С Иванов - Марш авиаторов
Леха тяжело вздохнул, а я вспомнил, как однажды знакомый врач сказал мне: "Все имеет свои границы, кроме человеческого идиотизма. Он - беспределен..." Командир вышел в коридор, и дежурная, пропустив его вперед, тщательно закрыла за собой дверь.
- Интересно, кто звонит? - проговорил Леха.
- Князь Мышкин, кто же еще? - отозвался Ильин.
- Может, ученые приехали? - предположил Леха.
В номер вернулся Хурков, и следом за ним вошел Вовочка, держа в руках какую-то коробку.
- Собираемся, - сказал Хурков, - сейчас автобус подойдет.
Мышкин был уже в аэропорту и развивал там бурную деятельность: глаза его возбужденно блестели. Он уже оформил груз и пассажиров (вместо Вовочки - это была его задача), сбегал на "метео" и обратно и встретил нас, когда уже собирался подняться к диспетчерам.
- Молодцы! Быстро собрались, - похвалил он нас. - Так, Юраня, пойдем-ка на АДП.[I] Володя - с нами. Игорь!
- Да-да, - отозвался недовольный Ильин, - идем...
- Вадик с Лешей - марш на самолет! Леша, сейчас топливо подойдет. А ты, Вадик, встретишь груз и пассажиров: они уже под самолетом... Кстати, у нас рыбка будет попутным грузом, так что ... - Мышкин состроил загадочную физиономию: мол, кое-что и нам перепадет...
- А сколько груза? - спросил Леха.
- Тонна триста... - ответил Мышкин и повернулся к Хуркову.
Процессия во главе с Мышкиным загрохотала ботинками по деревянному полу, направляясь на АДП, а мы с Лехой пошли к самолету.
У самолета стояли два открытых грузовика. В одном из них были какие-то ящики, и на них сидели два человека, остальные четверо стояли у машины. Около другого грузовика, нагруженного ящиками с рыбой, стоял Георгий Георгиевич.
Когда мы подошли поближе, ученые (те самые, прилетевшие с Земли Франца-Иосифа) поздоровались, и один из них спросил:
- Вы нам люк не откроете? А то ящики в дверцу не пролезут.
- Откроем, - сказал я. - Подгоняйте, - и пошел в самолет открывать широкий грузовой люк.
Я поднялся в кабину, и в это время самолет качнулся от сильного удара, так что пришлось схватиться за спинку кресла для пассажиров.
Подскочив к открытой двери, я увидел, что край борта грузовика плотно прижался к фюзеляжу.
- Вот идиот! - это сзади ко мне подбежал Леха.
Я спустился на перрон и подошел к машине. Распахнул дверцу кабины, чтобы высказать этому, как сказал бы Шурик Федоров, барану все, что я о нем думаю, и напоролся на дебильный взгляд шофера: он был вдребезги пьян.
"Вот это номер, - тоскливо подумал я. - Не хватало теперь "зависнуть" здесь до Второго пришествия..."
- Отгоняй, - сказал я водителю, и тот, несколько раз щелкнув рукояткой передач, отъехал.
"Не ту скорость включил, - догадался я. - Надо было переднюю, а он на заднюю поставил..."
Леха осматривал вмятину. Вмятина была небольшая: вертикальная полоска сантиметров двадцать, впечатанная в фюзеляж краем борта грузовика. Это было плохо. Правда, обшивка осталась целой, и дыр в ней не было.
- А может, ничего? Улетим? - спросил я Леху, гладившего рукой вмятину и ее пологие края.
- Должны, - ответил Леха. - Что Мышкин скажет: он - проверяющий...
Ученые, шесть человек, виновато молчали, стоя в стороне, сидевшие в кузове соскочили на землю.
- Ну что же вы? - сказал я, обращаясь к высокому бородатому человеку в очках: он был ближе всех ко мне.
- What? - переспросил тот вместо ответа.
"Хорошенькое дело, - подумал я, - иностранцы..."
- Здорово помяли? - откликнулся другой.
- Да не то слово, - сказал я, отметив среди них троих явно наших. - Что же вы не смотрели?..
- Да вот... думали...
- Думали они, - подошел Леха, - смотреть надо, а не думать!
- Ну, извините... виноваты, - проговорил второй из "наших". Язык у него явно заплетался. Все было ясно: ученые-пассажиры были тоже изрядно подшофе. Накирялись от радости перед возвращением. Это, конечно, была уважительная причина - окончание командировки, но ведь и расслабляться, пока еще не взлетели, было рано: мало ли что... Вот и пожалуйста...
- Ладно, грузитесь, - разрешил Леха. - Там вроде ничего страшного... Но ремонта будет много.
- Шеф, все поняли, о'кей! - радостно крикнул тот, который извинялся. - За нами не заржавеет! Джим! - крикнул он высокому смуглому парню, показав рукой на грузовик. - Ворк!!
Джим, словно пес, услышав команду, сорвался с места и одним махом запрыгнул в кузов.
