Наум Фогель - Капитан флагмана
- Как это "для чего"? - даже брови сдвинул бригадир. - Мы корабли строим. Понимаешь, корабли.
- Эка важность - корабли, - все в том же тоне продолжал Григорий. Сколотил несколько бревен, прицепил сзади какой-нибудь захудалый мотор с винтом на хвостовине - вот тебе и корабель... Ну, скажем, у нас вместо бревен - железная коробка высотой с десятиэтажный дом, вместо моторчика газовая турбина в тысяч сто лошаденок. В принципе - одно и то же. Ты на свой корабль с философской точки зрения посмотри, дядя Вася.
- А с философской точки зрения - это контейнеровоз с четырьмя мощными кранами на борту, автономный - хоть посреди океана разгружайся. Контейнеровоз, брат. Лайнер. Громадина. И по оснастке своей и удобствам для команды равного себе в мире не имеет. Вот что такое наш корабль с философской точки зрения.
- Ну а если его рядом с луной поставить - песчинка.
- Если с луной, то конечно, - согласился Скиба, - а только ведь и песчинка - любопытная штука. Помню, в школе еще, взял я такую песчинку да и ткнул под микроскоп. Глянул - и ахнул. Скала. На ладонь положишь - ничего, а под микроскопом - громадина.
- Вот видишь, - произнес Григорий, - оказывается, и ты задумываешься.
- Человек должен задумываться. На то он и человек. А только главное что его мысли бередит. Вот ты, к примеру, сейчас о чем думаешь?
- О бесконечности думаю.
- Простая вещь эта твоя бесконечность, - махнул рукой Скиба. - И задумываться над нею нема чего. Написал ты, к примеру, какое-нибудь число. Пускай даже очень большое. А я возьму да и припишу к нему единичку. Ты другое напишешь, еще длиннее. А я и к нему - единичку. Так и будем сидеть, пока до пенсии не досидимся.
- Мне до пенсии еще далеко, дядя Вася, - сказал, улыбаясь, Григорий.
- Хоть и сто лет. Хоть двести. Все равно я тебя этой своей пустяшной единичкой доконаю. Это и есть бесконечность. Просто, как та кувалда, которой мы клинья загоняем, чтобы надстройку к месту подогнать. Над серьезным стоит задуматься, а так, от нечего делать, мыслями в голове перекидываться баловство. Бесконечность я себе, Гриша, очень даже ясно представляю, а вот в практической жизни у меня для всего свое начало есть и свой конец. Вот, к примеру, заложили мы этот лайнер. Придет день - и сдадим его. В срок сдадим. А вернее - хоть немножко, а раньше срока. Это у нас в крови заложено, чтоб, значит, хоть немного, а раньше срока дело кончать. Крепкий корабль будет. Корабли нашей марки - все до одного - очень крепкие, потому что все ему первоклассное дается, начиная от стали для корпуса, кончая отделкой. Однако придет время, и состарится корабль. И порежут его на лом. А с этого металла, может, уже другой, космический построят. И тому тоже будет и начало, и конец...
- Смотрю я на тебя, Василий Платонович, и только диву даюсь. Образования у тебя - всего шесть классов.
- Семь, - поправил его Скиба, - семь с грамотой. С похвальной.
- Ладно, семь, и с похвальной грамотой. И все же удивляюсь я тебе, дядя Вася: все тебе ясно и понятно. Техническая революция тебе тоже понятна?
- А что - "техническая революция"? Человек с техникой всегда дружил. Он ее вперед подгонял, а она его вытягивала то из одной беды, то из другой. Когда человек первый раз дубиной зверя прикончил - вот тебе и техническая революция. Человек должен был тому зверю на обед достаться. А вышло наоборот. А почему... Потому что - дубина. Дубина - тоже техника. А когда первый раз огонь разожгли, колесо придумали, лук сообразили и стрелу к нему с наконечником приладили... Все это, брат, техническая революция. Только газет тогда не было, писать не умели и трескучими словами друг дружку не тешили. Если хочешь, и паровоз, лампочка электрическая, телефон, репродуктор - тоже техническая революция. А потом уже и кибернетика, и прочие чудеса.
- И все же кибернетика - это удивительно, дядя Вася.
