По праву рождения - Вера Александровна Колочкова
– Да никакой трагедии не было, уверяю тебя! Они просто поняли меня и поверили… Поверили, что я люблю, что это на всю жизнь… И если у Матвея случилось так же… Если он так же влюбился… Это же счастье, Ань, правда? И пусть будет так…
– Да, Дим. Пусть будет…
– А как, ты говоришь, ее зовут? Анеля? А фамилия…
– Никонова. А что?
– Да нет, ничего… Я просто так спросил. Может, мы спать уже пойдем, Ань? Я так сегодня устал, голова почти не соображает…
– Пойдем, Дим. Ты будешь спать, я с книжкой еще поваляюсь. Я сегодня поздно встала, потому так рано не усну. Никак не могу привыкнуть к этому режиму безделья…
– Ань, и не начинай даже… Обойдется твоя кафедра без тебя. Ну, хотя бы полгода…
– Да я же с ума сойду за эти полгода, как ты этого понять не можешь!
– Не сойдешь. Привыкнешь. Да и вообще, тебе и по возрасту уже пора…
Сказал и осекся, глянул на нее быстро – как она отреагирует на эту неосторожную фразу. А она только улыбнулась понимающе, вздохнула, проговорила тихо-насмешливо:
– Ладно, идем спать… А то еще чего-нибудь скажешь такое… И будешь потом переживать да себя ругать! Идем…
Дима быстро уснул, а она лежала долго, смотрела в потолок. Некстати расшевелилась память, и поплыли перед глазами картинки, одна за другой, одна за другой… Как они тогда познакомились интересно, если вспомнить!
Хотя ничего интересного для нее не было. Загремела в больницу с банальным приступом аппендицита, и операцию ей делал молодой хирург, без пяти минут бывший ординатор. Чуть ли не первой пациенткой у него была, которую ему доверили резать. Помнится, она сама же и подбадривала его, пока эфиром не надышалась:
– Да вы не волнуйтесь так, что вы! Все будет хорошо! Вон какие руки у вас уверенные! Как вас зовут, кстати?
– Дмитрий…
– Очень хорошее имя! И представьте, я совсем не боюсь, потому что доверяю вам, Дмитрий…
Он глянул на нее с благодарностью, улыбнулся. То есть по-настоящему она его улыбки не увидела, потому как половина лица пряталась под маской, зато увидела, как улыбаются глаза, и еще что-то для себя в этих глазах увидела… Как ей потом объяснил Дима, он сразу успел влюбиться в нее и сразу решил для себя – мол, это моя жена сейчас на операционном столе лежит. Моя жена по имени Анна…
И потом так же все быстро случилось, она и в себя не успела прийти. То есть из больницы еще после операции не выписалась, а он уже успел ей предложение сделать. Поначалу так забавно было – какое такое предложение, господи! О чем этот симпатичный молодой хирург ей толкует! Шутит, что ли? Даже спросила через насмешливую улыбку:
– Дима, вы о чем… Какое предложение, я не понимаю? Вы что, историю болезни мою не смотрели? Мне же тридцать пять лет, Дима! А вам наверняка едва за двадцать перевалило, вы что!
– Ну почему же едва… Мне уже двадцать три… И вообще, возраст тут ни при чем, не имеет никакого значения! Просто я сразу полюбил вас… Я понял, что мне никто больше не нужен…
– И потому обращаетесь ко мне на «вы», да? Не изволите ли вы, Анна Антоновна, принять мое предложение руки и сердца?
Говорила и продолжала улыбаться вполне себе легкомысленно. Конечно, не приняла тогда его всерьез… Подумала – вот выпишет меня скоро домой и забудет, и так и должно быть… Ну ведь правда смешно – двенадцать лет разницы!
У нее тогда за плечами был первый неудачный брак, и замуж она вообще больше не собиралась. Так и решила для себя – хватит. Конечно, жалко было, что ребенка в браке не получилось, но ведь многие женщины без детей живут, и ничего! Тем более любимая работа есть, которая все силы и эмоции забирает… Приятно, конечно, что этот Дима на нее внимание обратил, до ужаса приятно, и спасибо ему за это! А кому ж будет не приятно, когда вот так… влюбленными глазами на тебя смотрят… Но и помнить надо, что хорошенького помаленьку, и место свое возрастное знать… Выписалась домой, и… чао, дорогой влюбленный, иди своей молодой дорогой, а я пойду своей…
Но Дима оказался упорным влюбленным. Очень настойчивым. Родителям своим сразу объявил – женюсь, и точка. И с ней гнул свою линию так, что поверила ему в итоге. Не сразу, конечно… Где-то полгода гнала его от себя, все внушала ту самую данность про разницу в возрасте, про невозможность семейной жизни. Пугала, что ребенка ему не сможет родить… Но он был настойчив, и она сдалась. К тому же давно поняла – и сама его любит. Так сильно любит, что уже и не представляет себе, как могла раньше без него жить.
