Федор Кнорре - Одна жизнь
Она перешла через балку и долгое время спустя обогнула поворот. И опять шла и шла, скользя и шлепая по лужам, уже не разбирая, где посуше. За первыми деревьями рощи она сразу увидела Колзакова. Он сидел под деревом и курил, поджидая ее.
Ей сразу легче сделалось идти, прибавилось сил, и она опять твердо решила, что не поедет с ним, сколько бы он ни уговаривал. Поравнявшись, она прошла мимо с каменным лицом.
- Ну вот что, - Колзаков отшвырнул самокрутку и быстро ее догнал. Садитесь по-хорошему, а нет - я вас все равно до города довезу. Хоть в драку - посажу и довезу. А дальше там как хотите.
- Не смеете! - крикнула Леля, останавливаясь, чувствуя, что еще минута - и он ее схватит в охапку и действительно усадит.
Оба они одновременно услышали глухой дробный перестук копыт лошадей позади на мосту. Длинная, до половины крытая брезентом парная повозка, на которой актеров возили на концерт, ленивой рысцой приближалась к роще.
Леля выбежала на середину дороги и замахала руками. Издали было видно, как кто-то, приподняв край брезента, замахал ей в ответ...
Вечером после спектакля Леля, сидя в общей комната канцелярии штаба, отстукивала на машинке скучнейшую отчетную ведомость, что-то о "состоянии на такое-то число" "шанцевого инструмента носимого", "шанцевого инструмента возимого", лопат саперных и каких-то киркомотыг.
- Здорово ты насобачилась, - с уважением заметила Саша, широкоплечая девушка, пытавшаяся до Лели освоить машинку. - А я на это дело тупа! Выпрошусь в действующую часть, а то эта зараза мне хуже белого пулемета.
Она ткнула пальцем в машинку и передернула плечами от отвращения.
- А что это такое: "спирали Бруно"? - спросила Леля, выдергивая лист.
- А черт их знает! Знать не желаю этой канцелярщины поганой. Дрянь какая-нибудь колючая... Ты Колзакова знаешь?
- А где он сейчас? - не поднимая головы, спросила Леля.
- Ну, где? Они с военкомом Невским куда-то по уездам уехали, унтеров мобилизовать... Да ты что знаешь? Видела его?
- Видела, - нехотя выговорила Леля.
- Нет, ты бы как следует поглядела, а не то что "видела"! Он какую штуку отгрохал? Не знаешь? Он же белый танк поджег. Поняла: первый танк взял да и подпалил!.. Как это ты сидишь, ничего не слышишь? Его с фронта вызывали из-за этого. Наверно, товарищ Невский его с собой взял - унтерам показывать, какие такие бывают, что танки умеют палить! Это знаешь какое дело!
Старый делопроизводитель Пономарев, для которого ротные и полковые канцелярии давно стали домом родным, вырисовал на бумаге свою подпись, сделал росчерк, убедился, что он получился хорош, кашлянул, делая знак, что он желает вступить в разговор. Леля еще раз отметила с удивлением, до чего он весь лоснящийся, точно его всего, от волос до сапог, каждый день с утра протирают жирной тряпкой.
- Самое малое - именные часы дадут, - сказал Пономарев. - В обязательном порядке.
- А тебе завидно? - спросила Саша.
- Кому часов неохота, - солидно согласился Пономарев. - А в целом ты не в курсе вопроса, а болтаешь.
- Что ж, неправда, что он танк поджег? Неправда?
- Почему неправда! А только для Колзакова подобный эпизод не играет значения. На каком вопросе человек собаку съел, тот, значит, ему в руки и дается.
- Кто тут у вас собак ест? - весело спросил, входя в комнату, Нисветаев.
- Это мы про Колзакова, - сказала Саша.
- Они рассуждают, - снисходительно пояснил Пономарев, - а я его знаю. Еще с фронта империалистической, когда он наводчиком в третьей батарее сто шестого конно-артиллерийского дивизиона служил. В те поры на Колзакове офицерами много хорошего коньяку было пропито. Вы-то не знаете, а я знаю. Он, может, в целой армии лучший был наводчик. И на него эти золотопогонники держали паре.
- Ну-ну-ну? - весело потирая руки, выспрашивал Нисветаев. - Как это паре?
- Очень просто. Например, обнаружен у немцев наблюдательный пункт. Какая-нибудь колокольня или вышка, и они, приспособившись, с ней корректировать огонь. Вообще какая-нибудь оригинальная цель. И вот сейчас держат паре: со скольких снарядов он отшибет данной колокольне башку. И сейчас вызывают туда Колзакова с его орудием. Он там оглядится, выберет местечко, ночью туда орудие доставят, а утром - ему это дело привычное: перелет, недолет, цель в вилке, бац, бац, только кирпич брызнет, кумпола нет. Ну, фокус как фокус. Кто на что насобачился. А то еще у нас ефрейтор стаканы жрал. Водку выпьет, сперва откусит с краешку, так по кусочку и весь слопает и не поцарапается. Он, может, этих стаканов целый шкаф слопал и привык. А Колзаков с четырнадцатого года только из пушки и бьет. Набил руку.
