Андрей Юрьев - Те, кого ждут
Так что ему нравилось в этих поездках? В поездах - точно, ничего не нравилось. Что хорошего в ночном экспрессе?
Сколько раз в своей жизни вы лежали ничком на перроне? Много потеряли. Рекомендую.
Россия - страна свободных. В России кто угодно может лежать на асфальте. Для этого вовсе необязательно обзаводиться адской машинкой Макарова. Милош, услышав грумк, увидел грумкнувший на стол громач. "Что это? Ты сдурел, влядов сын?". "Для защиты от кровососущих насекомых", - табачьем, дымачьем, нипочем. "Чего?" - хорват подбросил на ладони русскую огневушку. "От комаров отбиваться", - издатель шелестнул бармену печатный листок с вязью, печатью, надписью и подписью. "Бесподобно! То есть... Как это? Правдоподобно!". Владов еле улыбнулся...
Владов обзавелся адской машинкой Макарова. Он мог лежать на любом клочке асфальта. Стоять ему нравилось больше. Еще больше ему нравилось ходить.
"Вас добить?" - пахнуло фиалкой, и по щеке скользнуло волокнистое облако. "Каждая блядь хочет пахнуть фиалкой", - хохотала Клавдия, выслушав очередную байку стрекочущей Зойки. В Зоиных глазах, и без того сверкающих изумрудным отливом, вспыхивали сполохи: "Боже мой!". "Смеюсь, а жалко! Себя жалко. Его жалко", - Клавдия, не докурив, выхватывала новую дымнятину из владовской пачки - из-под ладошки, постоянно подпиравшей щеку, выскальзывал зубчатый рубец. На мягком, пухлом подбородке. Владов, привалившись к дребезжащему холодильнику, молчал, чему-то улыбаясь, и всматривался в коридорчик домика, надеясь различить исстонавшийся диванчик. Смотрел, улыбаясь вовсе неизвестно чему. "Что ж такое?" - Зоя, всплеснув перстнями: капли серебра лучатся в свете свечей: "Один смеется, другая разреветься готова..." - снова отбивала мизинчиком такт собственным упрямствам: "Хватит! Хватит жалеть и хватит насмехаться! Сколько еще ты можешь терпеть? Пора решать, что тебе важнее", - и Владов, опять различив лишь чернющую густоту, колол стекло: "Тебе! Тебе-то что важнее?".
"Так вас добить, или еще помучаться желаете?" - волокнистое облако обтекло щеку, и что-то прохладное прижалось к бурно пульсирующей шейной вене.
Солнце встает, и Владов встал. Покачиваясь, правда, но все же. Снизу насмешливо щурилась белая амеба с красным крестом в районе ложногрудок. "Крест на вас есть, но вот мудрости крестовой..." - Владов зачем-то покачал оттопыренным пальцем, и - стоп! стоп! - осторожно затопал в сторону привокзальных ларьков, боясь прошагнуть мимо земли.
Что-то Владову нравилось. Что-то Владову нравилось в этом. Что-то Владову нравилось в этом состоянии. Что? "Милош, ответь честно! Кто меня за руки хватал?" - Владов разглядывал ссадины на запястьях. Милош, как положено, подливал еще полста: "А ты не помнишь?". Владов выцеживал томатинку сквозь трубочку из коробочки, раскуривал неподъемную дымнину: "Отсутствие совести не освобождает от ответственности. Если я не помню, то что, лучше не признаваться? А если я помню?". Милош, оглядевшись, дохал в ухо: "Опять ходил по воздуху! Хотел уйти в открытый космос. Пришлось тебя сковать". Владов проталкивал сигаретный ствол сквозь груду окурков, мямлил: "Что делаю - соображаю. Как выглядит - не представляю". "А что?" - голубые блюдца окаймляли каемочки век, и кружились в голубых глубинах кружевные смешинки: "Выглядит как романтическая прогулка в космос!" - и лицо его трещало по швам губ в тряске смеха.
ПЕРВОПЕЧАТНИК
"Между прочим, имя и фамилия значат ничуть не меньше, чем час рождения и настроение рождавших. Вот я, Нежина, в девичестве Дожидаева, всю жизнь жду нежности", - и Лариса, желтя коленками из продранных джинсовых бриджей, музыкальнейшими пальцами подавала блюдечко с зернистой мешаниной. - "На завтрак, княже, магическая каша. Вы не против?". Даниил пытался представить, чем это он владеет и отчего охает, и вдруг: "А так хотелось свеженькой нежатинки!" - и долго из волос вычесывал гречишинки.
