Дождь в Токио - Ясмин Шакарами
– Кентаро – одарённый мангака. Так называют художников, создающих мангу, – объясняет Момо. – Он выиграл уйму конкурсов, а значит, скоро выпустит собственную серию. Манга безумно популярна в Японии, её читают все, от мала до велика.
– Успешного мангаку почитают как рокзвезду, – добавляет Рио.
– Некоторые люди всю жизнь выстраивают вокруг любимой манги! Я, например, обожаю «Инуясю» и «Тёмного дворецкого»!
Слушаю Момо в пол-уха, думая, что за последние три дня мы с Кентаро не перекинулись ни словом. Даже хуже: он игнорирует меня, будто я – пустое место. Во время уроков сидит на самом краю парты и, как только звенит звонок, бежит прочь из класса, словно спасаясь от чумы или холеры.
– О нет, уже так поздно! Малу-чан, пора домой, скоро ужин.
– Ужин?! – мученически вздыхаю я. Слишком много калорий за вечер.
– До завтра, Ая-чан! До завтра, Мамару-чан! – кричат остальные, вставая и кланяясь, и машут, пока мы с Аей не выходим из кафе.
По линии Яманотэ нам ехать какие-то две остановки, но Ая всё равно успевает погрузиться в сверхъестественный глубокий сон. Этой удивительной способностью обладают все японцы: только двери поезда закрываются, как они засыпают, иногда стоя или опустив голову на плечо незнакомого попутчика. Японские поезда отличаются от немецких: прибывают всегда вовремя, очень чистые, приятно пахнут. А ещё это настоящий оазис спокойствия. Никто не болтает по телефону, не слушает громкую музыку, не чавкает жвачкой. Разговаривают японцы шёпотом, наклонившись к уху собеседника и прикрыв рот рукой.
За окном тянется бесконечный токийский горизонт, неукротимый и гипнотический. Ая блаженно посапывает у меня на руках. Рядом мужчина достаёт из портфеля пухлый фолиант и листает в поисках закладки. Краем глаза замечаю, что у него в руках манга.
Эта лихорадка обошла меня стороной. В немецкой школе любителей манги вечно травили. Никому в голову бы не пришло сказать, что японские комиксы – классные. Дико слышать, что Кентаро так почитают из-за этого чудаковатого хобби. И всё же интересно, над чем он работает?
Завтра последний день, когда мы с джедаем сидим за одной партой. Я страшно злюсь на него, хотя и понимаю, что виновата сама. Кентаро с надменностью и упорством строит из себя неприступную крепость – по-моему, это какое-то ребячество. Да, я наговорила несусветной чуши, но не хотела вызвать такую враждебность. Мне больно, что он ведёт себя так холодно. Озорная ухмылка, язвительное замечание, оскорбление – я обрадовалась бы всему. Положа руку на сердце, надеюсь, что он даст мне ещё один шанс.
С другой стороны, теперь ничто не мешает любовному счастью Аи. Пусть Кентаро сделает ей предложение на глазах у всей школы, и все будут рады.
Пассажир рядом восхищённо хихикает. Пытаясь заглушить шум помех в голове, я снова кошусь на него. Обнажённая грудь, тентакли и похожие на сосиски космические корабли – увиденное вгоняет в краску! К счастью, объявляют нашу станцию: только порноманги моему уставшему мозгу не хватало.
И вдруг – будто почувствовав, что мы прибываем на станцию, Ая пробуждается от глубокого сна и бросается к двери так быстро, что я изумлённо качаю головой.
– Правее! Да, именно так!
Вспышка!
В прошлой жизни Братто Питто точно был итальянской кинодивой, потому что позирует он невероятно: взгляд томный, уши драматически навострены, спина выгнута, хвост трубой, лапа на носике, кончик языка высунут, клычки блестят, безволосый зад покачивается.
– Я нашла своё призвание! – воодушевлённо объявляю я. – С сегодняшнего дня создаю моду для лысых котов.
– Почему нет, – отвечает Ая, делая ещё снимок. – У тебя талант!
Я лопаюсь от гордости, хотя красный плащ, сшитый мной для Братто Питто, невероятно уродлив. Инициалы Б.П. криво-косо сверкают на ткани (они выложены из страз, половина которых уже отвалилась).
– Мяу, – жалобно канючит Братто Питто, подбежав к миске. – Мяу-у-у!
– Никогда не забывает потребовать гонорар, – подмигивает Ая.
Она готовит для радостной горгульи уже третий ужин, а я уютно устраиваюсь на диване и наливаю нам по чашечке чая.
– Хочу кое-что тебе сказать, – после недолгого колебания произносит сестрица, садясь в кресло напротив. – Чтобы ты поняла, почему я сегодня так разозлилась.
– Это не обязательно! – встревоженно вскрикиваю я.
– Мы отлично проводили время, пока Рио не затронула очень щепетильную тему. Это очень грубо. И очень необдуманно.
– Ничего, я не в обиде. Но спасибо за заботу.
– Отец Хироки погиб во время землетрясения. Это произошло давно, в 2011 году. Его отец находился в Фукусиме, когда началось землетрясение Тохоку. Его убило цунами. Ужасная трагедия.
– Ч-что? – лепечу я.
– Я хорошо помню те дни, хотя была совсем маленькой. Хироки несколько недель не ходил в детский сад.
– Я даже подумать не могла! По Хироки и не скажешь…
– Конечно. Он не хочет обременять нас своим горем. Со стороны Рио очень бестактно в открытую говорить о собственных страхах – и не потому, что мы не считаемся с её чувствами, просто никогда не знаешь, как на это отреагируют другие. Переживания и боль, через которые ежедневно проходят люди, часто остаются за кулисами.
– Рио не знала, что случилось с отцом Хироки?
– Нет. Рио перешла в нашу школу два года назад.
– Теперь понятно, – шепчу я. – Можно вопрос?
– Разумеется.
– А чем я тебя разозлила?
Помешкав, Ая отвечает:
– Рио быстро осознала, что совершила ошибку. Увидела это в языке наших тел. Обычно мы решаем конфликты невербально, чтобы не разрушить общую гармонию. Знаю, ты не хотела обострить ситуацию, однако твои слова чуть не привели к открытой ссоре.
– Я и впрямь настоящая додзикко, – расстроенно признаю я.
– Чушь! Просто будь собой, – улыбается Ая. – Такой ты мне особенно нравишься.
Спустя полчаса я лежу на футоне, уже готовая ко сну, и листаю фотографии Братто Питто. На девяносто шестой картинке меня вдруг охватывает тоска. Я предусмотрительно открываю дверь, чтобы коту не пришлось скрестись и мяукать. Но Братто Питто нет. Наверное, он сейчас осаждает ото-сана, единственного члена семьи, ещё не подавшего ему ужин. Что за рафинированный сердцеед!
Думаю о сегодняшнем дне: в кои-то веки всё прошло не слишком плохо… И, как по команде, меня переполняет чувство вины. Нельзя быть счастливой без неё. Это невозможно. Неправильно. Если кто и заслужил счастье, то это она. Она заставляла людей смеяться, делала мир лучше – я же просто существую. И вопреки всему, я здесь: развлекаюсь, получаю новый опыт, проживаю прекрасные мгновения. Это нечестно.
Вытаскиваю из-под подушки голубое карманное зеркальце.
– Майя, ты тут?
Тишина.
– Майя?
– Тебе тоже не спится?
От испуга я швыряю зеркальце через всю комнату.
– Прости! – Харуто в
