Николай Гейнце - Под гнетом страсти
Эта неожиданная ласка чуть не свела ее с ума. Она вспыхнула, потом побледнела и, залившись горькими слезами, вскочила и выбежала из комнаты. Он пошел за ней и застал ее в турецкой комнате.
— Анжелика, что с вами? — испуганно спрашивал он, нагибаясь к лежавшей в кресле девочке. — Я испугал вас? Полноте, голубчик, успокойтесь.
Она встала, хотела выйти, но зашаталась и чуть не упала, если бы он не подхватил ее.
— Анжелика… — растерянно прошептал он, смотря на ее побледневшее, с закрытыми глазами лицо.
Она открыла глаза и взглянула на него.
— Что вы… — начал он и внезапно остановился, любуясь чудным блеском ее глаз и непонятным светом, озарившим ее лицо под влиянием зародившегося нового чувства.
XVIII
НА СЦЕНУ
Прошло еще около года. Был холодный сентябрьский день. В доме Ладомирских был праздник — рождение их дочери, которой исполнилось 23 года.
С двух часов начали съезжаться поздравители. Лора, в зеленом шелковом платье, цвет которого очень шел к ее глазам и волосам, сидела в гостиной и принимала гостей.
Анжелика была в пансионе.
В числе поздравляющих был и Александр Ртищев. Он сидел у окна и вполголоса разговаривал с Владимиром.
К ним подошел Раковицкий.
— Послушай, Володя, неужели правда, что ты уезжаешь за границу? — спросил он.
— Да, уезжаю. Доктор уверил отца, что мне это после болезни необходимо. Кроме того, отец давно хотел, чтобы я поехал за границу и заехал в Париж, к моему двоюродному дяде, которого он любит как родного брата. Теперь случай представился, я выхожу в отставку и еду.
— Надолго?
— На два года.
— Как хороша твоя сестра, Володя, — продолжал Дмитрий Петрович. — Посмотри на князя Вельского, он совсем теряет голову.
Владимир с усмешкой посмотрел на сестру и на ее обожателя.
Около Лоры сидел высокий, стройный брюнет, с замечательно красивой, но несколько самоуверенной и дерзкой физиономией.
— Не нравится он мне что-то, — сказал Владимир, — кажется, порядочный фатишка.
— Как здоровье Анжелики Сигизмундовны? — спросил Ртищев.
— Ничего, кажется, здорова. Только не знаю, что с ней сделалось за последнее время.
— А что?
— Она положительно избегает меня. Странное создание, ее никто никогда не поймет, — пожал плечами Владимир.
— Напротив, я стал ее отлично понимать последнее время, — сказал Александр Михайлович, — только я теперь ее давно не видал, так что не мог заметить перемены. Что у нас сегодня? Пятница. Завтра я ее увижу и скажу тебе, что с ней.
— Ого, Саша, — засмеялся Раковицкий, — ты, кажется, хорошо изучил натуру маленькой смуглянки. Ты можешь теперь перевоспитать ее по-своему и приготовить себе сносную жену.
— Что за глупости, Дмитрий; я для нее буду всегда другом и ничем другим.
На другой день, после обеда, Ртищев зашел к Ладомирским и нашел Анжелику сидящей перед роялем. Она не играла, а сидела неподвижно, устремив глаза в одну точку.
Увидев Ртищева, она встала и пошла к нему навстречу.
— О чем вы так сосредоточенно думали? — шутливо спросил он.
— О чем? О своем голосе. Вы знаете, что наш учитель пения был у Николая Николаевича и уговорил его отдать меня в консерваторию. Вчера я была там, и профессор, слушавший меня, сказал, что у меня редкий голос, так что у меня есть надежда петь когда-нибудь, как моя мать…
Голос ее прервался, но через минуту она продолжала:
— Тогда я поступлю на сцену.
— На сцену, Анжелика! — воскликнула незаметно вошедшая в комнату Лора. — Кто же тебе это позволит? По крайней мере, до твоего совершеннолетия ты можешь быть уверена, что этого не будет.
— Нет, это будет! Никто не может запретить мне! — дерзко крикнула Анжелика.
— Ты желаешь, — ядовито засмеялась Лора, — чтобы тебя осыпали цветами и рукоплесканиями и прокричали бы о твоем имени в газетах. Эти дурные инстинкты ты наследовала от твоей матери, которая…
— Ни слова о моей матери! — еще сильнее крикнула Анжелика. — Или я…
Она остановилась.
Александр Михайлович с испугом глядел на нее. Лицо ее пылало, глаза метали молнии.
— Или ты съешь меня, Анжелика? — презрительно сказала Лора и вышла из комнаты.
