Максим Горький - Том 12. Пьесы 1908-1915
Николай Потехин — тяжёл, груб, к людям относится безучастно, любит подавлять их, рисуясь своей угрюмостью. Считает себя глубокой натурой. Вульгарен. От избытка самолюбия он неспособен любить; его отношение к Елене слагается из чувственного увлечения и зависти к Мастакову. В последней сцене искренен, как побитый.
Самоквасов — добрый, бесхарактерный человек, надоел сам себе, ищет, кто бы взял его в руки. Ни на минуту не забывает своего прошлого, и ему неловко среди людей, которых он впервые видит близко и неясно понимает. Доктор Потехин внушает ему антипатию, близкую к физическому отвращению. Держится, как военный, часто слишком подчёркивая это.
Вася — прищуривает глаза, в надежде казаться умнее и острее.
Елена — беззаветно и честно любит мужа, убеждена, что в её позиции нельзя себя вести иначе. Знает также, что в этой игре она рано или поздно окажется проигравшей всё. Её сдержанность — внешняя, а внутри она всё время жарко горит. Очень пластична, одета просто и изящно.
Ольга — ей за тридцать лет. Авантюристка, которая торопится найти что-нибудь прочное. Слишком много испытала для того, чтобы верить людям и огорчаться неудачами. Теряется перед Еленой, потому что не понимает её способа самозащиты. Торопливость мешает ей быть более стойкой, разгадать тактику Елены. Отнюдь не вульгарна. Эффектнее Елены и, конечно, опытнее её.
Зина — человек, который не смеет быть самим собой. Очень мила и красива.
Саша — строгое, даже несколько суровое лицо человека, видевшего много горя и нужды.
Действие первое
Дача в сосновой роще; сквозь редкие стволы видно стену дома, два окна, затянутые марлей, дверь и невысокую террасу. На первом плане стол, устроенный вокруг ствола большой сосны, кресло-качалка, плетёные стулья. Висит гамак. Поздний вечер, лунный свет. Когда поднимают занавес, среди деревьев видно серую фигуру доктора Потехина, он в шляпе, широком пальто. Прислушивается, глядя в сторону дачи, и, пожимая плечами, уходит не спеша налево. Через несколько секунд на террасу выходят Мастаков и Ольга, идут наискось и направо.
Мастаков (вполголоса, весело целуя руку Ольги). Какая добрая, милая…
Ольга (оглядываясь). Ш-ш! Кто-то ходит…
Мастаков. Никого нет. Николай в городе, Елена у Медведевых… Дома только землемер, но он ищет противоречий, и всё ему чуждо, кроме них. (Целуя щёку Ольги.) Вот ты увидишь — я напишу пресмешной рассказ о нём…
Ольга. Ну — я иду… Не провожай…
Мастаков. Подожди! Посиди со мной. Мне хочется рассказать тебе…
Ольга (пытливо). Нас могут заметить, ты не боишься?
Мастаков. Мне хорошо, легко с тобой… Не хочется, чтобы ты уходила…
Ольга. Ага-а! Ты сколько времени не замечал, что я тебя люблю? Теперь я тоже начну бегать от тебя…
Мастаков. Господи, как всё это просто, легко и красиво…
Ольга (освобождая руку). Ну, до свиданья… до завтра!
Мастаков. Нет, подожди… дай мне сказать…
Ольга. Тише! Что ты кричишь?
(Они прошли направо, их не видно. Из-за угла дома смотрит вслед им горничная Саша. Мастаков возвращается, улыбаясь, мягко жестикулируя. Слева идёт Потехин, надвинув шляпу на брови, держа руки за спиной.)
Потехин (подозрительно). Кого это ты провожал?
Мастаков (подумав, с улыбкой). Не знаю.
Потехин. И целовал?
Мастаков (смущён, смеясь). Целовал! Друг мой — разве об этом спрашивают?
Потехин (настойчиво). Мне показалось…
Мастаков (быстро). Тебе часто кажется… странное! Ты только сейчас из города? Что там нового?
Потехин. Ничего, конечно.
Мастаков. А в газетах?
Потехин. Есть две статьи о тебе…
Мастаков. Хвалят?
Потехин (с улыбкой). Н-ну… не очень… Больше ругают, пожалуй…
Мастаков (садясь в гамак). Значит — можно не читать.
Потехин (скучно). Ты читаешь только похвалы?
Мастаков. Если ругают — неприятно читать, а хвалят — вредно. Похвалы внушают эдакие (вертит пальцами над головой) вредные идеи. Когда меня впервые назвали талантливым, так я, брат, такой безобразный галстух купил себе, что жена (вздохнув) осмеяла меня беспощадно.
Потехин. Она где?
Мастаков (оглядываясь). Пошла к Медведевым. Жениху Зины плохо…
Потехин. Умрёт он.
Мастаков. Вероятно. И ты умрёшь, со временем.
Потехин (думая о чём-то другом). Ну, мы с тобой не скоро. А он — скоро. Молодому неприятно умирать.
Мастаков (с лёгкой досадой). Кажется, я уже слышал однажды этот афоризм.
Потехин (так же). Особенно неприятно умирать… оставляя невесту…
Мастаков. Ты это испытал? Ух, скучный ты… странный ты человек! Юноша знает, что ему не жить, но — ведь он не стонет, не жалуется, он умеет скрыть свою тоску… и это благородное уменье, эта прекрасная сдержанность как будто раздражают тебя… и других! Вы ходите вокруг него и ворчите — умирает, умрёт…
Потехин (усмехнулся). Ты — слеп! Или, по обыкновению, сочиняешь.
Мастаков. Право, если бы этот Вася умер со смехом, с радостью, ты, пожалуй, возненавидел бы его!
Потехин (ворчит). Что за чепуха…
Мастаков (настойчиво). Уж наверное ты сказал бы, что он сошёл с ума…
Потехин (небрежно). Зина когда была здесь?
Мастаков (устало). Часов в пять… около этого.
Потехин (глядя в землю). Елена Николаевна пошла с нею?
Мастаков. Да.
Потехин. И не возвращалась?
Мастаков. Нет.
Потехин. Так! Гм! Значит, ты… (Тихо.) Константин, мы с тобой старые товарищи…
Мастаков (отмахнувшись). Иди, отдохни, старый товарищ. Ты устал. Береги себя. Твоя культурная деятельность…
Потехин (угрюмо). Не дури!
Мастаков. Иди, иди. Знаю я тебя! Ты хочешь говорить о задачах литературы, о сострадании…
Потехин. Слушай, это серьёзно… Оставим литературу.
Мастаков. Всё прочее — неинтересно. Вот твой отец…
(Вукол Потехин в короткой куртке, шляпе и высоких сапогах стоит на террасе и, подняв голову, смотрит в небо.)
Мастаков. Куда это вы собрались? На луну?
Вукол. Перепелов ловить. (Идёт к ним.)
Мастаков. Что за деятельная натура! Преклоняюсь пред вами, землемер. Как это ловят перепелов?
Вукол. Перепелов ловят сетью, во ржи, а человеков — на противоречиях.
Мастаков. Браво! Вы владеете афоризмом превосходно. Николай, учись! И книга в кармане?
(Доктор раскуривает сигару, зажигает спички, стараясь незаметно осветить лицо Мастакова, пристально наблюдает за ним. Раскурив, уходит направо в рощу; плечи приподняты, голова наклонена.)
Вукол. И книга. На рассвете выкупаюсь, лягу на росистую траву и — часок почитаю, — хорошо, а?
Мастаков. Чудесно! Особенно для вашего ревматизма.
Вукол. Будут петь птицы, выполняя закон природы… (хлопая по книге ладонью) а человек будет рассказывать мне утешительные сказки про святую Русь, а? (Мастаков смеётся, болтая ногами.) О бессребренниках-инженерах, о святом квартальном, о нигилистах, великих простотою души своей, о святых попах, благородных дворянах и — о женщинах, о мудрых женщинах! Как приятно читать эти сказочки в наше-то тёмное, безнадёжное время, а?
Мастаков (с интересом). Нравится он вам, автор?
Вукол. Великий сочинитель! Сердце у него иссохло от тоски и отчаяния, но — он утешает ближнего! Читаю и ласково улыбаюсь ему: ах, милый! (Подмигивая.) Знаю я, что всё это — выдумка и утешительного ничего нет, но — приятен душе человек, который, видя всюду зверей, скотов и паразитов, сказал себе: давай-ка я напишу им образы примерно хороших людей…
Мастаков (серьёзно, задумчиво). Да? Вот как вы? Это — интересно…
Вукол. Разорвал душу свою на тонкие нити и сплёл из них утешительную ложь… (Подмигивая, усмехается.) Думал ободрить меня, русского человека… Меня? Промахнулся, бедняга!
Мастаков. Промахнулся? Почему?
Вукол (подняв руку, точно клянется). Не верю!
