Собрание сочинений в десяти томах. Том 3 - Юзеф Игнаций Крашевский
Иные падали с лошади, некоторые раненые копьем или же ушибленные; убитых бывало мало и то разве случайно.
Сегодня собирался принять участие в турнире сам князь Пшемко, кроме него, было несколько немцев, а Заремба и Налэнч тоже готовились, так как принадлежали к числу наиболее искусных.
Княгиня отказалась явиться на игры, ссылаясь на болезнь. Князь стал сердиться, ему хотелось, чтобы она присутствовала. Пошел к ней сам.
Орха сидела около кровати. Спросил, заворчал, войдя Пшемко, рассердился, услышал плач и ушел, не настаивая.
У дверей его караулила Бертоха.
— Не хочет княгиня идти, — заговорила, — ну так! И ей, и этой старой ведьме все здесь скверно… Все не по вкусу! Нарочно, чтоб перечить, легла в кровать. Пока с ней эта колдунья — все будет так же. Надо эту старуху прогнать. Вот останусь я с ней, все пойдет иначе.
Но раздосадованный Пшемко не слушал ее.
Турнир состоялся в отсутствии княгини.
Князю повезло не особенно. Он велел Зарембе выступить против себя. Они сошлись и так неудачно, что князя высадили из седла, он покачнулся и едва не упал.
Вопреки турнирным установлениям подбежал к нему немец, поддержал и не дал упасть. В это время Пшемко так сильно ударил в бок Зарембу, не ожидавшего уже нападения, что свалил его наземь вместе с конем.
Победить он — победил, но все видели, что Пшемко был не прав, и если бы это случилось с другим, то судья бы не присудил ему награды. Князю это сошло; но сам он сознавал, что был побит, и это обстоятельство еще более усилило его гнев против Зарембы.
Пострадавшего довольно сильно придворного унесли прочь, но он ни звуком не пожаловался.
Сейчас же прибежал его друг Налэнч, и когда Заремба немного оправился, потащились оба в свое помещение во дворце; Заремба ковылял, но не говорил ничего о своей обиде.
Надо было снять с него доспехи, позвать бабу — осмотреть ушиб. Раны не было, но опухоль и синяк здоровенный на том месте, которым он упал на землю в тяжелой броне. Ломило всего, однако Заремба сжал губы и не стонал. Другое у него было на сердце, а об этом не решался говорить.
Раньше он любил князя, а теперь терял свою привязанность, видя легкомысленные поступки Пшемка, да и неправильный удар в бою возмущал его. Налэнчу он ничего не говорил, тот и так обо всем догадывался.
Приятель молча хлопотал, за бабой послали мальчишку, как вдруг раскрылась шумно дверь, и в комнату быстро вошел Пшемко, еще в доспехах, но без шлема.
Лицо его показалось Зарембе странно изменившимся.
Пшемко всегда выглядел гордым и властным, однако таким, как сейчас, его еще ни видали. Шел он словно в облаке величия, нахмурив красивое лицо.
Став около лежащего придворного, подбоченился и начал медленно говорить:
— Слушай, Заремба, да не мешает, чтобы и ты, — кивнул оп на Налэнча, — тоже послушал. Что было у нас раньше, когда мы мальчиками бегали по двору, то прошло и кончилось. Об этом запомните. Я здесь хозяин, и прежде всего хочу, чтобы меня уважали! Никто не вправе давать мне указания по поводу моих поступков, кроме ксендза в исповедальне. Кто мне будет перечить, того я здесь не потерплю. Не забывайте, что во мне течет кровь старого Мешка. Хочу быть паном, а пан везде должен одерживать верх — и на турнире! Для обыкновенного человека падение с лошадью не является бесчестьем; князю же быть побежденным при насмешках окружающих — не годится. Ты скажешь, что предписания турнира не были соблюдены — для меня не существует предписаний, — я сам предписываю! Я тебя вознагражу, Заремба!
— Рыцарю не платят за бесчестье! — возразил, лежа, придворный.
— Говорят тебе, что бесчестья нет! — ответил князь. — Награду в турнире я уступил тебе, но упасть мне не годится!
Заремба вздохнул.
— Хорошо так со мной, — сказал он, — я ваш слуга, но в другом турнире… а на войне судьба изменчива! Дай Бог, чтоб и там вас поддержал какой-нибудь немец.
— Ты сам, — ответил князь, — когда успокоишься, будешь меня поддерживать. Сейчас ты сердишься и поэтому не можешь рассуждать здраво. Потом опять твое сердце склонится ко мне.
С этими словами князь ушел, а два друга остались и долго молчали.
— Раньше был он лучше, — наконец промолвил Заремба, — а теперь ему хочется быть большим барином и загордился. Кто знает, придется, быть может, уходить со двора, когда трудно будет с ним ужиться.
— Уходить? — спросил неторопливый Налэнч. — Да ведь, если б тебе пришлось, и я бы за тобой пошел. А куда же?
— Да разве их мало? — ответил Заремба. — Молодым рыцарям хорошего рода везде рады. Лешек примет, в Кракове тоже есть родственники и в Силезии найдутся, хотя бы и у Мазуров. Наконец — у Мщуя на Поморье.
— Куда ты, туда и я, — добавил Налэнч, — об этом нечего говорить. Но мне жалко будет и замка, и князя. Все-таки здесь чувствуешь себя, как в родном гнезде.
— Скоро в этом гнезде будет нам неудобно! — вскричал Заремба. — С тех пор, как он взял эту немку, а потом свою жену, Пшемко совсем переменился. Видел, как он тут стоял сейчас? Словно совсем другой, а не тот, кого я, бывало, тормошил за шиворот.
Он засмеялся.
— Уйду, — прибавил он решительно, — тяжело мне здесь, не выдержу. Знаешь, почему?
— Кто там тебя разгадает, — бросил Налэнч. — У тебя вечно в голове птички поют.
— Ну можешь смеяться или ругать, — говорил Заремба. — Не смогу я дольше смотреть на нашу молодую княгиню, которую мы сюда привезли. Жаль мне ее ужасно! Они ее тут замучают. Души одной расположенной к себе здесь не найдет! Немка не пустит так легко князя — видно, дала ему что-либо, — а невинную княгиню изведет злое бабьё. Слышал я уже, что эта дрянь Бертоха угрожает, что прогонит прочь единственную ее прислугу няню, которая с ней приехала из Щецина. Будет одна — станет ей хуже, чем рабыне. Я не хочу на это смотреть!
— А чем ты поможешь, когда уйдешь? — ответил Налэнч. — Если у тебя так лежит на сердце судьба княгини, так лучше смотреть здесь и помогать ей. Но… — тут Налэнч смутился, — лучше бы бросил ты это! Люди твое сожаление переделают в другое, и ей будет скверно, и тебе хуже.
Долго думал Заремба.
— Что же? Может быть, ты и прав. Останусь пока, послужу. Жаль мне этой несчастной.
— Мне тоже ее жаль, ведь она приехала сюда не на
