы в новом счастье купался – ведь нет! Недолгим оно было, новое счастье. Алиса снова будто отодвинулась от него, жила своей жизнью, как и раньше. Проводила время с подругами, ходила в спортивный клуб, в салон, еще куда-то… А его будто рядом и не было. Хотя, надо отдать ей должное, в интимной жизни не отказывала, но делала это нехотя, будто заставляла себя – ладно уж, если так надо… Я потерплю…
Однажды проговорила деловито:
– Фил, мама устала… Ты бы отправил меня с ней в отпуск, что ли? Куда-нибудь в Таиланд, в хороший отель. Или на Бали…
– Но я думал, мы вместе с тобой полетим в отпуск… Я разгружусь с делами, и полетим…
– Да ты никогда не разгрузишься, о чем ты! А если и полетишь, то не больше чем на неделю! А я бы хотела надолго… На месяц, может…
– Ладно, я подумаю.
– Вот и подумай! Только недолго думай, пожалуйста! Говорю же, маме отдохнуть надо!
Он хотел было сказать, что она и сама бы могла маму освободить от домашних обязанностей, но промолчал. Не хотел нарушать то хрупкое равновесие, на котором держалась их семейная жизнь. Хотя на самом деле надо было сказать! Пусть бы она рассердилась, обозлилась, обиделась! Хоть бы какая-то эмоция была бы с ее стороны…
Однажды позвонила мама, проговорила в трубку решительно:
– Филипп, нам надо поговорить… Можешь ко мне заехать сегодня вечером?
– Да… А что случилось, мам? Ты как себя чувствуешь?
– Да нормально я себя чувствую! Почему со мной обязательно должно что-то случиться? Просто увидеть тебя хочу, в глаза посмотреть! Что, мать не может иногда просто хотеть поговорить со своим сыном?
– Ну что ты сердишься, мам?
– Да я не сержусь… Ты приедешь вечером?
– Да. Приеду. Купить что-нибудь по дороге?
– Нет. Ничего не надо. Просто приезжай, и все.
Да уж… Голос у мамы был строгим и в то же время тревожным – наверняка что-то случилось, просто по телефону говорить не хочет. И весь день потом был как на иголках, и поехал к ней сразу, как смог.
Она открыла ему дверь, проговорила быстро:
– Заходи… Иди на кухню, у меня там отбивные на сковороде подгорают… И руки не забудь помыть, ужином тебя кормить буду!
Он усмехнулся – в этом вся мама… Руки не забудь помыть! Все еще он для нее мальчик, которому надо напоминание сделать. Неистребимая материнская привычка…
Хотя, надо отдать должное, мать никогда не стремилась давить на него родительским авторитетом. Да, подсказывала в какой-то момент, как правильно сделать, направляла в нужную сторону. Но без фанатизма. Никогда не настаивала на своем, просто разговаривала. Высказывала свое мнение. И считалась с его мнением, даже если оно было прямо противоположным. Окончательное решение всегда было за ним…
А отбивные у нее и впрямь слегка подгорели – кулинаркой была неважнецкой. Да он и не голоден был, потому как недавний разговор с клиентом состоялся в кафе, там и перекусил. Но, чтобы не обидеть мать, принялся жевать отбивную.
Она села напротив него, подперла рукой подбородок, вздохнула. Он глянул вопросительно – что, мам?
– Понимаешь, Филипп… Честно тебе признаюсь – не идет у меня из головы наш последний разговор…
– Какой разговор, мам?
– Да сам понимаешь какой! Про твои семейные отношения. То есть их полное отсутствие, если точнее выразиться.
– Да у меня все хорошо, мам… Уже все наладилось. Я вполне доволен своей жизнью.
– Сынок… Ты кого обманываешь сейчас? Себя или меня? Ты думаешь, я ничего не вижу, ничего не понимаю? Ты же мой сын, я все чувствую, что с тобой происходит. Не зря же говорят, что материнское сердце как тот камертон, который чутко улавливает все плохое.
– Да нет ничего плохого, мам… Наоборот…
– Да ладно! Ты хотя бы в зеркало на себя внимательно глянь… На кого ты похож стал? Изменился, поблек, глаза загнанные. Думаешь, мне не больно смотреть на тебя, да? И как угодно можешь меня убеждать, что у тебя все отлично! Слова – это всего лишь слова! Почему я должна смотреть, как мой сын пропадает, как он несчастлив?
– Мам,
