Разноцветные шары желаний. Сборник рассказов - Нина Шамарина
И потянулись монотонные месяцы и годы. В любое буднее утро Амирам в 9-25 приходил в институт. Просматривал журнал вызовов, ходил по лабораториям, что мог – исправлял на месте, приборы, требующие более сложного ремонта, уносил к себе в мастерскую. Обедал в институтской столовой, после обеда и до конца дня сидел в мастерской, отлаживая сбившиеся весы, неисправные фотоэлектрокалориметры и спектрофотометры.
После работы – домой. Ужин, книжка, телевизор. Суббота вся уходила на уборку и очереди в магазинах, воскресенье – кино, изредка театр (в институте распространяли билеты), крайне редко друзья из прошлого. В настоящем друзей Амирам не завёл, а в свой двор «Дома слепых» ни разу не захаживал. Каждый вечер Амирам заводил будильник, но просыпался всегда сам, чуть-чуть раньше его звонка. Не открывая глаз, прислушивался к знакомым звукам, если слышал новые, пытался определить, откуда они исходят, представляя себя слепым, непонятно зачем.
В институте, где, в основном, работали женщины, лаборатории полным-полны были девчонок-лаборанток. Конечно, Амирам – с длинными блестящими волосами, в чистом отутюженном синем рабочем халате, в очках с тонкой золотистой оправой – не мог остаться незамеченным. Даже некоторые суховатые учёные дамы посматривали на него с тайной надеждой, что уж говорить о лаборантках.
Особенно доставала его одна, даже оформляла ложные вызовы. Придёт Амирам, проверит – в порядке весы.
– Продолжайте работать, – скажет и пойдёт себе в мастерскую, чувствуя спиной расстроенный взгляд.
Девчонка никак не могла понять, что она – целиком и полностью не во вкусе Амирама. Всего в ней чересчур: сдобные формы, грудь, вываливающаяся из белого халата, под которым у неё – единственно – нижнее бельё, порывистые движения, громкий смех. Однажды Амирам увидел, как она берёт крошечные миллиграммовые гирьки аналитических микровесов рукой, а не пинцетом, что привело его в такое негодование, что ни о какой душевной тяге к этой девушке не могло быть и речи.
Нет, нельзя сказать, что Амираму не хотелось жениться. Таня давно перестала волновать, забылась и клятва, данная себе сгоряча. Уже в юности, оказавшись по своей воле в глухом одиночестве, как «в темноте», в которой жили когда-то его родители, Амирам мечтал найти родную душу, привести её в свою квартиру. Но эта «родная душа» грезилась такой же, как мама: спокойной, молчаливой, аккуратной. Должна жить по правилам Амирама, которые он выучил в своей семье, а теперь, когда жизнь перевалила за тридцать, эти правила стали частью его самого.
Как-то раз Амирам заглянул на «Новогодний вечер», который проводился в актовом зале в последний рабочий день декабря.
Из динамиков лился «медляк», обнимались пары – те же лаборантки с шофёрами и механиками. Амирам, еле выдержав полчаса (слава богу, ни разу за это время не объявили «Белый танец»), сбежал домой.
Однажды, покупая «Вечёрку» в киоске, Амирам неожиданно для себя купил толстенькую непривычного формата газету «Из рук в руки». Дома полистал из интереса. Подивился тому, как много люди продают и покупают, ищут работу, обмениваются монетами и книгами. И наравне с продажей сапог и предложением отремонтировать ванную комнату, в газете размещались объявления о поиске женщин и мужчин. Это так взбудоражило обычно невозмутимого Амирама, что он, отложив газету, прошёлся по коридору туда и обратно, а потом, подойдя к кухонному окну и глядя на освещённый холл института, постоял, успокаиваясь и размышляя. Амирам не умел мечтать. Он считал, что мечту часто путают с целью. Но достичь цели – это скучно и прагматично, а мечтать – это «в твоей душе живёт ребёнок».
– Если мечтаешь прыгнуть с парашютом, что мешает тебе это сделать? Или дом, предположим, купить на берегу океана, – сказал бы Амирам, если б его спросили.
Всё возможно, рассуждал он, если поставить перед собой цель и идти к ней.
Цель становится мечтой, когда она недостижима в силу не зависящих от тебя причин, ну, например, шагать по облакам, да ещё и откусывать от них!
Говорят, добро должно быть с кулаками. Так и с мечтой: работай на свою мечту, и она обязательно сбудется – в этом Амирам был убеждён.
А вот сейчас, стоя у окна, размечтался. Представил женщину небольшого роста с тёмными короткими волосами и глубокими карими глазами, худенькую и бледную. Она ходит по кухне, читает те же книги, что и он, так же, как он, любит тишину и устаёт от большого количества шумных людей.
Вернулся, почитал объявления от женщин. Требования их к мужчинам вполне приземлённые: непьющий (наверное, это имелось в виду под словами «без вредных привычек»?), чтобы любил детей (щепетильный Амирам и здесь увидел двойной смысл: вероятно, соискательница – с детьми), непременно высок и строен, с хорошим заработком. Эти качества у Амирама присутствовали, однако по части «хорошего заработка» он никогда не задумывался. В конце всех объявлений указывался «абонентский ящик номер …» и замечание «фотография обязательна».
И назавтра Амирам сходил на почту, оплатил абонентский ящик на полгода. Отпущенный самому себе срок – как обещание того, что за эти полгода он найдёт такую женщину, которая так же незаметно и бесшумно, как когда-то мама, будет хозяйничать в его квартире. Зашёл в фотостудию. Фотограф долго выпытывал, какая фотография ему нужна, если не на паспорт. Потом, гаденько улыбаясь, спросил: «Для газеты знакомств?», – но фотографию через три дня выдал хорошего качества и по размеру точно подходящую для конверта.
Дома Амирам ещё раз прочёл все объявления от женщин о поиске «серьёзных отношений», выделив те из них, где о детях ничего не говорилось. Потом, поколебавшись, вычеркнул объявления с возрастом претенденток до 30 лет и те, в которых искали «мужчину старше». Папочкой никому он становиться точно не хотел.
В результате осталось две подходящих Амираму дамы. Последнюю точку он поставил, оттолкнувшись от имени, и выбрал Людмилу. «Амирам и Людмила» – слышалось в этом сочетании нечто сказочное и элегантное одновременно.
Людмила писала, что отличается ровным и незлобивым характером, вдова, проживает в своей квартире.
***
Людмила уронила голову на стол, на белый лист, исписанный размашистым почерком её сына, и завыла в голос. Сторонний наблюдатель, если б таковой оказался, сказал бы, что Людмила упала на стол несколько театрально, но не случилось рядом никого, кто бы мог это сказать.
Сын писал, что домой после службы не возвращается, останется в Находке, где он уже почти женился, и это означало лишь то, что Людмила снова останется одна. Это проклятое ненавистное одиночество, против которого она восставала всем своим нутром, шло с нею рука об руку всю её жизнь. Рано оставшись без матери и приехав в Москву, Людмила устроилась на ЗИЛ, получила место в общежитии.