- Конечно, удивительно, - согласился с ним Скиба. - Вот тезка мой, Василий Прохорович, всю жизнь на плазе проработал. Ох и наползался же он по этому плазу. По всем законам должны бы у него на коленках копыта вырасти. И до самой пенсии работал без ошибочки. Иной раз, чтоб только одну секцию рассчитать, неделю ползать приходилось. Тысячи цифр в тетрадку записать. А вчера мне мастер первого цеха сказывал, что наш информационно-вычислительный центр научился эту работу делать. Заложат в машину ленту с дырками, нажмут кнопку. Она, эта машина, поморгает, поморгает, побормочет чего-то несколько секунд и выплюнет все цифры. Те цифры, из-за которых тезка мой всю жизнь на коленях по плазу проползал. Или вот, помню, время было, когда корабли не сваривали, а клепали. Горы заклепок вгоняли в корпус. Теперь варим вот, из отдельных секций. Пройдет время - и станем из крупных блоков складывать. Шесть блоков - и корабль. Садись и плыви хоть на край света. Все это очень просто, Гриша. Умнее человек становится, все больше технику постигает. Прежде с покраской сколько работы было? Бог ты мой, до чего же нудная работенка была. И дорого стоило, и почти каждый год надо эту краску освежать. А теперь где она - та краска. Везде пластик. По полу пластик, на потолке пластик. На стенах тоже пластик. Двери - и те пластиком обклеены. Приволокли ее из цеха, дверь эту, нацепили, обтерли тряпочкой, и блестит она, как зеркало. Техника, Гриць. Техника и наука.
Григорий посмотрел на бригадира с добродушной улыбкой. Ему все же очень хотелось сбить его, столкнуть в кювет с ровной дороги.
- А про Галактику слыхал?
- Позавчера по телевизору лекция была. Интересно.
- А представить можешь?
- Большая. Много звезд. Светят по ночам.
- Ладно. А про квазары слыхал?
- Чего не знаю, того не знаю. Это что же за зверь?
- Квази - звезда.
- Звезда - понятно, а квази?.. Что такое?
- Квази - это что-то вроде чего-то. В общем, похоже, а не то.
- Понятно.
- Да никому это не понятно, дядя Вася. Это такая махина, представить невозможно. Там все на миллиарды меряется. Объем - миллиарды кубических километров. Вес... Там царство тяжести. От этой тяжести он, квазар, сам по себе проваливается, как в прорву.
- Скажи пожалуйста!
- Песчинка с маковое зернышко миллиард миллиардов тонн весит.
- Ничего себе маковое зернышко.
- Но самое главное - энергия. Знаешь, сколько он этой энергии в космос прет? Больше чем сто миллионов наших солнц, вместе взятых.
- Здорово его, значит, раскочегарило, - спокойно произнес Василий Платонович.
- А что, если эту махину придумал какой-нибудь мозговичок из неземной цивилизации? Придумал и запузырил в космос. А заодно и нашу Галактику в сто пятьдесят миллиардов звезд.
- Ну, вот и до боженьки докатились, - улыбнулся Скиба. - Ладно, бог с ним, с мозговичком, а вот про все прочее откуда ты проведал?
- В книжке прочитал.
- Ну а тот, который книжку писал, откуда проведал?
- Ученые докопались. Поработали и докопались.
- Вот видишь - "поработали". Чтоб узнать про все, тоже, значит, работать надо. Выходит, все на работе держится. И мастерство, и наука. Наука, брат, она все вперед движет. А только науку ведь мы создали, трудяги. И работает она для нас по закону самой обыкновенной благодарности. Вот как, милый Гриць. - Он посмотрел на часы и поднялся. - Пошли. До конца перерыва всего пять минут осталось. Свет за эти минуты может запросто миллиард километров отмахать, а нам еще до стапеля топать. Вон туда. Давай шагать будем, не привык опаздывать. А чтоб в голову разные мысли не лезли - про бесконечность, Галактику, квазары и всяких там небесных мозговичков, меньше пить надо. Это от водки в голове у тебя муть. Мы с тобой, парень, во Вселенной живем, однако прописаны тут, на матушке-земле. А здесь все имеет свое начало и свой конец.
- Относительное начало и относительный конец, дядя Вася, - сказал Григорий, подымаясь.
- Относительный, сынок, - согласился Скиба. - Вот если мы корабль на совесть отгрохаем, то и жить он будет дольше. Если, скажем, положено на лом через столько-то десятков лет порезать, а он, гляди, еще с десяток годков проработает. Там, где ты прав, то прав.
- Счастливый вы человек, Василий Платонович, - усмехнулся Таранец.
- Счастливый, - и себе улыбнулся Скиба. - А ты откуда догадался?
- Все вам ясно. Всегда и все ясно.
- Так это всем все ясно и понятно, если когда пьешь, не перебирать.
- Да не перебрал я вчера, дядя Вася.
- Перебрал! - убежденно и строго сказал Скиба. - Я по тому шву, что ты вздумал на палубе варить, точнее любого доктора определил, что перебрал ты. И надо же, чтобы этот чертов шов англичанин заметил, да еще ползал возле него, пальцами щупал. И мне за этот твой шов, с косых глаз варенный, очень даже просто от Бунчужного выволочка может быть. Каретникова Назара Фомича он сегодня с работы турнул за это. И тебя, если узнает, тоже выгонит к чертям собачьим. Кто-кто, а Тарас Игнатьевич конечно же учуял сразу, что шов этот не новичок делал, а мастак, но с похмелья, и если вдруг проведает кто... В общем, сколько ты вчера хватил, мне ясно. Ты же за ответственный шов сейчас не возьмешься или все же возьмешься?
