Ксения Ершова-Кривошеина - Русская рулетка
До сих пор помню этот день в деталях. С самого утра мне казалось, что должно произойти нечто катастрофическое, а Танино состояние это предчувствие беды только усугубляло. Она вела машину на огромной скорости, лишь к вечеру, когда наконец наше путешествие закончилось и мы добрались до Женевы, я с облегчением вздохнула.
- Таня, поднимись к нам, вместе поужинаем, - пригласила ее Ирина.
Но бедная Таня махнула нам на прощание рукой в перчатке и скрылась в темноте переулка на своей белой машине. Сердце мое билось, как молот. Будто я бежала в гору с рюкзаком на плечах. Ноги, руки, плечи, все тело болело. Мы с Ириной стояли перед нашим домом и растерянно смотрели вслед машине. Очевидно, мы обе думали об одном и том же - состояние Тани было ужасающим! Очнулись мы от шума мотоцикла, который затормозил рядом с нами. Человек в шлеме и коричневом твидовом пиджаке приглушил мотор и помахал нам рукой в большой кожаной перчатке.
- А, вот и Никита! - радостно воскликнула Ирина.
Было темно, свет горел только в подъезде. Я первая прошла к лифту, а за мной Ирина и мужчина в мотоциклетном шлеме. В свете первых маршей лестницы он снял свой шлем и, обращаясь ко мне, сказал: "Меня зовут Никита Кривошеин". - "А я Ксения", - ответила я.
Мы вошли в лифт, тянущий нас всего на один этаж, и вдруг, в один миг со мной началось то самое, что труднее всего описать словами. Как ни скажешь, а все банальность выйдет. Рядом Ирина, а он напротив меня, прижат спиной к двери лифта. Не смотрю в его глаза, уже их заметила, а говорит и курит так, будто я все это видела и знаю давно (еще с детства) или просто всегда.
Из лифта мы вошли в темный квартирный коридор, только огонек от Никитиной сигареты нам светит. Ирина шарит по стене рукой, наконец свет, хорошо, что не бьющий в глаза, а мягкий, отраженный от потолка. Голос у гостя тихий, слегка картавый и манеры - немного застенчивый, может быть, надломленность. Сели в кресла, Ирина принесла аперитив.
- Никита, вот хочу вас попросить опекать в мое отсутствие Ксению... услышала я голос Ирины.
Он стал задавать мне вопросы, разговор завязался не светский, а скорее интересный, время шло, мы что-то ели, пили. Мысли мои стали блуждать далеко, и первый шок от встречи стал обрастать еще большим беспокойством. Почему-то я стала убеждать себя не поддаваться обаянию этого человека. Наверное, на этого холостяка, независимого победителя женских сердец, я производила впечатление наивной провинциалки из Ленинграда - хлопает глазками накрашенными, старается говорить умненькие вещи, а в общем я для него чужак "оттуда". Хотя через полчаса он мне сказал, что я не похожа на тех "советских женщин", которые наводняли Женеву. Я тогда ничего не знала о Никите, история его семьи, его самого даже не приоткрывалась в тот вечер. Ни Таня, ни Ирина, которой было все равно, и относилась она к Никите в тот момент дружески-утилитарно, не рассказали о нем. Может быть, из осторожности? В разговоре всплыли фамилии общих знакомых, и постепенно выяснилось, что мы могли бы вполне встретиться (раньше) в Москве и Питере. Чувство панической неизбежности, что судьбу не объедешь и что передо мной сидит именно ОН, тот прекрасный принц из детства, укреплялось с каждой минутой нашего разговора. А к концу вечера и после большой внутренней борьбы я признала свое поражение. Я влюбилась.
Мы договорились о встрече, он должен будет позвонить нам...
Когда Никита ушел, Ирина с кокетливым видом произнесла:
- Учти, Никита опасный, он не такой, как все.
- Чем опасный? - удивленно спросила я. Но ответа я не получила и сочла, что это замечание имеет отношение к мужским достоинствам нашего гостя.
* * *
Каждый день приближал Ирину к отъезду. Она была нежна, добра и сердечна со мной, кажется, единственное, что ей стало мешать, так это Никита. Хотя сама же меня с ним и познакомила. Мы стали гулять втроем. Она не оставляла меня ни на минуту с ним наедине.
В скором времени мы с Никитой проводили ее в аэропорт, она улетела в состоянии большого беспокойства за меня и... за себя. С этого дня мы не расставались с Никитой ни на день. Он окружил меня вниманием, нежностью, рыцарством, любовью, и все это походило скорее на сказку, чем на быль. На его мотоцикле мы побывали в горах (Зермате), Никита познакомил меня со своими друзьями и коллегами. Больше всех сопереживала нашим отношениям Наташа Тенц, ей так хотелось, чтобы "эта история" была с хорошим концом. А для меня чувство ко мне Никиты было настолько неожиданным! Нам было хорошо вдвоем каждую минуту, мы успевали соскучиться, если не виделись полчаса, нам было о чем поговорить и вместе помолчать, мы пребывали в счастье нахождения "своей половины". О скором расставании навсегда и что будет потом, мы говорили, но, кроме безысходности, ничего на ум не шло.
