Театр ужасов - Андрей Вячеславович Иванов
Константин постоял перед жутковатыми психографическими картинами, познакомил с Мисс Маус, которая жила в кукольном домике, какие дарят маленьким девочкам. Это был настоящий дворец, с меблированными комнатами, стенами, оклеенными сверкающей бумагой, застекленными окнами, с картинами на стенах, с лесенками, лазалками и прочими ухищрениями. Мы стояли перед ним и слушали историю белой мышки.
– Это не просто мышь, – сказал Костя, немного хмурясь, – она практически член моей семьи! У нее есть имя – Мисс Маус. Очень смышленое создание. Правда, Мисс Маус? – Его голос изменился, в нем появились теплые родительские нотки.
Мышка, заметив нас, резво носилась по своим владениям, сносила на своем пути кукольную мебель, рылась в шкафу, немного покрутила подвешенный шарик, постояла перед зеркалом на задних лапах и успокоилась.
Ее замок стоял на большом старом комоде из красного дерева (под обломленной ножкой лежал толстый том Стерна). Особенность этого дворца была в том, что открытая в разрезе сторона конструкции была тщательно застекленной, поэтому наблюдать за перемещениями мышки можно было на всех этажах и в каждой комнате, ей негде было спрятаться. Чего там только не было! Больше всего меня поразил крохотный изящный старомодный телефон с изогнутой ручкой на проволочных рычажках, он стоял на миниатюрной этажерке, а на ней лежал, наверное, приклеенный, малюсенький журнал мод!
– Ну, как у нас дела? – ворковал Костя. – Мы снова переставляем мебель? Ну, есть чем заняться… Я бы с удовольствием занимался исключительно мышами, честное слово, – сказал он, обернувшись к нам, своим голосом, с холодными ядовитыми нотками. – Милые существа – гармоничные и целеустремленные. Не то что люди. – Он щелкнул суставами пальцев, и все в нем изменилось, на его лице появилась гримаса презрения и усталости, он вышел из кабинета и пошел по коридору, мы послушно плелись за ним, переглядываясь. Костя продолжал кряхтеть и изливать желчь: – Что такое люди? Что такое наши люди? Всем недовольны, и во всех бедах винят кого-нибудь… Но ведь, если трезво посмотреть на вещи, у них все есть, им все дано, жить бы и жить! Нет, им надо нахапать добра побольше и тиранить кого-нибудь… Как бессмысленно они проводят свои вечера! Они не знают элементарных вещей, они умеют только скучать и на других наводят скуку своей болтовней. Обсуждают чужие награды, платья и костюмы приглашенных на прием президента, пытаются понять, кому и почему дали портфель министра… а сколько толков из-за каких-нибудь туфель президентской жены! Господи, идиоты… жалкие недоумки… Нет, как ужасно живут люди в наши дни, в нашем богом проклятом городе… Чего только они не выдумают, чтобы угробить свою жизнь и отравить существование всем вокруг! Диеты, витамины, примеряют болезни, как костюмы. – Передразнивая какую-то женщину, он запищал тоненьким голоском: – Я все забываю!.. Не помню, какое сегодня число! У меня Альцгеймер! Караул!.. – Он тяжело вздохнул. – Нет чтобы пройтись, подышать воздухом, посмотреть на море, ни о чем не думая… Наши люди не умеют дышать, не умеют не думать… Не умеют насладиться красотой – вот в чем беда. А потом они приходят ко мне, хотят преображения, они ждут от меня чуда, им жизнь не в радость, я должен вернуть им детство, видите ли…
Брякнули ключи, щелкнул замок, мы вошли в просторный зал – это, наверное, была игровая комната, тут жило эхо и было полно всего, и все это таращилось на нас. Костя расхаживал по залу, немного сутулясь, и жестикулировал.
– Многие из моих пациентов не могут красиво подбросить мячик…
– Какой мячик?
– Да обычный мячик. – Он достал из кармана маленький тряпичный, песком набитый мяч, бросил его мне, я поймал и бросил ему обратно. – Вот видите, отличная реакция, хороший бросок. И ваше чувство достоинства не было затронуто…
– Ничуть.
– Вот видите! Как хорошо! – Мячик полетел в сторону Эркки, тот его поймал и бросил мне – так мы некоторое время перекидывались мячиком. Костя ходил и произносил свой монолог: – А как они ходят! Они разваливаются на ходу. Придет молодая, вроде бы симпатичная дама, плюхнется в кресло и согнется над своим телефончиком, и уже что-то пишет туда… Вся перекошенная… Несчастные изломанные существа… сами себя делают несчастными, превращаются в гоблинов… У меня нет требований к людям. Вернее, мои требования к ним совсем смешные. Я их не прошу совершать титанических усилий, не прошу ничего серьезного, я всего лишь прошу моих пациентов жонглировать мячиками, танцевать. Они на меня смотрят огромными глазами, как на идиота. Это у вас метод такой, спрашивают и улыбаются. Да, говорю, просто такой метод. Я хочу, чтобы они как-то переключились, но их невозможно переключить! Энергии не хватает… Видите, какой бардак… Простите… Сюда, пожалуйста.
Меня усадили перед кальяном. Эркки открыл бутылку рислинга. Костя поставил свою любимую пластинку Pretty Things, наполнил кальянную чашку табаком; не пачкая рук, тонким ножичком выскреб из пакетиков густую влажную смесь из ванили, мяты и яблока. Эркки разогрел угли, залил кальян ароматной розовой водой, раскурил его длинными потугами, и мы сели курить. Я рассыпался в комплиментах, хвалил вино, кальян, смесь, все вокруг… Константин, скромно опустив глаза, принимал комплименты, сказал, что смеси они готовят сами, кальян был сделан для него по заказу, он сам все продумал, у него их три, но не это главное, – интересно, что же главное?..
– Здесь все пока не налажено, как видите. Шеф, который всем этим владеет, хочет сделать культурный центр или что-то вроде того.
– Пока все неопределенно, – кивал Эркки, принимая у него мундштук.
Тепленькое местечко, смекнул я.
– Пока он не решил, что делать, он нам позволил хозяйничать…
– Вот мы и соображаем, как бы повернуть ситуацию в свою пользу, – вставил Эркки.
– У шефа связи в мэрии. – Костя назвал имена, которые были на слуху. Имя шефа мне тоже показалось знакомым, я подумал, что где-то что-то про него читал или слышал. Кажется, оптимист, из разбогатевших случайно, поверил, будто что-то может изменить в Каменоломне, не без симпатии к русским… – Он любит снег, Гренландию, Хёга, хочет что-то сделать для людей, чтобы что-то осталось после него, чтобы его помнили… Романтик!
Романтик? С трудом верилось!
– Кажется, много угля, – поморщился Костя.
Эркки подскочил и пинцетом вынул один уголек. Костя продолжал курить и говорить:
– Мы в этом деле пионеры… Никто до нас ничем подобным открыто не занимался… Мы пока соображаем, как это дело поставить на рельсы… и не облажаться при этом…
Я слушал и рассматривал его. О, Костя изменился – это был не тот свежий упругий юнец, который врывался в пространство пружинистым шагом. Худой, с тенью на впалых щеках – эти тени так и хочется сбрить или потрогать, чтобы удостовериться, не сажа ли. Открытый лоб, впалые глазные ямы, проницательные глаза, тонкие
