На весах греха. Часть 2 - Герчо Атанасов
Маргарита упорно молчала. Весо предложил зайти к ней — а вдруг телефон не работает или она больна. Но Марга не открыла на звонок. Они переглянулись. Нягол достал связку ключей и открыл дверь. Их встретила душная тишина. Нягол обошел всю квартиру. Кругом царил полный порядок, все было на месте, мыло в кухне и ванной было совершенно сухо. Значит, уехала, а ему не сообщила. Он еще раз заглянул в спальню. Золотистый гобелен на стене, двуспальная кровать старательно застелена покрывалом. У Нягола перехватило дыхание: здесь они пережили сладостные минуты и спокойные часы умиротворения.
На тумбочке у кровати лежала рядом с лампой раскрытая книга. Нягол подошел поближе и застыл: его последний роман! Прежде, чем уехать невесть куда, Марга перечитывала его книгу. «Милая Марга», — прошептал он про себя, но на лице его ничего не отразилось.
Они пошли к Весо, занялись в кухне приготовлением ужина, да так там и остались. Весо достал выдержанные вина известных марок, Нягол выбрал тосканское кьянти.
— Аванти кон кьянти! — вдруг сочинил он.
— Ты и итальянский знаешь?
— Это вино созревает на роскошных холмах, — обошел вопрос Нягол. — Внизу оливковые рощи, а наверху- виноградники. Ты только хлебни! Какой аромат!
Весо отпил, облизнул губы и сказал:
— Да, действительно ароматное… А утром ты держался как дубина.
Нягол этого не ожидал: быстро же пожаловался коллега.
— Странные вы люди, — сказал он Весо, — по-вашему, берись за дело и все тут, даже если к нему душа не лежит, а что из этого выйдет — не важно, лишь бы взялся. Интересно, ты к своей работе…
— Что же ты будешь делать?
— Ты к своей работе тоже так подходишь? — не давался Нягол.
— Чем будешь заниматься целый божий день?
— Как чем? Своим делом.
Они замолчали. Слышно было, как размеренно, тихонько позванивая, капала вода из кухонного крана, отмеряя какое-то свое, капельное, время Весо ткнул вилкой в мясо, повертел ею.
— Нягол, — начал он глуховато, — может быть, я ошибаюсь, но скажу вот что: по-моему, тебе надо на какое-то время отложить перо.
Нягол обомлел.
— Тебе нужно отдохнуть, оглядеться, послушать что происходит вокруг. Извини за поучение…
— Так-так… — забарабанил пальцами Нягол. Валяй дальше!
— Я уже сказал. По-моему, ты начинаешь повторяться.
Когда они опорожнили рюмки, Нягол сказал:
— Мы говорим серьезно. Что ты имеешь в виду?
— Ну как что… замечаю в твоих романах один и тот же круг людей, схожие конфликты, причем они все глуше и глуше. Понимаешь, нет остроты современного этапа.
Ужасный стиль, пришел в раздражение Нягол, но слова о все более глухих конфликтах обожгли: Весо попал в точку.
— Ты меня удивляешь. Глухие конфликты, черт их побери… Это есть…
— А раз есть, почему ты продолжаешь так писать? — менторским тоном сказал Весо, чем вконец разозлил Нягола. Он встал, плеснул себе в лицо водой из-под крана и желчно объявил:
— По той же причине, милый мой, все по той же… Ты сказал: глухие конфликты. Ладно, вот тебе острый…
И Нягол описал свой разговор с Диньо, братовым сыном.
— Ну и что? — устало спросил Весо.
— Весо, — понизил голос Нягол, — нужно смотреть на вещи трезво и с перспективой. Человек — животное общественное, Аристотель несокрушимо прав. Наш век с его техникой и скоростями формирует, по-моему, законченного прагматика, человека пользы. Этот прагматизм породили еще промышленные перевороты в Европе, он утверждается как всемирный образец, и мы не можем этого избежать, раз должны обогнать капиталистов в экономической области, тут ничего не поделаешь. И я думаю, что мы далеко не полностью используем эту стихию, помноженную на сегодняшнюю технику, потому что не сумели найти и увязать воедино какие-то тонкие, но чрезвычайно важные нити между отдельным человеком, коллективом и обществом в целом. Надо, наконец, решиться на великий компромисс между общественным и природным в человеке. — Нягол помолчал. — Хотя, если Хочешь знать мое мнение, я далеко не в восторге от этого прагматизма, потому что знаю, чем он грозит человеческому духу.
— Прагматик, говоришь, да, что-то такое есть, но ты зря на него жалуешься: этот самый прагматик читает твои книги от корки до корки.
— Значит, все правильно: средний писатель пишет средние книги, а средний читатель усердно их читает, — Нягол поморщился. — И то у нас среднее и это среднее, талдычим одно и то же. Но ты уходишь от ответа.
— Я?
— Ты не ответил насчет компромисса. Или не обратил внимания на вопрос.
— Ошибаешься, Нягол, я хорошо его запомнил — насчет компромисса между природным и общественным, так?
— Вижу, ты слушал внимательно.
— А что ты хочешь услышать — что это наша ахиллесова пята? Ладно, считай, что я это сказал и скажу даже больше: не смеем мы, все еще не смеем.
— Потому что смотрим на вещи чуть ли не религиозно.
— Не только поэтому. Мы не готовы.
— Весо, я иногда думаю о нас с тобой и спрашиваю себя: о чем хотел бы и сможет ли говорить с твоим будущим преемником его будущий друг?
— Не понял.
— Послушай. Необходимо, чтобы простой человек, как мы его называем, имел возможность говорить и действовать публично так же, как говорим мы с тобой с глазу на глаз, и даже еще откровеннее… Теперь понял?
— Ты слишком торопишься, — произнес Весо после паузы.
«И это говорит человек, убеждавший меня, что история — накопившееся человеческое нетерпение!» — вскипел в душе Нягол, мысль его оттолкнулась и отнесла его к Марге. Куда
