Лето прошло - Ольга Владимировна Шлихт
– Ах, да когда это было! Я уж забыла давно. – На самом деле Лизе приятно, и она смотрит на Сережу с благодарностью. – А кстати, у вас, молодой человек, скоро день рождения. Ну-ка, проверка памяти: сколько тебе исполняется?
Сережа прекрасно знает сколько, но испуганно цепляется взглядом за маму и неуверенно поднимает растопыренную пятерню.
– Ты что, язык проглотил? В наше время надо быть поактивнее, а то не пробьешься в жизни. Так что же тебе подарить?
Сережа молчит, набычившись.
– Ну ясно, в этой семье надо спрашивать родителей, что они разрешают подарить ребенку. Ну, родители, что подарить вашему сыну? А я вот возьму и подарю свою картину. Ха-ха! Испугались?
– Совсем не испугались. Можешь подарить. Но он не поймет. Ему еще рано. Подари альбом… Васнецова, к примеру. – Мама не просто говорит, она борется, наступает.
– А еще лучше – Шилова! – Лиза фыркает.
– А хоть бы и Шилова. Мы были на выставке, Сереже понравилось.
Сережа сказал маме, что Шилов ему понравился. Так и было, но три богатыря в Третьяковской галерее были лучше. А у Шилова ему запомнилась одна тетенька на картине. Красивая-красивая. Как принцесса. В яркой красной кофте. А сзади крест и все зеленое-зеленое. Как фотография.
– Нет, Шилова ему не подарю. А тебе принесу Пелевина. Чтобы поняла, что такое настоящая литература.
– Ты же нам читала вслух. Про Омона какого-то. Какие-то егеря, которые медведей изображали и которых Киссинджер убил. Полный бред. Но неважно. Бог с ним, с Пелевиным, с Дель… как его? У тебя свои вкусы, у нас свои. Сереже пора спать. Завтра в детский сад. Нам всем на работу. Да нет, ты оставайся, Лиза. Я Сережу быстренько положу и вернусь.
Лиза перехватила пробиравшегося вдоль стола Сережу, крепко-крепко и неудобно притиснула к себе.
– Какой ты у нас очаровашка. Совсем как твой папа в детстве. Хотя он и сейчас хоть куда.
Это означало: а мама твоя – некрасивая. Курносая, толстая.
В кровати, обнимая маму за шею, Сережа спросил:
– А Лиза злая?
– Нет, она несчастная. Видишь, нас трое, а она одна.
Мамины слова добрые, а голос не очень.
После мамы заглянул папа. Они с Сережей сегодня начинают готовить сюрприз для мамы к Восьмому марта, которое будет почти сразу после Сережиного дня рождения. Мама пишет стихи. Одно из них Сережа разучит с папиной помощью и прочитает после того, как папа подарит маме цветы.
Уж восток заалел,
Звезды стали бледнеть,
А в лесу за рекой
Стал соловушка петь.
И роса на траве,
Как алмазы, горит,
И кукушка «ку-ку»
Да «ку-ку» говорит.
Планировали другое, но оно плохо запоминается. Там есть такие слова: «Когда вокруг все очень плохо и на душе темно». И: «Семья родная – это гавань, семья родная – это все».
Когда за папой закрылась дверь, Сережа честно зажмурился, но еще долго не мог отогнать от себя свою тайну – страшного и прекрасного МОНСТРА.
Мамин голос:
– Вставай, Сереженька!
Зеленый диван уже собран, на нем одеяла и подушки, которые сейчас перекочуют на Сережину кровать.
Как рано, как не хочется вставать и выходить на холодную и почти темную улицу… И папе не хочется. Он сидит на кухне, грустный, и ест бутерброд с сыром. Ему ехать далеко – на строительный рынок, где он работает продавцом. А мама бодрая, совсем не сонная, достает белье из стиральной машины, вешает тут же на кухне. Загоняет Сережу в ванную.
– Одевайся, одевайся, опаздываем! Скажи папе до свидания!
У грязного мусоропровода на лестнице – окурки, горелые спички. Из разбитой форточки тянет холодом.
– Видишь, Сережа, никогда так не делай. Курить нельзя, само собой. И мусорить вот так тоже.
На первом этаже:
– Осторожно, смотри, кучи нет?
Сегодня кучи нет. Ее часто оставляет собака с верхнего этажа, которая сидит весь день одна и воет. И не может дотерпеть, когда ее выводят гулять поздно вечером.
На улице ветрено и слякотно, горят фонари. Мама вздыхает:
– Середина февраля! Что сделали с природой!
Озабоченно смотрит на часы.
– Ничего, успеем.
Но идет очень быстро и тащит Сережу за руку. Ему приходится почти бежать вприпрыжку. Брюки трут между ногами – штанины узки, лямки коротки. В детском саду они должны быть без пятнадцати восемь.
Первая половина пути – плохая. На тротуаре под низко нависшим колючим боярышником помещается только Сережа. Мама – на проезжей части улочки, параллельной основному проспекту, который гудит совсем рядом, по ту сторону войлочного, почти растаявшего газона. Маме то и дело приходится, согнувшись, перебираться на тротуар, увертываясь от еле разъезжающихся машин и водопадов, которые они обрушивают на пешеходов. Часто выныривают маршрутки, объезжающие пробки на проспекте.
Проспект им предстоит перейти по переходу. Но сначала – пара шагов через его опасного «дублера». Прежде чем их сделать, мама тревожно оглядывается и придерживает Сережу. Однажды он выскочил вперед и не понял, откуда сбоку взялась машина и почему водитель орет что-то злое в окно. Мама побелела и сказала страшным голосом: «Никогда, слышишь, никогда не переходи улицу, не посмотрев по сторонам!»
Проспект, светофор. Сережа знает: даже если зажегся зеленый человечек, все равно надо повертеть головой налево, направо, чтобы не попасть под колеса «какому-нибудь сумасшедшему».
Зато после перехода можно расслабиться. Территория магазина, через которую они идут, защищена от машин бетонными
