Неизвестен Автор - Без названия (Я вскочил с дивана)
- Ты что, козел, на меня там проорал? - на этот раз не так уже громко рявкнул он.
- А за что ты меня в живот ударил? - сдавленно встрепенулся я.
- Ты, да я тебя щас прямо здесь грохну! - припугнул он.
- Слушай, может, хватит? Что ты ко мне пристал? - вежливо ответил я.
- Ты же сказал, что ты друг? - буксовал парень.
- Да, мы дружили с Тарасом, - снова доказывал я, - но потом он сам от меня отошел. В последние годы, перед его тюрьмой, мы с ним только издалека и здоровались...
- Ну ладно... Давай выходить! - потребовал парень.
Троллейбус остановился. Пассажиры провожали меня печально и обреченно. Мы с парнем вышли на остановку.
Отсюда пешком напрямик мне было добираться домой минут двадцать.
- Не бойся, - успокоил меня парень, - я больше тебя не трону... У меня такой же, как ты, остался там, за стеной...
Мы углубились в ночь притихших двориков микрорайона.
- Ты что, сидел? - поинтересовался я на ходу.
- Да, месяц как откинулся, - ответил он.
- А где ты сидел?
- На "сухом".
- И много?
- Три года.
- А за что?
- Пластилин в кармане был...
- Ясно, - грустно сказал я.
- Тарас, он здесь, в десятке сидит, - пробурчал парень, - говорят, что его "опустили" и у него крыша поехала.
- Да, - сказал я, - я слышал об этом. Это очень печальные вещи...
Некоторое время мы шли молча.
"А в сущности, что такое страх? - рассуждал я про себя. - Промежуток между трусостью и гордыней? Оплот нерешительности? В страхе можно и убить, и убежать... А может, страх - это островок безопасности посреди шумного шоссе? Стоишь на таком островке: опасно и вперед, и назад... Два смертоносных для тебя движения, и впереди, и сзади... Впереди - гордыня, позади - трусость... Гордыню всегда сломить хочется, а трусость убивает тебя сама изнутри, и она очень отвратительна со стороны! Что трусливый, что гордый - одно и то же! И то и другое противно. И то и другое вызывает какой-то безумный, кровавый экстаз у зла, нападающего на них. А вот если человек находится в состоянии страха, не трусости или гордыни, а именно страха, но всем существом своим пытается преодолеть его - это сразу же видно со стороны! Не тронет зло такого человека. Только преодолевать страх надо не в сторону гордыни или трусости, а через человечность свою..."
И тут мне вспомнились сегодняшние слова Корщикова:
"Важно выработать в себе бесстрашие!.. Не то бесстрашие, которое возникает в какой-то ситуации на короткое время, ибо это - фанатизм, а он непредсказуем, а то истинное бесстрашие, что всегда является состоянием твоей личности. К такому бесстрашию надо стремиться. Такому бесстрашному человеку ничего не встречается злого на пути, все злое само обходит его стороной. Для этого трусость и гордыня - всегда заметны. А истинное бесстрашие для всего злого становится - невидимкой. Вокруг бесстрашия всегда тишина, покой, уверенность и радостность... А еще, никогда ни о чем не пожалей, Сережа, - важна не сама ситуация и ее переживания, а важно твое отношение к ней..."
ВЕДЬМА
В этот день я задержался, как это нередко бывает, весьма надолго в кинотеатре. Давно закончился последний сеанс, и все работники разошлись по домам. А мне было приятно просто посидеть в своем рабочем кабинете, просто понаходиться в нем при свете неяркого ночника, подумать, поразмышлять.
Приходят такие моменты, когда хочется побыть в более масштабном одиночестве, чем твоя квартира, где и за стенкой и под полом - люди, и это призрачное одиночество больше расшатывает нервы, нежели очищает и устремляет тебя...
В этот ночной час даже на улице в беседках кинотеатра за вьющимся диким виноградом все умолкло. Через открытую форточку была слышна тишина этих беседок...
Я долго сидел и вдумчиво наслаждался светом ночника, причудливо преобразившим кабинет. Потом я встал с кресла, вышел из-за стола, чтобы немного походить по кабинету. Все-таки мне нравилось находиться совершенно одному в большом здании с онемевшими комнатами. Это ощущение пространственной пустоты, целого двухэтажного здания, позволяло мне дышать и мыслить свободно. Ведь случись так, что сейчас в какой-нибудь из комнат кинотеатра присутствовал бы еще кто-нибудь - я об этом бы знал!.. Он словно заноза бы мешал мне в моем одиночестве.
Часто мы думаем, что ушли в одиночество, вроде бы и в самом деле пространственно - одни, но даже если о нас в это время кто-то усиленно думает или просто вспомнил о нас на миг, - это уже не одиночество! Мы чувствуем все! Каждое прикосновение чужой мысли к нам. Вот почему нам бывает ни с того ни с сего как-то странно не по себе, так неопределенно, неизвестно почему - нехорошо. И хочется просить всех на свете: не думайте обо мне, не мешайте мне жить.
