Десять поколений - Белла Арфуди
Машина продолжала ехать по извилистой дороге в сторону Еревана.
Глава VI
Из Еревана в Тбилиси едет множество автобусников и частных водителей. Каждый день они набивают свой транспорт людьми, которые переправляются через границу с ворохом собственных забот. Кто-то едет в свадебное путешествие, предвкушая воспоминания, которые останутся с ним на всю жизнь, если только не разведется в скором времени. Иначе поскорее захочет забыть и партнера, и поездку. Кто-то хочет навестить родственников – не секрет, что в Тбилиси полно армян. Кто-то катает туристов, зарабатывая этим на жизнь себе и своей большой семье. А Ари возвращает на родину предков прах отца. Урна лежит в дорожной сумке и ждет прибытия на грузинскую землю. Будто прах что-то может увидеть.
Ари и дядя Мсто наняли водителя. Тот курил всю дорогу и постукивал пальцами по рулю в такт заводным песням по радио. Песни на русском сменяли английские и армянские, затем все шло по новому кругу.
Ари увеличивал громкость звука в наушниках, желая оторваться от действительности. Ритмы старого английского рока проникали пульсацией в его голову. Занимая все пространство звуками, они оставляли мало шансов думать о чем-то еще. И все же Ари умудрился впасть в меланхолию. Куда он снова едет и зачем? Дядя Мсто все же уговорил его держаться изначального плана: никакой передышки, пока они не доберутся до Ирака. Ари, вечно колеблющийся, как маятник, в глубине души уже знал, что доедет до Синджара. Может, и не для того, чтобы исполнить волю отца и отвязаться от нравоучений родственников, а ради собственного спокойствия. Сколько раз он не знал, кем представиться: грузином, езидом или русским. Это его шанс обрести ответ. И если ему суждено испытать такую же пустоту в Ираке, какую он ощущал рядом с армянским пулпулаком, то стоит отпустить вопрос своей идентичности и жить спокойно, как миллионы людей, не знающих, кто они и откуда. Люди есть люди, вот и все.
Дорога была жаркой. Кондиционер работал на всю мощность, обдавая Ари струями холодного воздуха. Ари достал из своего огромного рюкзака, удивлявшего всех размерами, пирожки с мясом, которые дала им в дорогу жена дяди. Обжаренные в масле, пышные, с золотисто-коричневой корочкой – стоило взглянуть на них, и рот наполнялся слюной. Мать готовила Ари похожие, но только с картофелем.
Раскатывая тесто для пирожков, она всегда наваливалась на скалку всем телом. Ее худоба не позволяла работать с тестом без усилий. Скромная обстановка их маленькой кухни – квадратов шесть, не более – стояла у Ари перед глазами. Запах пирожков настойчиво возвращал в прошлое.
Белая газовая плита, оставшаяся еще с советских времен, была тщательно вычищена. На ней стояла кастрюля с рисунком в виде веток рябины. В кастрюле остывал борщ. Не тот, что привыкли есть одноклассники Ари, а его импровизированная версия от Тары. В нем, помимо капусты и кусочков говядины, можно было найти болгарские перцы, помидоры и даже немного свекольной ботвы. Славянская кухня не была сильной стороной женщины, привыкшей к более насыщенным вкусам, но она старалась ради сына, полюбившего и борщи, и эти странные сырники. И кто придумал делать из творога котлеты и обжаривать их? Тара морщила нос каждый раз, когда приходилось готовить сырники, и думала о том, что хуже может быть лишь местная окрошка. Крошить овощи с вареными яйцами и колбасой, а затем заливать их квасом казалось ей безумием.
Рядом с кастрюлей стояла сковорода со скромно накрытыми крышкой говяжьими котлетами. Ари их обожал. Мама всегда лепила их не круглыми, а овальными. Подавала не с гречкой, которую Ари так и не полюбил за все годы жизни в России, а с пышным пюре, куда обязательно вбивала яичный желток.
– Что было в школе?
За обедом Ари успевал рассказать матери обо всем, что с ним приключилось за день. Чаще всего он говорил об одноклассниках, но иногда и об учителях. В тот день была очередь учителей.
– На музыке Алевтина Варфоломеевна вызвала к пианино Таню Лисову и заставила ее петь при всех.
– Что же в этом такого? – спросила Тара у сына, уловив его недовольство.
– Мама! – вскрикнул Ари, полный негодования. – Она сделала это специально! Ведь знает же, что Таня поет ужасно, и все равно сказала ей петь при всех. Ты бы видела, как Таня покраснела и чуть не плакала.
Съежившаяся от стыда Таня Лисова была мученицей, на чьем месте никто из одноклассников Ари не хотел бы оказаться. Алевтина Варфоломеевна любила унижать детей, если те смели хоть что-то шепнуть соседу на ухо, пока она вещает. Вызвав к пианино, она заставляла петь куплеты один за другим. Подлавливая фальшивые ноты, начинала причитать:
– Петь не умеешь совершенно. – Вердикт был моментальным и не подлежал не то чтобы обжалованию, а даже малейшему сомнению. – В следующий раз будешь сидеть молча, пока я рассказываю о великом Верди, если не хочешь снова вот так позориться перед всеми.
Спорить с Алевтиной Варфоломеевной не полагалось. Если потупить глаза и молча кивать на каждую ее реплику, то можно было заслужить прощение. Тогда она величественно указывала на стул длинными пальцами с красными ногтями, отпуская ученика из своего плена. Дальше следовала жалобная тирада о том, как Алевтина Варфоломеевна пожертвовала карьерой известной пианистки ради тяжелого труда педагога, а никчемные дети это никак не оценят. Так поступила она, конечно, исключительно из альтруистических побуждений. Хотела быть полезной обществу и прививать детям тягу к прекрасному через музыку горячо любимых ею итальянских композиторов. И дело было вовсе не в том, что она провалилась на приемных экзаменах в консерваторию, оказавшись менее талантливой, чем ей хотелось бы о себе думать.
– Вот выйду на пенсию, – обычно завершала свой монолог Алевтина Варфоломеевна, – уеду к сестре в Испанию. Там люди знают толк в музыке, да и хватит мне терпеть этот собачий холод.
Пересказывая это все матери, Ари ждал ее поддержки, но Тара лишь смеялась.
– Мам, разве она не ужасная?
– Скорее очень смешная и глубоко несчастная, – отвечала Ари мать. – Не переживайте так из-за ее выходок. У вас уроки музыки будут еще пару лет, потом вы забудете о ней навсегда.
– Но за эти пару лет она всех замучает, – не сдавался Ари.
– Поверь мне. – Мать вручила Ари пирожок с картошкой к только что заваренному горячему чаю. – Вы мучаетесь ничуть не больше, чем она. Еще непонятно, кто от кого хотел бы сбежать скорее.
– Но она злая!
– Несчастная. – Тара и себе налила чашку крепкого черного
