Плохая хорошая дочь. Что не так с теми, кто нас любит - Эшли С. Форд
9
Когда мы с братом попадали в неприятные ситуации, что случалось время от времени, и мама решала, что мы заслуживаем порки, он убегал. Как только он понимал, что сейчас произойдет, он брал руки в ноги и был таков. Он говорил, что раньше меня понимает, что мама вот-вот рассердится, по признакам, которых я не замечала. «Если присмотреться, то видно, как завиваются волоски у нее на шее, — шептал он мне. — Вот тогда я и бегу!» Он поднимался по лестнице, забирался под кровать и забивался в самый дальний угол, чтобы до него нельзя было дотянуться, прежде чем мама понимала, что он натворил. Но я продолжала стоять перед ней и плакала. За сэкономленное на ожидании наказания время приходилось расплачиваться болью. Я не доносила на себя, но мне всегда казалось, что меня все равно поймают.
Прямо перед тем, как я пошла во второй класс, у моей мамы изменился график работы. Она не успевала прийти домой к нашему с братом возвращению из школы, поэтому мы оставались с няней. Это была молодая женщина, которая жила в том же жилом комплексе. Ее наняла другая семья, чтобы она присматривала за их двумя мальчиками у них дома, поэтому мы с братом каждый день приходили к ним. Мне у них не нравилось, как не нравилась и наша няня. Когда один из мальчиков нашел черные мусорные пакеты, полные порножурналов, он приносил их по несколько штук зараз и показывал остальным детям, игравшим в видеоигры в спальне наверху. Однажды, застав нас за этим занятием, няня села на диван и стала рассматривать журнал вместе с нами. Остальные восприняли ее реакцию как нечто само собой разумеющееся, но мне было немного не по себе, и сосало под ложечкой. Любопытство по поводу обнаженных тел развеялось, осталось лишь нарастающее чувство опасности. Няня заставила нас пообещать, что мы не расскажем об этом родителям.
Иногда мама забирала нас от соседей после работы, особенно если нам всем сразу же нужно было куда-то идти или кого-то навещать. В других случаях она звонила, и няня отправляла нас по тротуару к нашей собственной входной двери. После одного такого звонка мы собрали свои рюкзаки и через две минуты вошли в дом, полный родственников. Нередко, придя домой, мы заставали сестер моей матери, их мужей, нескольких дальних родственников и одного-двух друзей семьи, которые отдыхали, разговаривали, смеялись и курили. Бабушка говорила: «Какой смысл жить рядом со всеми, если ты не хочешь никого видеть?» Я привыкла к таким собраниям, и хотя порой общество родственников меня тяготило, я была рада их видеть. Мама же, будучи в хорошей компании, часто пребывала в радостном настроении.
Но на этот раз никто еще не успел со мной заговорить, как я сразу же почувствовала неладное. Люди курили, разговаривали, но не смеялись. Вместо того чтобы разбредаться по всему дому, взрослые собрались в маленькой гостиной. Мы с братом ходили осторожно, на одних цыпочках, боясь ненароком произвести ненужный шум. Одна из тетушек сказала:
— Как она могла не поверить собственному ребенку?
Остальные принялись отвечать разом:
— Из-за мужчины.
— Девочка сказала, он щупал ее!
— Это не я.
— Да я бы лучше умерла, — это сказала моя мама. — Лучше бы умерла, чем позволила кому-то обижать моих детей.
Подняв голову, она увидела нас с братом в прихожей, на полпути между дверью и тем местом, где она сидела.
— Ступайте наверх, поиграйте, — сказала она.
В результате подслушивания и опроса двоюродных братьев и сестер я выяснила, что одна из наших девочек обвинила своего приемного отца в домогательствах. Ее мать ей не поверила. Но все мы были на стороне моей кузины. Наши выводы опирались на слова, собранные из рассказов детей и молчания взрослых. Мама никогда не рассказывала мне ничего конкретного об этом происшествии, но с тех пор атмосфера в доме снова изменилась. Мне к тому времени уже исполнилось семь лет, и для нее стало очень важно, чтобы я понимала, что такое «секс», и правильно отреагировала, если кто-то попытается сделать нечто подобное со мной. Раз за разом она объясняла нам с братом, что у нас есть половые органы, но это глубоко личная тема, их не должен видеть, замечать или упоминать никто другой, пока я не выйду замуж, а он не женится.
— Если кто-нибудь хотя бы попробует сделать что-то с вами, я его убью. — Она смотрела на нас так, как будто мы уже скрывали что-то от нее, но она обязательно это выяснит, с нашей помощью или без нее. — Я поверю вам и убью его.
Выслушивать поучения о сексе нам с братом приходилось вдвоем, но только я была вынуждена терпеть еще и расспросы. Мама стала очень мнительной относительно моего общения с мальчиками и мужчинами, даже если речь шла о дядях или двоюродных братьях. Она хотела, чтобы я видела опасность во всем. Поглядывая на меня, мама с бабушкой качали головами и жаловались на то, что я слишком дружелюбная и что мужчины с мальчиками обязательно попытаются этим воспользоваться. Бабушка повторяла: «Все эти твои улыбочки не доведут тебя до добра, если плохой мужчина сочтет тебя привлекательной».
Мне не хотелось быть подозрительной. Мне не хотелось смотреть на своих дядей, двоюродных братьев, одноклассников и учителей и думать о том, что они могли бы сделать со мной. От этого мне становилось плохо на душе, как будто я делаю что-то не то. Не просто нечто плохое, но безобидное — а неправильное, ранящее людей. Я не хотела, чтобы мне причиняли боль, как и не хотела причинять боль другим. Я не понимала, как страх, подобный страху моей матери, может защитить меня. По правде говоря, он меня так и не защитил.
Мама настаивала на том, чтобы я проявляла больше скептицизма, и мои промахи в этом отношении приводили ее в ярость. Когда мой двенадцатилетний кузен Ти привел к нам в гости одного из своих друзей, я не придала этому особого значения. В какой-то момент они заговорили о том, что собираются купить конфет у одной старушки, которая продавала их в бумажных кульках прямо со своего крыльца за парковкой, и я заинтересовалась этим. В верхнем ящике стола у меня лежала однодолларовая купюра и три четвертака. Я дала каждому по двадцать пять центов, чтобы они купили себе полный кулек. Ти поднял меня и поцеловал в щеку.
— Спасибо, Эш!
Оба они вышли с монетами в кулаках и, радостно подпрыгивая, пересекли парковку.