— Я никогда не забуду ее слов о моей матери! — прошептала итальянка.
— Полноте, успокойтесь, — заметил Ртищев, — будем говорить о другом. Знаете вы новость? Владимир уезжает на два года за границу.
Смертельная бледность сменила яркий румянец гнева, пылавший на ее лице.
— Когда? — шепнула она, низко опустив голову на руки и сама опускаясь на стул.
— На будущей неделе. Но что это с вами опять? — тревожно спросил он.
— Ничего; я не совсем здорова, — с трудом выговорила она побелевшими губами. — Я пойду к себе.
Она шатаясь вышла из комнаты, оставив Александра Михайловича в большом недоумении.
Время быстро летело, наступил день отъезда графа Владимира. Хотя это было в четверг, Анжелика была дома, так как всю неделю ее била лихорадка и она чувствовала страшную ломоту во всем теле.
Старый граф один ехал провожать сына на вокзал, остальные прощались с ним дома.
Владимир был слегка взволнован.
Он крепко обнял мать и сестру и оглядел комнату, желая проститься с Анжеликой, но ее здесь не было.
— Где Анжелика? — спросил он.
— Вероятно, у себя, — сказала Марья Осиповна. — Оставь ее, ты опоздаешь.
Но Владимир сам побежал к ней. Постучавшись сперва, но не получив ответа, он вошел.
Анжелика лежала на кровати. Он подошел к ней.
— Вы нездоровы, Анжелика, не вставайте, — предупредил он, заметя ее движение, — я пришел только проститься с вами.
Он взял ее за руку и испугался, увидев безграничное отчаяние в ее выразительных глазах.
Она бессознательно подняла руки и обхватила его за шею.
Владимир быстро наклонился и поцеловал ее холодные бледные губы, весь вспыхнул, выпрямился и выбежал вон из комнаты.
Анжелика вскочила, хотела броситься за ним, но зашаталась и без чувств упала на ковер.
Ее подняла вошедшая прислуга и уложила в постель
У ней открылась нервная горячка.
Два месяца провела она между жизнью и смертью, а потом, для поправления надломленного серьезной болезнью здоровья, уехала с семейством ее профессора пения в Италию.
Там пробыла она полгода, вернулась ненадолго в Варшаву и вместе с Ладомирскими отправилась в их имение около этого города.
Старый граф быстро дряхлел и, удалившись за год перед этим от дел, не покидал деревни.
Когда зимой графиня с дочерью уехали в Варшаву, граф с Анжеликой остался в имении.
После своей болезни она страшно выросла и хорошела, как говорится, не по дням, а по часам.
XIX
КРАСАВИЦА
Прошло два года со дня отъезда графа Владимира. В знакомой нам голубой гостиной сидели Ртищев и Раковицкий.
Ладомирские вчера только вернулись из деревни, и молодые люди пришли повидаться с ними.
В ожидании появления хозяев они тихо разговаривали.
— Как мне хочется видеть Анжелику! — воскликнул Александр Михайлович. — Более двух лет прошло с тех пор, как я видел ее в последний раз.
— Да, она совсем покинула Варшаву и все время жила в деревне или в Риме, — сказал Дмитрий Петрович.
— Она, кажется, брала там уроки пения?
— Да!
В комнату вошла Марья Осиповна.
Молодые люди встали.
После обычных приветствий и вопросов она снова усадила их и между ними завязался оживленный разговор, как это всегда бывает между хорошими знакомыми после долгой разлуки.
Раковицкий осведомился о Лоре.
— Она сегодня у знакомых на обеде, — ответила графиня. — Лора очень веселится эту зиму — почти ни одного вечера не бывает дома.
— Анжелика Сигизмундовна, вероятно, тоже много выезжает?
— О нет. Она осталась такой же дикаркой. Ее не уговоришь выезжать. Она гуляет с моим мужем; читает ему, так что граф очень привязался к ней. Характер ее стал гораздо лучше, но странностей осталось еще много. Все свободное время она занимается музыкой и, несмотря на все наши просьбы, хочет поступить на сцену.
— Вероятно, она очень хорошо поет? — спросил Ртищев.
— Очень. Она наследовала талант и красоту своей матери. Вы недоверчиво смотрите на меня, Дмитрий Петрович, — засмеялась графиня, — но уверяю вас: Анжелика не только что красива, — она прекрасна, этого нельзя у нее отнять. Впрочем, вы сами увидите: она должна скоро вернуться с прогулки. Графиня взглянула на часы.
— A propos [Кстати (франц.)], - начала она снова, — не писал ли вам Владимир? Он, кажется, хочет явиться как снег на голову, а потому и не пишет ничего, когда думает приехать.