Но первый год все равно с оглядкой жила, будто ждала – вдруг он спохватится, что совершил ошибку. Готова была отпустить его в любой момент. Потом как-то успокоилась, расслабилась… А вскоре поняла, что беременна, и только удивлялась тихо – надо же, успела вскочить в последний вагон! Впервые стать матерью в тридцать семь лет, это ж еще постараться надо!
А потом и сама не заметила, как с ней эта метаморфоза случилась. Как ушла оглядка, и легкость ушла, и насмешливость, а осталась вот эта больная привязка. Будто проросла в молодом муже корнями, будто ее самой без него уже не было, и страх в душе постоянный рос, и это пресловутое «вдруг» покою никак не давало… Вдруг он в другую влюбится, в более молодую! Вдруг она уже у него есть, эта другая? Вдруг он завтра объявит ей, что уходит к другой?
Чувствовала, что с каждым прожитым счастливым днем это «вдруг» разрастается все больше и больше и превращается в немыслимый ужас, хватает за горло, душить начинает… И даже от одной мысли, самой малюсенькой, от одного мелькнувшего внутри испуга уже начинается это удушье, и не остановишь его никак! Не остановишь эту цепочку, хотя умом все понимаешь и прекрасно эту цепочку отслеживаешь. Да вот же она, как на ладони… Сначала мысль на пустом месте, потом сразу паническая атака, а после нее обязательный приступ… И расстояние между мыслью и панической атакой практически никакое, то есть неуправляемое, вот что страшно само по себе. Остается только руками разводить в отчаянии – как? Как она это все допустила? Как так вышло, что жить получается только тогда, когда Дима с ней рядом? А без него – нет, не получится уже… Другого выбора нет. Или с ним вместе, или никак.
Но самое страшное даже не это. Самое страшное то, что Дима тоже это знает и понимает. Получается, что она его своими приступами по рукам и ногам связывает. Хоть он и не стремится эти путы разорвать, но все же… Неправильно это, нечестно по отношению к нему. В конце концов, он же такой молодой, он мужчина в расцвете сил и талантов! А она…
Вздохнула, перевернулась на другой бок, тихо положила ладонь на плечо спящему мужу. Спи, Дима, спи. И я скоро засну. По крайней мере, на сегодняшний день все у нас хорошо с тобой, и я могу жить дальше… И хорошо, что мысли больше Матвеем заняты, и проклятое «вдруг» душу не гложет.
Да. Пусть у Матвея все хорошо сложится, пусть его любовь будет счастливой…
На этой мысли и уснула. Но ненадолго. Потому что странный сон увидела, и пребывание в нем показалось невозможным… Таким невозможным, что сознание наверняка включило защитную реакцию, и проснулась, как от толчка, долго потом лежала, обдумывала этот короткий сон…
И самой смешно было, ей-богу! Ну приснится же такое, а? Вот откуда что взялось, неужели все из той же цепочки? Сначала глупая мысль на пустом месте, потом паническая атака, а потом… Ну нет уж, только приступа удушья ей сейчас не хватало! Потому что смешно, смешно…
Снилась ей свадьба Матвея и Анели. Будто все за столом сидят, и жених с невестой, и родители… И вдруг мама Анели, очень красивая молодая женщина, поднимается с места, чтобы произнести тост за молодых… И вместо нужных фраз произносит кошмар какой-то! Мол, мы все за вас радуемся, дети дорогие, все… И Дима, и его жена, и я, его вторая жена… Да, я ведь тоже его жена, вы просто не знали… И не ссориться же нам по этому поводу, правда?
Смешно. Очень смешной сон. Приснится же такое, в самом деле. Ведь глупость же, глупость… И нечего тут обдумывать и в цепочку включать нечего! Но лучше бы настоящий и полноценный кошмар приснился, чем эта глупость…
* * *
– …Ты как? Голова не кружится? Все хорошо?
Матвей повернул голову, пытаясь заглянуть Анеле в лицо. Они давно уже сидели