- Э-э, зря говоришь, Пономарев. Герой Колзаков, так и говори: герой!
Пономарев снисходительно хмыкнул:
- Какое же тут может быть геройство? Кабы человек, скажем, стрелял плохо, а взял бы да вылетел на открытую позицию и давай палить, это действительно геройство.
- Дурак и был бы твой человек!
- Правильно. Дурак. А все ж таки герой! Потому что шел бы на погибель. А Колзаков, я тебе объясню, он же за версту третьим снарядом любую цель накрывает, это ему как все равно тебе папироску с одной спички закурить. Никакого значения ему не играет, что танк, что черт, он свое знает: вколотит ему прямое попадание, и будь здоров!
- Нет, не люблю, - краснея от досады, сказал Нисветаев. - Вот не люблю я таких рассуждений, ну тебя совсем! - И повернулся к девушкам: - Белые шесть танков пустили с пехотой. А танк, знаете, какая штука, от пуль он как бугай от мух хвостом отмахивается, только щекотно. У нашей пехоты такое скучное сделалось настроение, прямо тоска. Вдруг, глядят, наша пушка по полю во весь карьер скачет им навстречу. Вылетели они на какой-то холмик, снялись с передка, бегом выкатили на огневую, все это, конечно, счет по секундам, как на ученье. Колзаков сам за наводчика... и вот как дал прямое попадание и сейчас на картечь, потому что белая пехота уже наваливается. Ну, тут и наши до того повеселели, заорали и пошли, и пошли... Танки-то и завернули обратно. Их ведь тоже берегут, они у них считанные!.. Нет, лихо, что говорить!
- Ну и что? Отчаянность! - зевнул Пономарев. - Он и всегда был озорной. Бывают такие, себя не жалко. Истомина, вот это срочно перепечатать. Вот тут большими буквами и тут отступи и до конца строки не дописывать, чтоб был простор для подписи с росчерком. Запомни, у командующего, товарища Беляева, росчерк очень требует простора, потому вокруг всей подписи обводится такой петелькой и хвостик вверх.
Кастровский, постукивая своей толстенной палкой, прохаживался по фойе, поджидая Лелю. Увидев, что она спускается с лестницы, он сделал шаг к ней навстречу, плавным жестом снял панамку.
- На правах старшего... и более опытного... Позвольте вам задать вопрос.
- Ну, давайте на правах, - сказала Леля. - Только я спешу.
- Я и хочу вас спросить: куда вы спешите?
- К знакомым.
- Предположим... А тот гусар, с которым вы ускакали верхом? С концерта? Что это было?
- А это уж на каких правах?
- Хотя бы вашего отца.
- Вы отец только на баррикаде... Ну поехала и промокла. Ну дура, и все, если вам очень интересно.
- Да, интересно. В особенности, когда я опять вижу сейчас гусара, который ходит перед подъездом театра и поджидает вас. И это уже другой гусар. Это начинает меня беспокоить. Вы очень молоды и неопытны... Я чувствую за вас ответственность перед... перед...
Леля засмеялась:
- Да ведь это Илюша Нисветаев!.. А перед кем вы чувствуете ответственность?
- Перед вашими родителями, если они у вас есть. Нет? Ну хотя бы перед вашими родными...
- Значит, перед теткой Лушей, она у меня одна.
- Перед теткой Лушей. И вообще безразлично, почему человек чувствует ответственность! Я чувствую - и все. Он пойдет вас провожать?
- Наверное, потащится.
- Я пойду с вами. Познакомьте меня с ним.
- Ну и чудак вы все-таки, - сказала Леля. - Я же вам говорю, что это просто Илюшка. Еще знакомить! Смех!
Розовощекий адъютантик командующего, Нисветаев, с девичьей талией, с его мальчишеской страстью к пистолетам, нашивкам и значкам, славился безрассудной храбростью при выполнении боевых поручений, постыдной слабостью к сладкому и в особенности к меланхоличным провинциальным девицам, в которых он влюблялся при самых неподходящих обстоятельствах с поразительной быстротой и переменным успехом.
В Лелю он влюбился сразу же и, остановив в коридоре штаба, деловито сказал:
- Ты подумай, такое суровое, грозное время, совсем неподходящее для нежных чувств, а я в тебя влюбился, как какой-нибудь безумец. Вот ирония судьбы, верно?
- Бывают же такие случаи, - с неопределенным выражением сочувствия, серьезно вздохнула Леля.
- Насмешка! Ведь жизнь наша коротка. Цветы надо срывать, пока они еще свежи!.. А что я, неправду говорю? Факт. Живем мы один только раз. Мы заняты всякой прозой жизни и не обращаем внимания, что благоухают цветы и каждая былинка в природе, все зовет нас к любви. Чего нам ждать? Пойдем вечером в парк.