От двухэтажного деревянного домика аэропорта цепочкой шли четыре фигуры с сумками, направляясь в нашу сторону. Впереди всех шел Мышкин. Последним Вовочка. По поводу вмятины Мышкин сказал, что до базы долететь можно: ответственность он берет на себя. Ну и слава Богу: не надо ждать решения какого-нибудь местного технического начальства и куковать здесь еще два дня, до понедельника, пока те появятся на работе.
Вовочке опять не дали порулить: Мышкин и Хурков только поменялись местами - Мышкин сел в кресло командира, Хурков - на место второго пилота, и Вовочка снова остался стоять за спиной сидевшего между ними Лехи, держась за спинки их кресел.
После взлета, когда мы развернулись носом на Амдерму и начали медленно набирать высоту, Вовочка пролез в кабину к Ильину и, вернувшись оттуда с книжкой в руке, вышел в салон.
Я встал со своего сиденья и выглянул из кабины: четверо ученых сидели у столика, втиснувшись в кресла в своих объемных полярных куртках, еще один сидел рядом на ящике с аппаратурой. Вовочка, Жоржич и Джим - тоже на экспедиционных ящиках по правому борту и ближе к хвосту. Напротив них, закрывая иллюминаторы, громоздились ящики с рыбой. Салон был похож на кладовую рыбного магазина.
Расположившиеся за столиком молча смотрели в иллюминаторы. Остальные перед собой.
Я вышел в салон, включил тумблер кипятильника и вернулся обратно: все в порядке - идем домой...
Оказалось, что ученые не всё выпили на Диксоне: кое-что они прихватили с собой в самолет. Когда я снова вышел в салон, чтобы выпить кружку чая, вокруг столика уже разгоралась жаркая дискуссия на английском языке, а на столике стояла наполовину пустая литровая бутылка водки.
Пассажиры уже сняли свои куртки и, разгоряченные водкой и нагревшимся воздухом, громко обсуждали что-то, причем говорили одновременно.
Вокруг бутылки стояли открытые консервные банки, содержимое их выглядело весьма аппетитно.
Когда я вышел, все громко смеялись, видимо вспоминая какой-нибудь забавный случай, произошедший во время экспедиции.
- О, командир! - окликнул меня тот из них, который командовал погрузкой, наверное, их начальник. Он стоял в проходе, держа в руке явно иностранного производства походную алюминиевую кружку. - Усугубишь стошечку? - спросил он.
- Нет, спасибо, за рулем... - отказался я.
- За рулем не пьем! - браво заявил другой из "наших". Его зрачки разбегались в разные стороны, и было непонятно, куда он смотрит. Вот это, подумал я, размагнитился. Наверное, он рассмотрел мой начавший желтеть фингал, потому что вдруг замолчал.
"Любуется, - усмехнулся я. - А ты как думал? И мы тоже кое-что умеем..."
Я отнес Ильину горячего чаю, и он подмигнул мне, подняв вверх большой палец: ветер был попутный, и мы со свистом мчались домой.
- Ну как оно ничего, командир? - снова обратился ко мне "начальник", когда я наливал кипяток в свою кружку.
- Вери гуд, - ответил я в тон ему. Наполнив кружку, я посмотрел в хвост: Вовочка дремал, сидя на ящике и свесив голову на грудь. Поза его была неудобной, но Вовочке было все равно: он мог спать в любой позе, кроме как лбом на штурвале (однажды он так задремал и ему чуть не открутило голову). Рядом с ним читал книжку Георгий Георгиевич. Его лицо было серьезным. "Убью тебя завтра" - догадался я. За ним, сразу на двух ящиках разной высоты, с обитыми рейками крышками, лежал Джим. Вот кому действительно было неудобно. "Как это человек может спать в таком положении?", - удивился я и подошел поближе. Джим лежал с закрытыми глазами, сложив руки на груди. Куртку он так и не снял, хотя в салоне было уже тепло. Рядом с ним лежал учебник русского языка, написанный на английском. Мне стало интересно, и я взял его, чтобы полистать. Джим открыл глаза и молча посмотрел на меня.
- Мэй ай? - спросил я его, показывая на учебник.
Он молча кивнул и снова закрыл глаза. Книжка была интересная, но я в ней ничего не понял. Полистав ее и обнаружив несколько знакомых еще с детства фраз, напечатанных жирным шрифтом с наклонно бьющими по буквам черточками ударений: "Мама мыла раму", "В лесу родилась елочка", "Дед Мороз - красный нос", я закрыл учебник и тронул Джима за плечо. Джим снова посмотрел на меня.
- Мейби ю вона дринк ти? - спросил я его.
- No, - он улыбнулся и отрицательно покачал головой.
"И чего пристал к человеку? - спросил я сам себя. - Человек спать хочет".
- Гуд бук, - похвалил я книгу, вместо того чтобы извиниться.
- Yes, - кивнул он головой.
В его глазах, как мне показалось, появился какой-то интерес, и я, испугавшись, что он вдруг о чем-нибудь меня спросит, а мой словарный запас я уже исчерпал, поспешил ретироваться.
