По праву рождения - Вера Александровна Колочкова
– Даже так? А мне казалось…
– Что тебе казалось, мам? Ну да, ее парень какой-то после занятий встречал…
– И?!
– И мы с ним подрались. Потом к ней домой поехали, она мои раны обработала. Звучит как красиво, правда? Раны мои обработала…
– Ну уж не знаю. Ничего красивого я здесь не нахожу. Значит, ты уже и дома у нее был… Прыткий какой… Надеюсь, ты…
– Мам, ну хватит уже, а? Не продолжай, не надо! Если тебя это волнует, я лучше сам скажу – не было у нас ничего! Не было и быть не могло!
– Так уж и не могло…
– Да. Вот так. Да я… Я даже прикоснуться к ней лишний раз не могу… Меня будто обжигает всего, и теряюсь, и даже дышать не получается будто. Никогда со мной такого не было, чтоб вот так! Чтоб напрочь всего расколбасило, перевернуло в обратную сторону… Сам себя не узнаю, правда, мам! Неужели я действительно влюбился?
– Ну, что ты у меня об этом спрашиваешь… Лучше сам у себя спроси… А вообще, я рада за тебя, Матвей. Только позволь мне еще раз повторить: помни, что эту девочку очень легко обидеть, у нее психика довольно хрупкая. И защищать себя она не умеет.
– Да я буду ее защитой, мам. И буду очень осторожен, не волнуйся. Я и сам сейчас таким же себя чувствую… Будто меня очень легко обидеть. Мне это все еще обдумать надо, привыкнуть к новому своему состоянию. Я к себе пойду, ладно?
– Что же, и ужинать не будешь?
– Нет, не хочу. Я у Анели ужинал.
– Дай я хоть лицо твое осмотрю, раны обработаю…
– Нет, Анеля уже все сделала. Не надо.
– Ну, все понятно… – с улыбкой вздохнула Анна Антоновна. – Теперь у нас только Анеля все делает, и ужином кормит, и раны лечит…
– А ты, мам, уже ревнуешь, что ли?
– Нет. Нет, конечно. Я ж говорю – очень за тебя рада. Ладно, иди к себе…
Анна Антоновна проводила сына взглядом, устроилась поудобнее на диване, открыла том Чехова, попыталась вникнуть в знакомый текст. Хотя и вникать было без надобности – уже много раз она эту «Дуэль» чеховскую перечитывала. Но странное дело – отчего-то возвращалась и возвращалась к ней вновь, будто вбирала в себя этот умный и грустный дух любимого Антона Палыча, щедро заложенный в энергии междустрочия. Будто лечилась им как лекарством. И будто легче становилось, и жить дальше хотелось в тихой радости бытия… Ведь прекрасно ее бытие, и на самом деле прекрасно! И радостей в нем достаточно! Сын вот влюбился, к примеру… Чем же не радость, правда? А муж Дима? Ведь он ее любит, очень любит… Иногда кажется, что она материально ощущает эту любовь. Вот и сейчас… Подумала о Диме, и будто легкий теплый ветер подул в лицо и огладил его вполне ощутимо. Нет Димы рядом, но будто он здесь… А скоро и сам домой с работы придет…
Кстати, пора бы уже ему и прийти. Может, пойти на кухню ужин ему разогреть? Или лучше позвонить и спросить, когда приедет?
Нет, лучше не звонить. Она ему редко сама звонила, боялась, что в привычку войдет. Пусть лучше он сам… Когда выберет свободное время. Время, которого у него всегда так мало! И еще бы она сама ему при таком дефиците времени названивала, ага! Совсем бы превратилась в подозрительную женушку, контролирующую молодого мужа! Нет уж, не станет она его подозрениями унижать, не станет. Всегда лучше верить, чем не верить. Неверие может любую женщину с ума свести. Нет…
О! А вот и дверь в прихожей хлопнула, Дима пришел!
Подскочила с дивана резво, как девчонка, и сама удивилась этой невесть откуда взявшейся резвости – в ее-то годы, эка невидаль! Ветром унеслась в прихожую и не успела ничего сказать, Дима опередил ее:
– Прости, Ань, опять я поздно домой заявился… Совещание срочное было, проблемы решали. Надо к операции тяжелой готовиться, нерядовой случай.
– Да я и не собиралась тебя упрекать, что ты! Сейчас ужин тебе разогрею…
Так же резво умчалась на кухню, унося с собой возникшее исподволь сомнение. Да, да, будь оно проклято, это сомнение, которое всплывает вот так, исподволь! Так же, как неожиданная боль вдруг сердце пронзит… Не ждешь ее, а она тут как тут, и пугаешься ее, и стоишь, и вдохнуть боишься!
