Собрание сочинений в десяти томах. Том 9 - Юзеф Игнаций Крашевский
Часто бывая в доме у Вишневецких, молодой и впечатлительный Сигизмунд встречал там Елену, и случалось всеща так, что она его занимала и ему приходилось разговаривать с нею. Красота, а, в особенности, ум и свойственное ей обаяние, которые, не отнимая у нее молодости, придавали Зебжидовской редкую в ее летах серьезность, мало-помалу восхитили и увлекли молодого Келпша.
Он влюбился в нее безумно. Любовь эта долго оставалась неосознанной; он может быть даже сам себе не хотел в этом признаваться, но его чувство с каждым днем росло и, наконец, стало заметным даже для других. Пац начал поддразнивать своего друга Еленой.
Это было чувство — без будущности и без надежды. Прежде всего Елена, несмотря на свою любезность с Келпшем, оставалась собственно равнодушной к нему; кроме того, они не забывали, что она совсем не имела никакого состояния, а Сигизмунд имел очень маленькое. Пацы хотели, по очень распространенному в знатных семьях того времени обычаю, женить его на какой-нибудь богатой немолодой вдове, которая внесла бы в его дом богатство. Не могло быть, следовательно, и речи о Зебжидовской, у которой не было ничего, кроме поддержки княгини Гризельды, которая сама испытывала почти нужду.
Все это он и сам себе, и Пац ему напоминали непрерывно, и тем не менее Сигизмунд оставался при своем, все сильнее влюбляясь в воспитанницу княгини Гризельды.
Елена принимала с видимым смущением и беспокойством слишком очевидное предпочтение юноши. Она была к нему холодна и остерегалась, как бы ее вежливость с ним. не ввела его иной раз в заблуждение.
Ухаживания Келпша были замечены и княгиней Гризельдой, которая была уверена в своей воспитаннице, но хотела бы видеть ее счастливой, пожалуй, несколько по иному, а прежде всего хотела бы никогда с ней не расставаться.
Наконец, и князь Михаил заметил, что Сигизмунд кокетничает с Еленой, и стал радостно поздравлять Елену, которая в ответ на это рассердилась.
— Прости меня, моя милая Елена, — заметил князь Михаил, — но, право, не за что же дуться на меня!.. Келпш — очень хороший, милый, честный мальчик, и его ухаживания, право же, никого оскорбить не могут.
— Все-таки не следует вежливость молодого человека называть ухаживанием, — возразила Елена, — так как ни я не ищу ухаживаний, ни он не думает ни о чем подобном.
— Почему же он не мог бы влюбиться по уши в мою прелестную Елену? — шутил кузен. — Я нахожу это настолько естественным, что заподозрил бы его в слепоте, если бы он, видя тебя, не влюбился!..
— Ты не знаешь, какое ты мне причиняешь огорчение своими словами, — перебила его Зебжидовская, — когда ты обращаешь в шутку то, что для меня очень горько. Я никому не завидую ни в чем, и я хотела бы лишь, чтобы и мне люди не навязывали того, кто не может быть моим. Я создана для тихой роли слуги и помощницы, чем я и являюсь при твоей матери… больше мне ничего и не нужно. Для света у меня нет тех качеств, каких он требует, и, кроме того, он меня нисколько не влечет к себе. Я счастлива… и без кокетства, и без мечты о браке. Кому и что я могла бы дать?..
— Да ведь, когда-нибудь ты должна выйти замуж?! — воскликнул он.
— Никогда! — сказала Елена.
— И Келпш тебе не нравится?.. — спросил князь.
— Почему же нет? Он очень мил и, может быть, он очень добрый мальчик, раз вы все это утверждаете, — говорила Зебжидовская, — но влюбляться в него я не намерена, а его любезности по отношению ко мне очень тяготят меня.
Князь Михаил поддерживал сторону влюбленного; он доказывал, что Келпш принадлежит к очень хорошему роду, что он вовсе не так беден, как про него говорят, и что он может рассчитывать на наследство, на протекцию всемогущих на Литве Пацев и на завидную карьеру.
— Какое мне дело до всего этого, раз я ни за него, ни за кого-либо другого замуж выходить не собираюсь? — ответила Еля.
— Но почему же?
— У меня нет призвания к такому положению, — проговорила Елена, опуская глаза. — Разве вам так уж хотелось бы сбыть меня с глаз?
Князь Михаил вскочил, как ужаленный.
— Меня заботит лишь твое счастье, — воскликнул он с таким волнением, какое редко наблюдалось у него, — лично же для меня ничего не может быть на свете более тяжелого, чем расстаться с тобой! Я не понимаю жизни без тебя…
Глаза Елены были опущены.
— Не ищи же и для меня другого счастья, как то, каким я пользуюсь теперь, и какое я хотела бы сохранить возможно дольше…
— Хорошо, дорогая Елена, — тихо сказал князь, — а будущее?..
— Будущее? — повторила девушка. — Я знаю, о чем ты думаешь. Ты можешь или, вернее, ты должен жениться, но, ведь, твоя жена позволит же мне, чтобы я служила ей так же верно, как и твоей матери? А большего я ничего и не требую, лишь бы не разлучаться с вами. С детства я привыкла к вашему дому и буду довольствоваться самым скромным уголком в нем, а другого дома иметь не хочу.
Князь Михаил с чувством схватил ускользающую руку Елены и покрыл ее поцелуями.
— Ах, этот свет, эти его требования и обязательства относительно имени и рода! Все это делает человека рабом!.. Как это грустно и противно! Почему от этого нельзя освободиться, даже если у человека нет никакого личного честолюбия, и он не требует для себя от судьбы ничего лишнего?
— Не забывайте, — начала Елена, — что женщина может отказаться от всякого честолюбия и от самостоятельности, но мужчина не должен этого делать, так как он глава семьи…
— Оставимте это, — нетерпеливо перебил князь Михаил, — зачем предвидением будущего отравлять себе настоящий момент? Будь, что будет. Я готов свое счастье принести в жертву… вот почему я и ловлю Келпша, где только могу, а, в сущности, я бы гораздо охотнее разогнал всех тех, кто угрожает отнять тебя у нас.
Хотя князь Михаил сам так поддерживал Келпша — для испытания ли Елены или чистосердечно — однако, когда Келпш становился более любезным и настойчивым, Михаил так хмурился, что его можно было заподозрить в ревности.
Он ни в чем не мог упрекнуть
