Кто эта женщина? - Юлия Александровна Лавряшина
– У вас свой бизнес, тебе это и не нужно, – заглушая противные визгливые причитания, сказала Кира.
– Теперь – нет, – согласился Антон.
– Конечно, нет. Какой толк в том, что я пять лет училась? Зато родителям не было за меня стыдно.
Самой стало неприятно, что она все свалила на родителей, но поток самооправданий понес ее.
– Им еще было важно, чтобы я вышла замуж, как все… Но вот тут не заладилось. Мы расстались… Точнее, он бросил меня. Станислав.
Произносить имя было не нужно, она поняла это тотчас. Оно будто материализовало Станислава, и он встал рядом. Нет, прямо между ними… Нервно дернув головой, словно тоже ощутил чужое присутствие, Антон хотел что-то сказать, но только сжал ее руку. На этот раз Кира не отняла ее. Слова вскипали в горле. Кажется, впервые в жизни ей не терпелось выплеснуть их, словно таким образом можно избавиться от Станислава. И в это действительно верилось. Рана должна была очиститься… А потом морская вода залечит боль.
Кира внушала это себе, продолжая рассказывать, как скулила в четырех стенах, пока не увидела выход и не купила билет до Симферополя. А оттуда автобусом сюда – в свое детство.
– Мы с родителями жили на Ясной, знаешь?
Он лишь кивнул. Лицо его было сосредоточенно, почти угрюмо, но Кира не сомневалась, что Антон ее не осуждает. Да и за что? За жизнь?
– Отцу в каждом городе давали служебную квартиру. Я их почти не помню, только некоторые места… И море, конечно. Тогда я его впервые увидела. Представляешь, расплакалась! Мама потом часто это вспоминала. Говорила: все дети прыгают в воде, брызгаются, а ты стоишь на берегу, вытянулась в струнку, смотришь куда-то вдаль, а по щекам – слезы. Двадцать лет прошло, представляешь? А я и на этот раз не удержалась. Смотрю на него и плачу. Наверное, всегда хочется плакать, когда сбывается мечта…
– Не знаю, – бросил он коротко. – Мои мечты не сбылись.
Кира заглянула ему в лицо:
– А о чем ты мечтал?
Остановившись, Антон посмотрел ей в глаза, потом повернул ее лицом к морю:
– Пришли. В этом месте никого не бывает.
Этим местом владели валуны. Голубоватые, серые, изумрудные, они невозмутимо позволяли волнам омывать себя, а длинным водорослям – щекотать бока кончиками зеленых волос. И вода в этом месте была зеленоватой, не такой синей, как везде.
– Вот о чем я говорил, – произнес Антон за ее спиной. – Твои глаза… такого цвета.
«Точно, он сказал об этом первым, – вспомнилось Кире. – Потом уже Илья. Но разве очередность имеет значение?»
В радужку своих глаз Кира никогда особенно не всматривалась, но не верить оснований не было… Не зря же Антон вел ее сюда, где кончалась набережная и спуск к воде не был обустроен. Кира с тревогой подумала: позволит ли колено спуститься? Хотелось хотя бы намочить ладони, чтобы на коже остался этот самый волнующий в мире запах…
– Спустимся?
– А у меня получится? – разволновалась Кира.
Ей было страшно поскользнуться и разбередить свою рану. Но море притягивало… Оно казалось прекрасным хищником, которого неудержимо хочется погладить, хотя тот может откусить тебе руку.
– Не бойся, – сказал Антон. – Я не дам тебе упасть.
* * *Через неделю ей сняли швы, но забирать велосипед из «Кошачьего царства» Кира не торопилась. Не то чтобы она стала побаиваться ездить, но ей больше нравилось ходить пешком по городу, в который девушка стремилась вжиться как можно быстрее. Вечерами изучала карту, чтобы не выглядеть «туристкой», и уже несколько раз сумела подсказать дорогу отдыхающим, испытав веселое чувство гордости.
Иногда Кира незаметно подсаживалась к компаниям старичков, игравших во дворах в домино, совсем как в старых советских фильмах. И вслушивалась в разговоры, чтобы понять, чем тут живут люди. Иногда на нее косились, но еще ни разу не прогнали. Киру защищало забинтованное колено, которое она принималась поглаживать, демонстративно морщась от боли.
Вскоре стало ясно, что любая беседа рано или поздно каким-то образом сворачивает к теме присоединения полуострова к России. Раньше Киру это не особенно волновало. После крымского референдума она лишь обрадовалась, что теперь сможет перебраться в город, о котором мечтала с детства. Но сейчас ей стало интересно, как к изменениям относятся те, для кого это был вопрос жизни и смерти.
Сейчас на колене бинта не было, только нашлепка лейкопластыря – на всякий случай, но в этом дворике, прикрытом гигантским зеленым зонтом сосны пинии, игроки лишь мельком взглянули на нее и вернулись к беседе. На этот раз самым разговорчивым оказался кряжистый дед с настоящей боцманской трубкой во рту. Правда, вместо тельняшки на нем была обычная футболка оливкового цвета, но Кира все равно мгновенно приписала ему морское прошлое.
– Да пока на местах это жулье не разгонят, один черт, ничего не изменится, – ворчал он. – Путину порезче с ними надо!
– А то он не резкий! С ним только попробуй свяжись… – возражал маленький смуглый старичок с круглым лицом, густо заросшим седой щетиной.
– Да руки у него, поди, до всего не доходят. Страна-то какая? Это ж гигантский кит, а не страна!
– В Севастополе погнали этого черта в Сибирь, и нашего пора туда же. А то гляди: дороги – мама не горюй! Всю подвеску оставишь, если выедешь за порог.
Высокий и очень худой старик хмыкнул:
– Да куда ты ездишь-то?
– Куда надо. Вот мост построят, может, в Москву напоследок скатаюсь. Я там был-то в последний раз… Да уж лет сорок назад! Всю, матушку, тогда своими двоими исходил.
– Так уж и всю? Поди, центр только?
– А ты прям следил за мной, ага?
– Скатаешься скоро. Если доскрипим…
– В мост Россия уже миллиарды вбухала… Да трассу еще строят. На остальные, поди, денег не хватает.
Вокруг самодельного стола прямо на бетонной площадке двора и на каменной изгороди лежали кошки всех мастей. В Крыму они наблюдали за людьми с любой крыши и ограды, невозмутимые южные сфинксы, которых абсолютно не волновало, кому из людей принадлежит власть… Они-то наверняка знали, что господствуют в этом мире!
Кира хотела погладить полосатую с рыжиной кошку, сидевшую на другом конце скамейки, но та презрительно фыркнула и ушла.
«Никто меня не любит, вот и кошки…» – Мысль эта лишь звучала тоскливо, но отозвалась в ее душе неожиданной легкостью.
Кира и сама не уловила, в какой момент в одиночестве, холодным комом лежавшем на сердце до приезда сюда, внезапно проклюнулись ростки, обещавшие обернуться
