Последний день - Михаил Иосифович Нуайме
Этот петух, голосящий что есть мочи, намного удачливее тебя, несчастный! Он упивается своим криком, своей глоткой, своим красным гребнем, своими разноцветными райскими перьями и, конечно же, своей безграничной властью над курицами двора. Он не знает, что спустя час-полтора его великолепная глотка будет перерезана туповатым хозяйским ножом. Если бы знал, то уж наверняка не пел бы.
А этот торговец, расхаживающий взад-вперед и хвалящий свои огурцы, помидоры и баклажаны! Он ведь тоже удачливее тебя! Он не зазывал бы покупателей, если бы знал о ночном часе своей смерти.
Вот и старуха, что с утра изловчилась постирать свои юбки и вывесить их во дворе. Счастливая женщина! Вряд ли она даже взяла бы в руки грязное белье, зная о том, что никогда больше не наденет эту пригодную к стирке грубую ткань.
Не меньше, а то и много больше старухи счастлив мой сосед, включивший поутру свое старое радио. Господи, какие новости льются из этой проклятой железяки! У слушателя просто не может не возникнуть уверенности в том, что Земля – не что иное, как огромный вулкан, в пустотах которого постоянно кипит огонь ненависти, враждебности, злости и гнева. Но сосед не меняется в лице, не бледнеет, не приходит в ужас, он просто впитывает слова диктора, словно пустыня, поглощающая слезы небес. Он как будто уверен в своей неприкосновенности перед лицом готового взорваться вулкана. Его страх устлан надеждой, а хмурость – улыбкой.
Ты же, несчастный, не можешь уподобиться даже бродячему продавцу помидоров, баклажанов и огурцов. Ты не радуешься прибыли, ты не ищешь еды себе и своим детям, ты не надеешься на следующий день. Твои глаза отказались от целого мира ради маленького куска ночной сорочки, покрывающей твою грудь. Ты уставился на него как на некое чудо света; тебя удивляет, что он то поднимается, то опускается, причем без помощи видимых или невидимых рук. Где его двигатель? Почему он не знает спокойствия?
– Смешон ты, доктор, очень смешон! Неужто стольких лет оказалось недостаточно для того, чтобы проживший их человек усвоил простую истину: постоянное изменение объема грудной клетки обусловлено непрерывным изменением объема легких.
– И что же заполняет легкие?
– Конечно, воздух, вдыхаемый через нос или рот, глупец!
– Но почему они сжимаются и разжимаются?
– Чтобы раскрыться и принять воздух внутрь, а после – сжаться и тем самым прогнать его прочь.
– А зачем им принимать и прогонять воздух?
– Чтобы получить кислород и убрать из тела ядовитый углекислый газ.
– Откуда легким известно, что тело погибнет без кислорода, присутствующего в воздухе? Как они могут сжечь этот газ, отделить полезный продукт сгорания от вредного? Они размышляют? Желают? Или они слушали университетский курс химии? За точное исполнение своих обязанностей они, как никто иной, достойны степени «доктора химии».
– Идиот! Ты не знал, что все тело – это один большой химический завод, на котором работают полки «специалистов»? Легкие, сердце, печень, желудок, почки, кишки, всевозможные железы – все они служат в этих химических «войсках». Кровь – так это вообще «офицер связи», обеспечивающий бойцов всем необходимым. Одного глотка воздуха достаточно, чтобы работники цехов споро заработали, заставили кровь приливать к сердцу и отливать от него. Одной капли воды достаточно, чтобы этот завод остудил все свои механизмы и очистил их, а затем вылил из себя мерзкую жидкость, не напоминающую чистую воду ни цветом, ни запахом, ни вкусом. С едой происходят примерно те же процессы: мясо, бобы, фрукты и овощи, обработанные химической лабораторией тела, превращаются в отходы, которыми брезгует даже сам человек, однако эти отходы образуются только тогда, когда полезные вещества из еды становятся частью его плоти, костей и крови. Иначе как объяснить эти удивительные способности организма? Как он размышляет и мечтает, наслаждается и страдает, отличает доброе от злого, а беспечность – от тревоги? Как он испытывает сладкую и непреодолимую тягу к продолжению рода, к продолжению жизни, которую смерть никогда не одолеет?..
– Все верно. Но я по-прежнему не понимаю, каким именно образом плоды пшеницы, винограда, маслины, ореха и многие другие виды пищи: зерно, бобы, мясо и жидкости, – превращаются человеческим организмом в священное и нечистое, праведное и грешное, в гнев и довольство, надежду и отчаяние, надежность и подлость, честь и бесчестие, веру и неверие, мир и войну, жизнь или смерть! Как он может чудесно превращать одни вещи в другие и вместе с тем не уметь направить их к вящей своей пользе, к лучшей своей жизни?
А еще я не понимаю, как каждый солдат армии этого «химического завода» сохраняет способность точно, гармонично и в положенный срок делать свою работу, совершать свои движения! Все процессы, протекающие в теле, проходят с ведома и согласия каждой его клетки, каждой капли крови. Неужели все рабочие этого «завода» – от волоска на руке до мочи в уретре, от ногтя на мизинце до клетки мозга – вечно обсуждают то, что следует или не следует делать в то или иное мгновение времени? Или же во главе этой армии стоит вождь, отдающий приказы беспрекословно выполняющим команды солдатам? Кто этот вождь? Он живет внутри тела или за его пределами? Есть ли у него цель и какова она?
– Идиот! Ты снова бредишь, снова носишься по каменистой, изрытой ямами, поросшей кустарником и колючками земле, позабыв о том, что ты – всего-навсего доктор философии, несчастный преподаватель Университета, от которого ушла жена. Ты всего лишь ужасный, не узнанный собственным ребенком отец, который и сам не знает своего сына. Ты воображаешь, будто бы ты – хозяин дома, на самом же деле дом – твой хозяин. Так же и здесь: сущее есть твой истинный хозяин.
– Я хочу, хочу знать, как из ничтожного семени образуется этот огромный причудливый «завод»! Если я посмотрю, вооружившись сильнейшей оптикой, на семя человека, я не обнаружу в нем и следа носа, руки, ноги, сердца, печени, мысли, чувства… Я хочу понять, каким образом человек строится за какие-нибудь девять месяцев, чтобы после продолжить свой рост и стать обычным мужчиной или обычной женщиной, чтобы наполнить