"А вот опять и чернохолмец!" - выкарабкивался Неудахин из-за стола, заваленного этикетками, наклейками и обложками. - "И опять минералочку пьет на ходу! Ты уже 'здравствуй' или все еще 'ждите, и я вернусь'?". Даниил, вглядываясь, кто тут еще достоин здоровья... Или просто пожелать всем всего? Пожалеть и пожелать. Так, что ли? Короче! "Ницше слово 'вода' всегда выделял курсивом. Се, мудрость!" - и целился в одну из неудахинских рук магнитным диском. Неудахин вскрывал компьютеру потроха, щелкал, кумекал, подтыкивал. "Однако!" - наконец-то отрывался от монитора. - "Твой дизайн? Опять? Мастерство не пропьешь! Или...", - сверялся с распечаткой, и, уже украдкой: "А тебе времени своего не жалко? Не жалко время-то пропивать?". "Хоч", откашливался Охтин, - "хор", - и бурлящий клокоток вытекает в речь, - "да что за херотень они на этикетках пишут?! Сильногазированный, сильногазированный! Один пузырек на весь пузырь! Времени нет. Это так, между прочим". "Нет так нет. Я не настаиваю", - взглядывал из-под очков дипломированный системотехник. - "Ладно, не дрейфь. Ты клиент особый, иди, отдыхай, заказ сам оформлю", - и семенил за плечистой супругой. Кушать. Конечно же, кушать. Обед уже, все-таки.
Владов мог бы и сам свернуть налево по коридору, опять шарахнувшись от электрощита, зайти к Сорокиной, утвердить договор, подняться на третий, в бухгалтерию, у Купцовой проставить суммы, спуститься, к Сорокиной, утвердить счет, спуститься на первый, прокорячиться сквозь вертушку, сквозь вахту, налево и через дорогу, скрипучая дверь, три ступеньки, пять ступенек, пятьдесят пять ступенек, в прошлый раз здесь сидела кошка, черта с два Щедринский у себя, я ж ему заранее звонил! Как - кто? Я - кто? Я уже двадцать пять лет я! Я-то на своем месте! Где Подметкин? Во двор, где склад, привет, Витек! Как дела, Михалыч? Здравствуйте, Катя! Отвянь, шавка! Ты кошку сожрала? Ты обалдел? Русским языком написано: "Осторожно! Не кидать!". Двести баксов за тысячу листов! Вот так-то! Где Подметкин? А почему? А кто ж подпишет?
И встать посреди двора и проорать в ленивые облака: "Я тебе, Саша, челюсть вырву, если хоть пикнешь, что что-нибудь не то!".
Что что-нибудь не то. Что кто-нибудь не так. Что с кем-нибудь не те. Что где-нибудь ни за что. А хочется там, так, с теми, кто.
Владов мог бы и сам. Зачем, если есть, кому доверять?
В Троицке тополиный пух не успевает устилать асфальт. Трижды в день тетки в рыжих жилетах поверх черных халатов выбредают в город в поисках соринок. Они повсюду - тетки в чумазых халатах. Следовательно, соринки тоже всюду. Наверняка, никелевые. "Троицк-Никель" проникает везде. "Никель-кино", "Никель-хлеб", "Никель-пиво", "Никель-книга", "Никель-спорт". Храм Пресвятой Троицы. Почему не назвали "Храм Пречистого Никеля"? По Площади Металлургов рассекают детишки на сверкающих никелем роллерах. У детишек серая кожа и тусклые глаза с матовым отливом. Юноши и девушки посещают Академию стали и сплавов. Днем их не видно. Живородящие мужчины и женщины пребывают на никелевом комбинате. В три смены. Днем их не видно. У магазинов старики и старухи продают командированным в Троицк за никелем неправильную водку, фальшивые сигареты и твердую рыбу. За никелевые монеты. Трамвай бесплатный. В трамвае, идущем от одного конца улицы Советской до другого конца улицы Советской, едут, пряча глаза, прогульщики, безработные, больные. От улицы Советской отходят четыре сотни переулков, в которых прячутся четыре гостиницы, три мужских и два женских общежития. Где-то на окраине есть бар для бандитов. Сначала Марина, а потом и Зоя спрашивали меня, с кем у меня в Троицке любовь. Эти города не приспособлены для любви. Страшнее того - они для любви и не предназначались.
Впервые появившись в этом городе, пропахшем ферросплавами, Милош и Данила напились, сверили часы, прошли по улице Советской, сверили часы, ничего не поняли, обошли город справа, обошли город слева, сверили часы, немного помолчали, затянули песню про красную калину и непреходящую девичью любовь, и с этой песней вошли на вокзал, где и пропели тринадцать часов в ожидании поезда на Чернохолм. В историю книгопечатания этот эпизод не вошел.
НЕОЖИДАННЫЙ ГОСТЬ
"Что ты так рвешься в этот свой Троицк?" - Марина теребит в руках пустую сигаретную пачку, и все косится в окно. Окна-то немытые! Нет света. "Так что там? Нашел себе маленькую восторженную девочку?".
Владов постоял среди комнаты. Шкаф. Даже не шкаф, комод. Стол. Раздвижной. Четыре табуретки. Лампочка без абажура. Тахта без ножек. "Слушай, милая, я где-то на кухне 'Приму' заныкал, поищешь?". "Не увиливай от ответа". "Сам найду, ладно, не напрягайся". Пошуршал, наскреб, свернул, задымился.
- Все просто, солнышко. Двести за четыре поездки и сто на каждую поездку. Шестьсот рублей за восемь дней.
- Ты врешь мне.
- С чего ты взяла?
- Ни один нормальный человек не станет уходить на работу каждый вторник в восемь утра, чтобы вернуться в пятницу, в семь утра.
- И что ты предлагаешь?
- Я ничего не предлагаю. Но мне это не нравится. Мне это даже надоело.
- Подожди, я кофе налью... Что именно тебе надоело?
