Провинциалы - Игорь Надежкин
Уже следующим утром Илья неспешно шел к побережью, брезгливо оглядывая утренние пейзажи Кандолима. Настроение было скверным. Голова болела, жара казалась невыносимой, а рыжая пыль липла к потным ногам, натирая ему между пальцев. Добравшись до пляжа, он заказал в шеке две бутылки лагера и разложил тучное тело на лежаке. Аравийское море манило спокойствием и прохладой, обещая избавление от зноя. Волны бежали друг за другом, закручиваясь у самого берега и создавая причудливые гребни. Прикончив лагер, Илья скинул с себя одежду, подставив под беспощадное солнце белую, как снег, кожу, и медленно двинул к морю. Окунувшись в мутную воду, Илья почувствовал облегчение. Раскинул руки, погрузился по шею и не спеша поплыл вперед, но вскоре почувствовал одышку и поспешил вернуться на берег. Выпив еще бутылку лагера, Устинов улегся на лежак, где вскоре заснул.
Илье снились серые просторы родной Сибири, его маленькая квартирка в панельной пятиэтажке и унылый дворик, где он часто сидел со своими друзьями, что жили по соседству. Поэтому, проснувшись на закате, Устинов еще долго не мог вспомнить, где он находится и как здесь оказался. Наконец, понемногу возвращаясь в реальность, Илья попытался приподняться на локти, но, почувствовав жгучую боль, остался лежать неподвижно. Взглянув на свой живот, он обнаружил, что тот весь красный. С трудом добравшись до отеля, Устинов поужинал в ресторане на первом этаже и, прихватив с собой бутылку рома, отправился к бассейну, где и провел остаток дня, приговаривая «К черту все эти пьянки! Завтра пойду осматривать окрестности». Но обещания, данного себе самому, Илья так и не сдержал, и на следующий день все повторилось по новой. И повторялось все восемь дней отпуска.
А где-то в далекой Сибири друзья Ильи и его семья с гордостью говорили знакомым: «Илья-то на отдых поехал, в Индию! Повезло же ему! Небось, столько дивных мест увидит!». Но видел Устинов лишь стены своего номера, да и то сквозь залитые ромом глаза.
Бутылочка с метанолом
Зинаида Петровна проснулась с восходом солнца, когда старые часы с маятником только указали на 5:30. Свет почти не пробивался в ее маленькую спальню сквозь плотные занавески. Первые движения старушки разнеслись по комнате скрипом кровати. Услышав его, Зинаида Петровна улыбнулась и подумала про себя: «Это хорошо, что она так скрипит, уж лучше слушать ее, чем скрип своих суставов». Встав с постели, она зашаркала огрубевшими ногами по дощатому полу, который стонал от каждого ее шага.
Зинаида Петровна стала замечать, что ее маленький старый дом, что стоял на окраине города, все чаще противился ее прикосновениям. Стоило ей подумать о том, чтобы взяться за что-нибудь, как тут же все вокруг начинало скрипеть, стучать или осыпаться со стен. Ей казалось, что ее дом слишком устал и с радостью развалился бы, но под его крышей все еще кружила эта надоедливая старуха, которой тоже стоило бы развалиться вместе с ним.
Этот дом давно уже не чувствовал крепкой руки хозяина. Муж Зинаиды Петровны умер сорок лет назад, упившись поддельной водкой, а спустя двадцать лет та же участь постигла и ее единственного сына. С тех пор старушка жила одна, существуя на скромную пенсию, которую заработала учителем рисования в школе, и пособие по инвалидности, которым наградил ее покойный муж.
Руки Зинаида Петровна лишилась одним зимним вечером. Она уже давно привыкла опасаться зимы. Обычно ее муж подрабатывал на стройках, но зимой в его услугах никто не нуждался, а потому мужчина с утра до ночи сидел дома, не выпуская из рук стакан. Во время запоев мужа Зинаиде Петровне приходилось особенно трудно. Все деньги, которые она зарабатывала в школе, муж забирал себе и тут же спускал на выпивку. И тогда ей приходилось ходить по соседям и, жалуясь на то, что не с кем оставить ребенка, чтобы сходить в магазин, просить одну луковицу, немного соли, лавровый лист и несколько картофелин, из которых она варила суп. Зинаиде было стыдно признаться, что у них совсем нет денег, и поэтому за каждым продуктом она шла в новый дом и каждый раз приговаривала: «Вы представляете, вот же дура! Поставила все на плиту и даже не подумала посмотреть, сколько у меня осталось…» и называла нужный ей продукт.
Просить Зинаиде приходилось довольно часто, и она была уверена, что с каждым разом ее маленькая хитрость звучит убедительнее, но все соседи прекрасно понимали, почему она ходит к ним. А дед Емельян, живший через два дома, обнаружив Зинаиду на своем пороге, снова и снова искал повод дать ей немного больше. Старик протягивал ей тарелку с костями, на которых, как будто случайно, оставалось немного мяса, и говорил: «Зина, ты раз уж зашла, так окажи милость. У нас тут с бабкой обрезки остались, ты по дороге брось их собаке» и тут же закрывал дверь, чтобы не видеть, как Зинаида понесет эти кости домой.
Но той зимой случилось нечто, чего Зинаиде удавалось избегать уже много лет. Несмотря на все возражения женщины, директор отправил Зинаиду в отпуск на время зимних каникул, и теперь ей больше негде было прятаться от вечно пьяного мужа. Именно тогда она, словно предчувствуя грядущее, начала всерьез опасаться за свою безопасность. И одним январским днем случилось событие, к которому женщина возвращалась во снах даже спустя много лет.
Тем утром Зинаида, как всегда, проснулась с восходом. Позавтракав, она помогла мужу, который с вечера был так пьян, что улегся в гостиной, дойти до кровати. Стянув с супруга вымазанные грязью штаны, Зинаида пошла к колонке, чтобы набрать воды. Вернувшись в дом, она поставила ведро на плиту и пошла к соседям одолжить хозяйственное мыло. Надев галоши, Зинаида бросила брюки мужа на плечо, как вдруг из заднего кармана выпали несколько смятых купюр. Зинаида замерла, глядя на