Пока накрывала к ужину стол, пыталась прогнать это сомнение, ругала себя почем зря. А оно никак не хотело уходить, шевелилось внутри нагло-настойчиво – какое, мол, совещание может быть поздним вечером? Ну, допустим, тяжелая операция… Но не вечером же! Обычно их утром делают…
И вздрогнула, когда услышала от дверей Димин голос:
– Что-то случилось, Ань? Почему ты такая тревожная?
– Да с чего ты взял? Нормальная я… – обернулась она с улыбкой.
– Ну, не надо меня обманывать… Ты же знаешь, что я любое твое движение чувствую, любое душевное переживание. Рассказывай, что случилось!
– Да ничего, Дим… Просто из-за Матвея немного поволноваться пришлось.
– А что такое? Я ж ему говорил, тебе совсем нельзя сейчас волноваться! Что он такое вытворил, а? Сейчас я сам с ним поговорю…
– Нет, Дима, не надо! Не ходи к нему! Я все тебе расскажу, не надо! Давай лучше за стол садись, все готово уже!
– Ну ладно, рассказывай, я слушаю… Что случилось?
– Случилось, Дим, случилось! Я уже говорила тебе… Но тогда еще сомневалась, а теперь уже точно знаю! Наш мальчик влюбился, по-настоящему влюбился, по уши. Наконец-то это произошло, представляешь?
– Да уж… Только не верится как-то. С его-то замашками Казановы… И на чью же девичью голову такое счастье свалилось, а?
– Да на голову студентки моей, Анели Никоновой. Она ко мне вчера домой приходила, я обещала ее курсовую посмотреть и рецензию написать…
– Аня! Ну что это такое, а? Мы же договорились, что ты не будешь пока работать! Ты перенесла очень тяжелый приступ, Аня, едва жива осталась! Ну что это такое, Аня, скажи?
– Ну не ругайся, Дим, не ругайся… Просто я эту девочку бросать не хотела, я с самого начала ее курсовую работу вела и тему сама ей советовала… Это особенная девочка, она все очень тонко чувствует, все через себя пропускает… Наивная, трогательная, нежная, как цветок. Я такой же в юности была. Не могла я ее бросить, не могла! Тем более тема у курсовой работы слишком уж такая… щекотливая. Не знаю, как бы другой преподаватель к этой теме отнесся. Жалко мне стало девочку… Я ж не знала, что все так получится, что Матвей что-то в ней разглядит! Не предполагала даже…
– Да, теперь понятно… И впрямь странно, как же нашего Матвея в этот цветок угораздило влюбиться, а? Уж про него точно не скажешь, что он трогательный и тонко чувствующий!
– Не знаю, Дим… Угораздило как-то, да. Может, потому что они такие разные с Анелей…
– Хочешь сказать, противоположности притягиваются, да?
– Ничего я не хочу сказать, я просто боюсь за них, Дим. И за Анелю боюсь, и за Матвея. Ты бы видел, как он сегодня у меня ее телефон выпрашивал, как смотрел на меня жалко! Потом умчался к ней так быстро, что я и сказать ничего не успела! А потом вернулся домой с разбитым вдрызг лицом… Уже и подраться из-за нее успел, представляешь?
– Матвей? Подраться? Да не может быть… Он же сроду ни с кем не дрался!
– А вот и может, Дим. Так быстро события развиваются, у меня аж голова кругом идет! Не удивлюсь, если он через пару дней заявит, что жениться собрался!
– Да ну… Не преувеличивай, Ань. У нынешних молодых так быстро все не происходит, они отвергают такую скороспелую романтику, насколько я понимаю. Это мы умели вот так… С первого взгляда влюбиться, и на всю жизнь потом… А они нет, они не такие.
– Да такие же, Дим, такие же… Если отбросить всю шелуху, все эти призраки соцсетей и осовремененных поведенческих категорий, то под ними обязательно обнаружишь тех же Ромео с Джульеттой… Они ж наверняка живы, курилки! Так и пойдут рука об руку из века в век, и ничего им не сделается! Любовь сама по себе неистребима, слава богу. В любых ее проявлениях.
– Значит, ты готова, если Матвей вдруг так вот заявит? Женюсь, и все тут?
– Готова, Дим. Возражать не буду. Да и права не имею… Твои родители ведь тоже не возражали, когда ты им заявил, что женишься после недельного знакомства, помнишь? А ведь могли бы возражать, еще как… Тебе тогда было всего двадцать три, а мне…
– Ань! Ну что ты опять наш возраст считаешь, а?
– …А мне было уже тридцать пять! – словно не услышав его возражений, договорила она фразу до конца. – И я представляю,
