Михаил Чулаки - Примус
И Джулия туда же. Так ведь недаром она красовалась крестом навыпуск, когда они познакомились на шоссе. Герой забыл было - а в ней эта глупость тоже сидит. Потому они с Любкой мгновенно и подружились.
- Будем считать, что возможна в природе и обратная зависимость: сначала жертва, а потом - везение, - улыбнулся Герой. - Потому что пока мне судьба ничего особенного не преподнесла.
Вот так, спустил на тормозах. Не спорить же всерьез.
- Никто не доволен своим положением, - отозвалась Джулия. - Но все довольны своим умом. А я и со стороны скажу, что ты кажешься умным, а ум вознаграждается. Будут тебе подарки судьбы, не сомневайся.
- Вот уж нет! - возмутилась Любка. - От ума все несчастья. Вознаграждается вера и простота.
- Ладно, - прервал Герой. - Не будем на общие темы. Ты полис этот принесла?
- Да уж. Нашла в твоем бардаке.
- Пойдем сразу запишем. Теперь полис важнее диагноза.
Они подошли к загородке, которая называлась "пост". Сестра что-то писала.
- Вот, - сказал Герой, - впишите всё, что нужно. Что я полноправный гражданин, застрахованный от всех болезней.
- Давайте. А от всех болезней тут наши доктора страхуют. Вылечат в лучшем виде.
- Скажите ему, скажите, что надо себе внушать: "Я буду здоров!" И не киснуть, - подхватила Любка. - Вот просто верить.
- Конечно, надо верить, - подтвердила сестра милосердия. - И особенно во врачей.
Интересно, сестра родная и сестра милосердия сказали одно и то же, но слова сестры милосердия прозвучали тепло и приятно, а Любка раздражала. И с чего она решила, что он "киснет"?
- Буду верить, - поклонился Герой. - Во врачей и в вас. Как вас зовут?
- Надя.
- Вам, Наденька, я уже верю.
Сестра милосердия была не очень молодая и не очень красивая - вряд ли Джулия могла возревновать. Но было в ней что-то доброе и домашнее, что в больнице важнее любой красоты.
- Пошли, - дернула его за руку не Джулия, а Любка. - Не мешай занятому человеку.
Ничего не оставалось, как вернуться в палату. Любка здесь еще не была.
- Ну что тут? Белье свое не нужно? А то говорят, теперь в больницах и белья нет.
- Есть. Видишь, уже застелил.
- Ну кто же так стелет! Надо пододеяльник расправить как следует. И наволочку. Дай я. И салфетку вот принесла - на тумбочку постелить. Видишь, сразу совсем другой вид. И еще - положи под подушку.
Она протянула Герою маленькую иконку.
- Нет уж, - он довольно резко отвел руку.
- Ну и напрасно. Сам рубишь сук. Джуля, скажи хоть ты ему!
- Человек сам должен дойти, - заступилась Джулия. - Принять сердцем. А иначе не поможет.
Герой с удовольствием перешел на насущную тему:
- Чуть не забыл: тут ведь каждый ходит со своей посудой, словно староверы. Так что принеси: кружку, тарелку, приборы все.
- Ну что ж ты сразу?..
Любке явно не хотелось мотаться сюда и завтра.
- Да я еще не знал, когда звонил.
- Не беспокойся, Любочка, я завтра все привезу, - успокоила всех Джулия. А теперь, наверное, пора. Мы уже утомили. Любочка, я тебя довезу.
Джулия вовремя почувствовала момент. Все-таки с ней легко.
- Ой, но тебе ж в другую сторону! Зачем тебе крюк?
- Ничего, какой же крюк.
Уже знает Любка, где Джулия живет. До чего быстро снюхались.
Герой проводил посетительниц до лифта и обеих крепко поцеловал в губы. Сначала Любку - как родственницу, и уж напоследок Джулию - как даму сердца.
Когда вернулся в палату, сосед, успевший уже отрекомендоваться академиком (без особой к тому необходимости между прочим), заговорил сам, хотя Герой никак к нему не обращался:
- Хлопочут ваши дамы, не оставят, значит. Но от палаты-то отдельной эта первая - отступила. А то разбежалась: мол, всё куплю! Наверное, объяснили ей, что долларов двести такая отдельная в день - она и сосчитала быстро: за месяц, например, шесть тысяч. Шесть штук, как мой внук объясняется. Хорошая машина за такие доллары.
Герою не пришла в голову мысль, что Джулия экономит; замолчала она про отдельную палату - и очень хорошо: не хотелось слишком уж одолжаться, даже в болезни. А академик с ходу считает чужие деньги. Значит - завидует. Теперь же, когда он услышал гипотезу академика, то запоздало обрадовался: хорош бы он был, если бы согласился на отдельную палату - оказывается, двухсотдолларовую! А Джулия могла бы и скрыть, преуменьшить, а он бы не перепроверил... Если веровать на Любкином уровне, надо бы сказать: сам Бог спас его от падения в глубокий альфонсизм!
Академику он ничего не ответил, демонстративно потянулся за изобильно привезенной Джулией "бульварной прессой".
Но пресса не слишком заинтересовала. Даже бульварная. Рекламировались там маньяки, колдуны и семейные ссоры неведомых Герою поп-звезд. Он и всегда был далек от подобных интересов, а уж из больницы скандал вокруг какой-то вульгарно выглядящей дивы и вовсе казался нелепым. И почему толпы этим интересуются?! Диве-то до семейных дел ее поклонников дела нет. Если бы какая-то из бульварных знаменитостей интересовалась им, Героем, он бы в ответ мог бы поинтересоваться и ею из вежливости - на равных. Но односторонний интерес, восходящий снизу вверх, смешон и жалок.
Хотя психология толпы почитателей по-своему понятна: их собственные жизни настолько ничтожны, что они тщатся придать себе интереса, отождествляя себя со своими кумирами, пытаясь хоть в тысячной доле жить жизнью разрекламированного полубога - жизнью блестящей, богатой и упоительно порочной.
Герой опуститься в толпу не согласится никогда. Состоять в свите какого-нибудь пошлого нахального кумира - это позорнее даже смерти.
В смерти действительно есть что-то позорное. До сегодняшнего утра, когда обнаружился тайный изъян его организма, он стихийно веровал в собственное бессмертие. Веровал на двух уровнях. Чисто интуитивно он не допускал мысли, что может исчезнуть. Пусть умирают другие, которые не владеют собой. А он - он заставит свое тело подчиниться непобедимой воле, заставит свой организм не стареть!
Только такое телесное бессмертие его устраивало. Жалкую ложь про бессмертную душу придумали, пытаясь такой уловкой обмануть смерть. Герой ни на секунду не мог согласиться с предлагаемой религиями моделью мироустройства. Не потому даже, что никаких доказательств существования бессмертных душ так и не добыто за тысячи лет существования разнообразных церквей - при всей их мощной организации и внушительных затратах на развитие теологии. А потому, что такая гипотеза избыточна: бессмертная душа - совершенно лишняя деталь в конструкции живых существ. И бытие ее после смерти представляется абсолютно бесцельным. Здесь, в подлинной жизни, человек действует, думает - он в развитии, а что душа? Самая праведная душа, бесконечно созерцающая Господа Бога, должна страдать от адской скуки. Собственных интересов у нее больше нет, развлечься она может только созерцая земные дела. Из действующих лиц души после смерти своего тела обречены превратиться в вечных никому не нужных зрителей... Так что нельзя сказать, что Герой мужественно отказался от утешительной веры в бессмертие своей души, нет - ничего утешительного в таком призрачном существовании он не находил, даже наоборот, статичное существование без возможности действовать очень походило бы на пожизненное заключение. Жуткое наказание! Ну а как ученый он понимал, что природа бережлива, и коли бессмертные души не нужны для продолжения жизни на планете, значит, их и нет. Если вслед за Декартом признать Бога и природу синонимами - Deus sive Natura то Сам Бог лишнего не создает. Напрасно верующие надеются на Него по части бессмертия своей души.
Но если инстинктивная уверенность, что силой своей воли он победит старость, никакими внешними примерами не подтверждалась, то существовал еще и аспект, скажем так, научно-популярный. Достижения биологических наук последних десятилетий, и генетики прежде всего, указывали, что очень скоро можно будет неопределенно долго поддерживать жизнь конкретного человека. Пока ему самому не надоест.
Инстинктивная уверенность рухнула сегодня, когда обнаружилась в нем затаившаяся опухоль. Стало ясно, что он подвержен болезням и смерти - как и все окружающие. Не обязательно умереть именно от найденной сегодня опухоли. Возможно, опухоль удачно вырежут, и он станет существовать дальше. Но подкрадется другая болезнь, третья. Всё как у всех. Однако научно-популярные надежды оставались: если прожить еще какое-то время, возможно, всего-то лет десять-двадцать, лекарство от смерти может появиться. Эликсир молодости, который грезился человечеству уже тысячи лет.
Правда, при нынешнем состоянии народонаселения возникнут проблемы этические. Когда людей на Земле и так слишком много, только смертность поддерживает хоть какой-то баланс. А если все миллиарды перестанут умирать, но будут продолжать размножаться, катастрофа и коллективная гибель неминуемы.
Выходит, бессмертие можно будет даровать отдельным выдающимся личностям. Или - покупать за бешеные деньги. Можно себе представить, какой поднимется ажиотаж, какое расцветет взяточничество, какая возбудится ненависть смертных к бессмертным! А поскольку лекарство будет ограждать лишь от старения биологического, но никак не от смертельных ранений, то появятся фанатики, которые станут убивать новоявленных бессмертных всеми доступными им пулями и динамитами.
