Алексей Писемский - Люди сороковых годов
Вихров, по приезде своем в Петербург, сейчас же написал Мари письмо и спрашивал ее, когда он может быть у них. Мари на это отвечала, что она и муж ее очень рады его видеть и просят его приехать к ним в, тот же день часам к девяти вечера, тем более, что у них соберутся кое-кто из их знакомых, весьма интересующиеся с ним познакомиться. Из слов Мари, что она и муж ее очень рады будут его видеть, Вихров понял, что с этой стороны все обстояло благополучно; но какие это были знакомые их, которые интересовались с ним познакомиться, этой фразы он решительно не понял! Надобно сказать, что Эйсмонд так же, как некогда на Кавказе, заслужил и в Севастополе имя храбрейшего генерала; больной и израненный, он почти первый из севастопольских героев возвратился в Петербург. Общество приняло его с энтузиазмом: ему давали обеды, говорили спичи; назначен он был на покойное и почетное место, получил большую аренду. Все это сильно утешало генерала. Он нанял, как сам выражался, со своей Машурочкою, отличную квартиру на Английской набережной и установил у себя jours fixes[171]. Вечер, на который они приглашали Вихрова, был именно их установленным вечером. Когда тот приехал к ним, то застал у них несколько военных в мундирах и несколько штатских в черных фраках и в безукоризненном белье. Все они стояли кучками и, с явным уважением к дому, потихоньку разговаривали между собой. В гостиной Вихров, наконец, увидел небольшую, но довольно толстенькую фигуру самого генерала, который сидел на покойных, мягких креслах, в расстегнутом вицмундире, без всяких орденов, с одним только на шее Георгием за храбрость. Рукав на правой руке у него был разрезан и связан ленточками. Узнав Вихрова, Эйсмонд радостно воскликнул:
- А, мой милейший родственничек, здравствуйте!
Мари только последнее время довольно ясно объяснила ему, что Вихров им родственник, и даже очень близкий, - по Есперу Иванычу.
- Супруга моя целый месяц у вас прогостила! - продолжал генерал.
- Д-да! - протянул Вихров.
Мари прогостила у него два с половиною месяца; но генералу, видно, было сказано, что только месяц.
Вслед за тем вбежал Женичка и бросился обнимать Вихрова.
- Здоров ли, дядя, Симонов? - спросил он прежде всего.
- Здоров, - отвечал ему тот.
Мари, тоже вышедшая в это время из задних комнат, увидав Вихрова, вскрикнула даже немного, как бы вовсе не ожидая его встретить.
- Ах, Поль! Это ты! Здравствуй! - говорила она и, видимо, старалась, по своей прежней манере, относиться к нему, как к очень еще молодому человеку, почти что мальчику; но сама вместе с тем была пресконфуженная и пресмешная.
Вихров уселся около генерала, а Женичка встал около дяди и даже обнял было его, но Евгений Петрович почему-то не позволил ему тут оставаться.
- Нечего тебе здесь делать, ступай, ступай! - проговорил он ему.
- Но, папа, я хочу тут быть! - сказал ребенок капризно.
- После тут побудешь, ступай! - повторил отец уже строго.
Женичка нехотя отошел от них.
Евгений Петрович сейчас же обратился к Вихрову, и обратился с каким-то таинственным видом:
- Жена мне сказывала, что вы были тяжко больны!
- Очень! - отвечал тот, не догадываясь еще, к чему может клониться подобный разговор.
- И по лицу видно: ужасно похудели и постарели, - продолжал генерал с участием.
- Я и до сих пор еще нехорошо себя чувствую, - отвечал Вихров.
- Что мудреного, что мудреного, - произнес генерал и впал в какое-то раздумье.
- А вы сильно были ранены? - спросил его Вихров после некоторого молчания.
Генерал усмехнулся.
- Три раза, канальи, задевали, сначала в ногу, потом руку вот очень сильно раздробило, наконец, в животе пуля была; к тяжелораненым причислен, по первому разряду, и если бы не эта девица Прыхина, знакомая ваша, пожалуй бы, и жив не остался: день и ночь сторожила около меня!.. Дай ей бог царство небесное!.. Всегда буду поминать ее.
- А разве она померла?.. - воскликнул Вихров.
- Как же-с!.. Геройского духу была девица!.. И нас ведь, знаете, не столько огнем и мечом морили, сколько тифом; такое прекрасное было содержание и помещение... ну, и другие сестры милосердия не очень охотились в тифозные солдатские палатки; она первая вызвалась: "Буду, говорит, служить русскому солдату", - и в три дня, после того как пить дала, заразилась и жизнь покончила!..
Вихров слушал генерала, потупив голову.