И в самом деле, - надо уважать одиночество человека! "Очищай даже помыслы свои", - как все-таки прав этот древний завет...
В одиночестве со мной начинают твориться интересные вещи! Я могу осторожно выхаживать строго по шву двух половинок линолеума, глядя себе под ноги; я могу с удивительной точностью ходить по кабинету и наступать только на те места, где поскрипывают деревянные доски под линолеумом или еще Бог знает что!
В общем, причуды одиночества, они у каждого человека - свои. Наше мышление любит переходить в движение нашего тела, особенно, когда мы одни или когда забываешь о взглядах со стороны. Правда, при последнем ты становишься весьма забавным объектом для окружающих. Еще бы! Только вообразить себе: человек разговаривает вслух сам с собой в присутствии других людей! Или же он будет, как я, к примеру, замысловато выхаживать по своему директорскому кабинету на глазах у изумленных подчиненных...
Почему, почему так? То, что мы можем себе позволить в одиночестве, никогда не позволяем себе в окружении общества. Утеряна какая-то детскость, первородность, энергетическая свобода, простота и доступность...
Почему это? А потому, наверное, что мысли наши, хотя бы и глупые, хотя бы и уродливые, убогие, всегда можно скрыть, не показать, смолчать. А движения - они-то будут налицо! Вот они, смотри и понимай, кто перед тобой, какой человек, какой глубины и прочее. Да, если бы все человечество вдруг дало бы полную волю движениям своего тела в стиле своего мышления... Господи!.. Как бы все просто стало!..
Дураки бы отошли на свои места, а умные бы - воссели на свои... А что проходимцы, льстецы, негодяи и прочее, подавляющее большинство планеты? А мне кажется, - их вовсе бы не стало. Ведь и задумать-то плохое, недоброе нельзя будет. Божественные отношения наступят повсюду на Земле...
Так я незаметно для себя разговорился вслух, выписывая кренделя по кабинету в полном одиночестве кинотеатра.
Впрочем, одиночество мое остановилось вдруг у дерматиновой двери кабинета, и я прислушался. Мне показалось, как что-то неопределенное послышалось оттуда, из малого фойе: шаги - не шаги, шорох - не шорох, и я насторожился...
Вдруг я содрогнулся от неожиданности: раскатистый крик метнулся из малого фойе по всем помещениям кинотеатра, словно заглянул ко мне в кабинет и ощупал меня с ног до головы... Мне стало жутко. Я бросил озабоченный взгляд на телефон, стоящий на столе у самого ночника: "Вызвать милицию или же подождать, что дальше будет?" Я решил, что еще подожду и послушаю...
Крик, обшаривший все изгибы и углы кинотеатра, умолк. Вместо крика теперь были отчетливо слышны точно по луже хлюпающие шаги. Я принялся гадать, притаившись за дверью, что же это могло быть: может, что-то замусорилось в одном из туалетов, и вот теперь по всему мраморному полу фойе растекается водяное зеркало? А может, кого-то зарезали там, и эти шаги хлюпают по кровавому месиву?
- Купсик! - внезапно раздался знакомый мне голос где-то совсем рядом за моей дверью!
- А-га-га-га! - видимо, отозвался хозяин шагов.
- Купсик, дай воды побольше, я хочу поплавать на спинке, - потребовал все тот же знакомый мне голос.
"Да это же Зоя Карловна! - вспыхнуло у меня в голове, - библиотекарь кинотеатра".
- Зойка, а ты со мной сегодня полетишь на планету? - спросил каким-то булькающим голосом хозяин шагов.
- Ой, сегодня не знаю. Я так занята буду, у меня столько гостей намечается! - и она как-то зловеще захохотала.
Хлюпающие шаги пробежали по фойе, и вдруг вода водопадом рухнула там, за дверью. Я придавил дверь изо всех сил плечом, хоть она и была заперта на ключ, на всякий случай; лицо у меня взмокло от волнения.
Издалека послышались плескания.
- Ах, Зойка, догоню-ю! - завопил Купсик.
- Да куда же ты нырнул, а-а-ха-ха! Толстенький! Там же сортир! шалила Зоя Карловна.
Она барахталась в воде, наверное, в двух шагах от меня; я продолжал подпирать дверь плечом. На окне моего кабинета была крепкая металлическая решетка, и я уже пожалел об этом.
Видимо, Купсик подплыл к Зое Карловне очень близко, и теперь они, нежась на плаву, перешептывались:
- Зо-ойка, - протянул в удовольствии Купсик.
- Толстенький, ты мне еще и за ухом, за ухом пощекочи, - шептала библиотекарь.