Любовь и другие мысленные эксперименты - Софи Уорд
И все же она их купила и по-прежнему считала, что у бассейна они смотрятся очень мило, несмотря на то что лежать на них на таком солнцепеке оказалось невозможно. «Но суть и не в этом, — сказала она Николасу, когда тот отказался помогать ей выбирать подушки для новой мебели. — Они тут для красоты, стоят себе и словно обещают что-то». «Меланому», — отрезал муж, и до Форталезы ей пришлось добираться на такси.
В любом случае на шезлонгах и не должен был никто лежать, это была фантазия, которую она вынашивала со времен школьных каникул. В то лето, восседая на шезлонге в своем целомудренном слитном купальнике и с материнской сумочкой, она разработала собственную теорию. Отдыхающие плавали, прохаживались вдоль бассейна, блестя мокрыми от воды глазами и зазолотившейся на солнце кожей, курили, читали, пили коктейли, флиртовали. Целыми днями они дефилировали от бара к бассейну и обратно, а к лежакам возвращались подзарядиться энергией, отдохнуть, захватить сигареты, крем от загара, шляпу или книгу. Получалось, что шезлонг словно позволял украдкой заглянуть в душу его обитателя, и Элизабет грезила о том времени, когда и у нее появятся идеальные вещи, отражающие ее истинное «я». А когда это произойдет, мимо непременно пройдет правильный мужчина, увидит их и влюбится в нее без памяти только потому, что у нее безупречный вкус. Самой ей даже не обязательно будет в этот момент лежать на шезлонге.
В те дни, когда ей удавалось сбежать от родителей к бассейну и занять собственное место на этом празднике жизни, она разглядывала пустующие шезлонги, пытаясь вообразить, что за люди их занимают. И даже присваивала самой себе очки за верные догадки. Три очка за правильно угаданный возраст, два — за красоту и стиль, для оценки которых у нее имелись собственные строгие критерии, одно — за пол, что было проще всего, хотя пару раз и случалось, что, к ее изумлению, откровенно женскую сумочку или брюки приходил забирать мужчина. Тогда она и поняла, как сильно средиземноморцы отличаются от британцев: некоторые женщины, например, даже не брились.
Может, вот откуда это в Рейчел — от того мужчины из прошлого? В семье Элизабет гомосексуалистов не было, а если и были, то на всех углах они о своих предпочтениях не кричали. Попробуй-ка объясни свекрам, дамам из книжного клуба и даже почтальону, который частенько справлялся о Рейчел, что твоя дочь — лесбиянка. Элизабет, впрочем, старалась не использовать это жуткое слово, ассоциировавшееся у нее со здоровенными мужеподобными бабами. Какое оно могло иметь отношение к ее дочери, такой женственной, нежной, за всю жизнь ни разу и голоса не повысившей? Подумаешь, дурацкий ярлык. Рейчел, однако, отчего-то вставляла его при каждом удобном случае.
— Ой, мам, просто скажи, что я лесбиянка, — сказала она, когда Элизабет спросила, что ответить парикмахеру, интересовавшемуся, отчего ее давно не видно.
— Бога ради, какая связь? — спросила Элизабет. — И почему тебе так хочется, чтобы весь мир был в курсе твоей личной жизни?
— Ты ведь не боишься сообщать людям, что натуралка? — отозвалась Рейчел. — Твоя дочь лесбиянка. Понимаю, тебе сложно это произнести. Может, попробуешь потренироваться в одиночестве? Для начала попытайся произнести это слово мысленно. — Дочь набрала в грудь побольше воздуха. — Или… хотя бы представь себе, как ты его произносишь.
Элизабет помедлила. Когда на Рейчел накатывало такое настроение, урезонить ее не представлялось возможным.
— Ах, милая, какая ты у меня шутница.
Впрочем, ни одна из них не рассмеялась.
— Выше нос, горлица моя! — Николас вырулил на главную дорогу и резко вильнул, чтобы не попасть колесом в выбоину. — Старушка Бет умеет устраивать вечеринки.
Элизабет вообразила, что за вечер их ждет. Ей не давала покоя мысль, что англичане определенного типа предпочитают догнивать не в Хэмпстеде или Лайм-Реджисе, а здесь, на северно-восточном побережье Бразилии. Уже в первые недели по приезде в прибрежных зарослях они столкнулись именно с теми буржуазными нравами, от которых она стремилась сбежать. Откуда ж ей было знать, что тут, среди дюн, образовалась альтернативная арт-сцена? Впрочем, Николас-то должен был слышать о перебравшихся сюда художниках и писателях. А вот Элизабет полагала, что они придумали очень оригинальное решение. Теперь же вынуждена была признать, что ее до крайности раздражала престарелая обеспеченная богемная публика, прибывавшая сюда в погоне за уходящей молодостью. И хотя судить людей она не любила, ее неотвязно преследовала мысль, что все эти со вкусом убранные дома и шумные обеды — лишь свидетельства того, что племя это вымирает.
«Те, кто не в силах забыть прошлое, — подумала она, когда они, повернув к дому Оливеров, обнаружили, что к воротам стройными рядами шествуют тучные пары в сандалиях, — обречены его повторять. Нужно быть изобретательным, постоянно интересоваться чем-то новым, а не то придется попросту сдаться».
— Если я когда-нибудь отращу себе такую же необъятную задницу, пристрели меня, — сказала Элизабет мужу, когда они проезжали мимо Доркас Ноулс. — Можешь подъехать к самому входу?
В конце аллеи возвышался дом Оливеров, обращенный фасадом к Северной Атлантике. В густой листве разросшегося на отвесном утесе сада прятались многочисленные фонари, освещавшие колонны и облупившиеся стены. Казалось, буйные тропические джунгли уже захватили дом и вот-вот столкнут его в бушующий внизу океан.
У Элизабет закружилась голова, и она крепче сжала набалдашник трости, которую, по счастью, сообразила прихватить с собой. Не то чтобы трость в самом деле была ей нужна, скорее это был реквизит, необходимый, чтобы занять одно из немногих имевшихся у Оливеров удобных кресел. А за такое внимание Элизабет готова была поплатиться небольшим дискомфортом. Трость была идеей Ники. Как-то они обедали в Аракати, в единственном итальянском ресторане в часе езды от дома, и после Элизабет попросила его подогнать припаркованную в переулке машину к самому входу. У нее немного ныло колено. И да, возможно, она слегка драматизировала ситуацию, ведь Николас прямо из себя выходил, когда она просила его о помощи. Он вернулся полчаса спустя — на машине, с каким-то громоздким инвалидным приспособлением на колесах — «чтобы помочь тебе добраться до автомобиля, дорогая».
— Как остроумно. — Элизабет не знала, смеяться или плакать.
— Я неустанно о тебе думаю, милая.
— Что