- Жена мне еще сказывала, - продолжал между тем Евгений Петрович, опять уж таинственно и даже наклонясь к уху Вихрова, - что вас главным образом потрясло нечаянное убийство одной близкой вам женщины?
- Д-да! - протянул опять Вихров.
- И что же, вы привязаны к ней были серьезно или только, знаете, это была одна шалость? - продолжал расспрашивать Эйсмонд.
- Нет, это была очень серьезная привязанность, - отвечал Вихров, поняв, наконец, зачем обо всем этом было сообщено генералу и в каком духе надобно было отвечать ему.
- Маша мне так и говорила; но ведь у вас, мне сказывали, тоже кой-какие отношения были и с госпожой Фатеевой?
- Это уж давно кончилось, - сказал Вихров.
- Так это, значит, потом?
- Потом, - отвечал Вихров.
- Я воображаю, как эта смерть, да еще нечаянная, должна была вас поразить: эти раны, я так понимаю, потрудней залечиваются, чем вот этакие!
И генерал почти с презрением указал на свою раненую руку.
Вихров молчал; ему как-то уж сделалось совестно слушать простодушные и доверчивые речи воина.
В это время к ним подошла Мари с двумя молодыми людьми, из которых один был штатский, а другой военный.
- Вот monsieur Сивцов и monsieur Кругер желают с тобой познакомиться, говорила она Вихрову, не глядя на него и показывая на стоявших за ней молодых людей, а сама по-прежнему была пресмешная.
- Ваши произведения делают такой фурор, - начал штатский молодой человек, носящий, кажется, фамилию Кругера.
- Я всегда не могу оторваться, когда начну читать какую-нибудь вашу вещь, - подхватил и военный - Сивцов.
Вихров, по наружности, слушал эти похвалы довольно равнодушно, но, в самом деле, они очень ему льстили, и он вошел в довольно подробный разговор с молодыми людьми, из которого узнал, что оба они были сами сочинители; штатский писал статьи из политической экономии, а военный - очерки последней турецкой войны, в которой он участвовал; по некоторым мыслям и по некоторым выражениям молодых людей, Вихров уже не сомневался, что оба они были самые невинные писатели; Мари между тем обратилась к мужу.
- Ты будешь сегодня в карты играть? - спросила она.
- Буду! - отвечал он.
- Господа, хотите играть в карты? - отнеслась Мари к двум пожилым генералам, начинавшим уж и позевывать от скуки; те, разумеется, изъявили величайшую готовность. Мари же сейчас всех их усадила: она, кажется, делала это, чтобы иметь возможность поговорить посвободней с Вихровым, но это ей не совсем удалось, потому что в зало вошел еще новый гость, довольно высокий, белокурый, с проседью мужчина, и со звездой.
Вихрова точно кольнуло что-то неприятное в сердце - это был Плавин. Он гордо раскланялся с некоторыми молодыми людьми и прямо подошел к хозяину.
- Вашему превосходительству мой поклон! - произнес он ему каким-то почти обязательным тоном.
- Очень рад вас видеть, очень рад! - произнес, в свою очередь, радушно Евгений Петрович, привставая немного и пожимая Плавину руку, который вслед за тем сейчас же заметил и Вихрова.
- Боже мой, кого я вижу! - произнес он, но тоже покровительственным тоном. - Выпустили, наконец, вас, освободили?
- Освободили, - отвечал ему насмешливо Вихров.
- Но что вы, однако, там делали? - продолжал Плавин.
- Служил, работал по службе.
- Работали? - переспросил Плавин, поднимая как бы в удивлении вверх свои брови.
- Работал!.. Наград вот только и звезд, как вы, никаких не получал, отвечал Вихров.
- О, это очень естественно: мы люди земли, и нам нужны звезды земные, а вы, поэты, можете их срывать с неба! - произнес Плавин и затем, повернувшись на своих высоких каблуках, стал разговаривать с Мари.
- В пятницу-с я был в театре, прослушал божественную Бозио[110] и думал вас там встретить, - начал он.
- Я почти не бываю в опере, - отвечала ему Мари довольно сухо.
- Если не для оперы, то, по крайней мере, для ваших знакомых вам бы следовало это делать, чтобы им доставить удовольствие иногда встречаться с вами! - проговорил Плавин.
- Я не имею таких знакомых, - сказала Мари.
- Как знать, как знать!.. - произнес Плавин, ударяя себя шляпой по ноге.
Вихров очень хорошо видел, что бывший приятель его находился в каком-то чаду самодовольства, - но что ж могло ему внушить это? Неужели чин действительного статского советника и станиславская звезда?
- Чем этот господин так уж очень важничает? - не утерпел он и спросил Мари, когда они на несколько минут остались вдвоем.