Однажды Никита сказал: "А знаешь, что твой дед, Иван Ершов, ухаживал за моей тетушкой! Она сейчас живет в Нью-Йорке, ей много лет. А мама моя бывала на его спектаклях, помнит его, когда он исполнял Вагнера, а еще он пел на семейных вечерах в их доме... Вот судьба! И после стольких десятилетий мы с тобой наконец соединились в Женеве". Чтобы расстаться навсегда, подумала я тогда.
Стоило нам появиться на женевских улицах и сходить пару раз вместе в гости, как уже поползли по городу слухи. Мне стали звонить "ооновские дамы" и наводящими вопросами пытались выяснить, с кем я провожу время в отсутствие Ирины. Я поняла, что лучше сказать все как есть, и однажды при очередном звонке я произнесла:
- А я с Никитой Кривошеиным встречаюсь!
- Ксенечка, зачем вам это! Он опасный, антисоветчик, с его прошлым... у вас будут неприятности, а ваш отец будет очень расстроен и недоволен. Ко всему прочему, вы ведь замужем, у вас сын, а он бабник, пьяница, да еще, я слышала, играет в рулетку... - Дама не могла остановиться.
- Вот это-то все мне и нравится! Он мне обещал показать, как он играет в казино, говорят, это целый спектакль. Неужели Никита Кривошеин состоит из одних пороков? - Женское любопытство меня все-таки разъедало.
- Ну почему же, он известнейший переводчик, много работает, путешествует. Он ведь двуязычный, то, что называется "билингв", родился в Париже еще до войны, внук царского министра. История их семьи запутанная. Но у вас будут большие неприятности, повторяю, лучше прекратить с ним общение, - угрожающе произнесла дама в конце.
Сказать честно, я не задавала вопросов Никите о его, как выразилась дама, "антисоветской деятельности". Может быть, я делала это подсознательно. Не хотелось отягощать себя лишним грузом мыслей, поскольку наши отношения строились на радости встречи, взаимном чувстве и неизбежности скорого расставания навсегда. Как-то в разговоре Никита обмолвился, что в СССР и даже в Болгарию не ездит. Я могла только догадываться почему. Видимо, его возвращение во Францию в 1970 году было сопряжено с такими опасностями, что лучше территорию СССР не пересекать даже транзитом. Ну, а для себя я решила: будь что будет, но после подобных предупреждений по телефону я наверняка уже стану невыездной! Сам Никита, видимо оберегая меня, не рассказывал особенно о своей семье и истории ее эмиграции. (Книга его матери "Четыре трети нашей жизни" тогда только начинала писаться в черновиках.) Лучшим просветителем личности моего друга НК=NK стал сотрудник КГБ после моего возвращения в Ленинград. Он задавал мне вопросы о нем, а мне нечего было на них ответить. Этот человек рассказал мне о Никите и его семье столько интересного, что мне приходилось только удивляться прекрасной конспирации Н. К.
Больше всего Никите хотелось поделиться со мной своей любовью к Западу, особенно к Франции, которую он хорошо знал и любил, а я была благодарным слушателем и ученицей. Ему предстояла поездка в Индию, и до нее оставался почти месяц. Ему хотелось успеть многое, даже познакомить меня с родителями и Парижем, но время поджимало. До моего возвращения оставалась неделя, и Никита мне предложил пойти в консульство и продлить мое пребывание. Я была уверена, что ничего хорошего не выйдет, но тем не менее попросила Наташу Тенц сопровождать меня. Не помню, как все происходило, в подробностях. Уже другой тип строго сказал мне, что могут продлить только на две недели, а потом уж я "должна возвращаться к сыну".
Помню радость Наташи, которая, как девочка, обнимала и целовала меня, забывая, что мой отъезд отодвинут, но неизбежен.
Никита в тот же вечер купил билеты в Сан-Рафаэль, где отдыхали его родители. Он твердо решил познакомить меня с ними. Более того, гулять так гулять! Было решено, что с помощью Вити Эсселя мне раздобудут пропуск и Никита контрабандой свезет меня в Париж. Это был огромный риск, проверки на границах были не то что сейчас, а с моим "серпастым-молоткастым" я сильно рисковала. Но Никита взял всю ответственность на себя.
Как только я получила отсрочку, позвонила домой и сообщила об этом маме. К вечеру в квартире Ирины, где мы обосновались с Никитой, раздался телефонный звонок и я услышала голос моего отца:
