Сын Пролётной Утки - Валерий Дмитриевич Поволяев
Все, жор начался!
Наша бригада поспешно оставила неприконченную бутылку «метаксы» на столе – даже горлышко не успели заткнуть пробкой.
Клев пошел беспрерывный, холостых забросов почти не было, в искристо-темную, испещренную гибкими пузырчатыми следами воду вновь начали шлепаться яркие белые лепешки – с берега прилетела новая армия бражников.
Кальмары оказались хорошо вооружены и подготовлены к схватке, каждый обладал костяным клювом, в кожу эти ребята вгрызались до крови, действовали, как речные раки, когда их вытаскивают из обжитых нор, и были, конечно, правы – они защищали себя.
«Волчанец» в несколько мгновений преобразился до неузнаваемости, воспрянувший духом народ ахал, ухал, охал, гикал, свистел, цокал, подвывал, крякал восторженно, момент жора выпадает редко, может быть, один раз в году… Но у многих рыбаков, бывает, не выпадает вообще.
В общем, нам повезло: мы стали свидетелями (пардон, не только свидетелями, а и участниками, действующими лицами) явления редкого и очень азартного… Куда-то подевались и усталость, и сон с его липкой, опутавшей ноги и руки вялостью и нежеланием двигаться, из ушей истаял самолетный гуд – жизнь-то, оказывается, продолжается…
И в ней много приятного. Каждый вытащенный из воды кальмар старался отличиться – прыскал туристу на память в лицо своим грязным дерьмом, сильным сокращением мышц выбитым из желудка, от струй приходилось уворачиваться, как на арене цирка, иногда это удавалось, иногда нет, били кальмары метко, людей, которые вышли бы из этих соревнований по стрельбе с сухим счетом, не было.
Счет был мокрый, туристы поопытнее, запасшиеся еще в Москве тряпками, подоставали их из карманов, теперь вытирались, менее опытные сплевывали за борт и промокали тыльными сторонами ладоней носы. Вместе с плевками за борт летела и ругань. Хорошая такая ругань, калиброванная, отборная, прокаленная на огне и холоде, каждый заряд такой ругани мог запросто снести с земли жилую деревню.
Клевал только кальмар, рыбьи поклевки прекратились совсем, и тот, кто хотел получить на завтрак жареную палтусовку, должен был смириться с судьбой – палтусовки на завтрак не будет.
Кальмар здешний был, конечно, мелкий, не сравнить с теми барбосами, которых Шмелев видел в теплых морях, – а в водах Америки вообще встречаются такие, что легко переворачивают лодки и нападают на людей, клюв у такого чудища, что станковые пневматические ножницы по металлу, – кальмары легко откусывают руки и ноги, а на голодный желудок могут запросто схарчить и целого человека. Вместе со штанами и башмаками, украшенными железными подковами.
Неожиданно около Шмелева, с задумчивой печалью посматривавшего в воду, затрепывал крыльями крупный, фосфорно светящийся бражник. Шмелев на мгновение отпрянул от него, с шумом втянул в себя воздух. Бражник должен был улететь, но он не улетел, словно бы был специально послан из иных миров, – может быть, даже миров вышних, не доступных человеку.
Шмелев посмотрел на него, вздохнул, ощутил далекую тусклую боль около сердца, задержал в себе дыхание – боли около сердца быть не может, скорее всего, она находится в самом сердце.
А бражник все не улетал, шелестел призывно крыльями около Шмелева, звал его куда-то… Но куда именно? Шмелев поморщился, втянул немного воздуха в себя и чуть не присел от боли, внезапно ударившей его в грудь.
По лееру к капитану, не отпуская пальцев от троса, перебирая его, подгребся рыбак, носивший знатную фамилию Пушкин.
Остановившись в двух метрах от Шмелева, он восхищенно потряс головой, затем вздернул сучком большой палец правой руки:
– Во, капитан, какое роскошное место ты нашел! Всем местам место!
Одолевая боль в груди, стараясь не дышать, Шмелев ответил, нехорошо дивясь незнакомости своего голоса:
– Это не я нашел, это катер нашел. Сам.
– Как сам? Ты же вел катер к этому месту.
– Я только за рогульки штурвала держался.
– И все?
– Все. Больше ничего.
Однофамилец классика вновь восторженно потряс головой:
– От имени команды рыбаков передай катеру наш большой тархун!
– Чего, чего? – не понял капитан.
– Ну, нашу общую благодарность! – Пушкин нежно погладил рукою стальной леер и, нетвердо пошатываясь в такт мелким, набегавшим на «Волчанец» и ныряющим под корпус волнам, двинулся к своей удочке, воткнутой в резиновое гнездо. – Тархун самый большой! – прокричал он, берясь за древко удилища, как за боевое знамя, коротко, но очень лихо размахнулся и посверкивающая всеми цветами радуги «елочная игрушка» понеслась в морское пространство, спугнув по дороге двух серых чаек, высматривавших что-то в воде.
Чайки с резкими, похожими на лягушечьи, вскриками поспешно освободили дорогу, одна нырнула влево, другая вправо – полет цветастой игрушки им показался опасным.
Блесна шлепнулась в воду с громким чмокающим звуком, следом раздался еще один звук, словно бы в воде что-то лопнуло. Пушкин торопливо подсек и через пару секунд выволок из воды крупного кальмара, шустро заработал трещоткой-катушкой, подтягивая добычу к борту «Волчанца», кальмар тоже не дремал, собрал все, что у него было, в кучку и сделал длинный сильный плевок, целя однофамильцу великого поэта в лицо…
Был кальмар настоящим снайпером, попал Пушкину точно в физиономию, на пушистых бакенбардах повисли какие-то неопрятные сопли, более того, часть заряда угодила в его нарядную светлую куртку, цветом и золочеными пуговицами похожую на адмиральский мундир…
Увидев это, рыбак взвыл не своим голосом, вой его был похож на звук дисковой пилы, угодившей зубьями на железный сучок, но Шмелев этого не слышал, согнулся сильно, почти пополам, ощутил, как леер, перешибая боль, врезался ему в живот.
Затих на несколько мгновений. Со стороны казалось, что он пристально рассматривает ровный, недавно покрашенный борт «Волчанца». То, что происходило с ним, было ненормально. «Надо ко врачу, ко врачу, ко врачу», – глухим, каким-то деревянным молотком билась у него в голове мысль… Ходить к врачам Шмелев не любил, о всех неполадках в своем организме он узнавал во время прохождения очередной медицинской комиссии, неполадки эти были несущественными и его допускали до штурвала. Но потом опустился возрастной потолок и он уперся в него макушкой…
А сейчас уже, видать, он уперся в потолок не только возрастной, – в другой, более серьезный.
У самого борта резвились рыбы-иглы, появилась целая стая – плотные, мясистые, гибкие, припыли на яркий свет, настроение у них было веселое.
Местные рыбаки называют эту рыбу сарганом, она довольно вкусная, когда горячую снимаешь со сковородки, бескостная, с розовым мясом. Хребет, костяшки ребер – странного зеленого цвета, могут отпугнуть иного гурмана, вызвать изжогу, но
