Истории Фирозша-Баг - Рохинтон Мистри
Бай выслушала рассказ дастур-джи из корпуса «А» и сказала, что посоветуется с сетхом, а после даст знать, если они решат провести джашан на балконе. Теперь сетх на все соглашался и ответил ей: «Конечно, конечно, пусть дастур-джи так и сделает. Интересно будет посмотреть на этот экскорцисизм, – сказал он. – Какое-то такое длинное английское слово».
Дастур-джи был доволен и выбрал в своем парсийском календаре благоприятный день. В то утро мне пришлось с особенной тщательностью вымыть весь балкон, затем пришел дастур-джи, расстелил белую простыню и поставил на нее все, что надо для молитвы: серебряную штуковину, в которой он развел огонь, положив туда палочки сандалового дерева и лобан, большое серебряное блюдо, лоату[69], наполненную водой, цветами и какими-то фруктами.
Когда пришло время произносить молитвы, дастур-джи велел мне уйти с балкона. Потом бай мне объяснила, что это из-за того, что парсийские молитвы очень сильные и только парсы могут их слушать. А если кто-то другой услышит, то, не ровен час, они навредят его душе.
Ну вот, джашан провели, дастур-джи со всеми своими молитвенными приспособлениями ушел домой. Но когда те жильцы Фирозша-Баг, которые не верили в привидение, услышали о ритуале, они принялись судачить и насмехаться.
Некоторые говорили, что бай у Джакайли сошла с ума, сначала айе являлись привидения, а теперь она заразила этим свою бай. Бай не разговаривает с такими людьми. Она разозлилась по-настоящему. Говорит, ей не нужны друзья, которые думают, что она помешалась, и надеется, что джашан был не очень сильный и не помешает привидению прийти еще раз. Она хочет, чтобы его все увидели и узнали правду, как узнала она.
Хозяева едят с удовольствием. Карри острое, они шумно втягивают воздух, чтобы охладить язык, но все равно едят, они любят острое карри. Секрет хорошего карри не только в специях, но и в их последовательности: что класть первым, что вторым, третьим и так далее. И никогда не готовьте карри под крышкой, всегда держите кастрюлю открытой, часто помешивайте – это надо, чтобы проявился букет приправ.
Как видите, бай надеется, что привидение снова придет. Она все время спрашивает меня о призраках, что они делают, почему являются. Думает, что, раз я первая в Фирозша-Баг его увидела, то я чуть ли не специалист по ним. Особенно потому что я деревенская. Он говорит, что деревенские о таких вещах знают больше, чем городские. Поэтому я рассказываю ей о бхуте, которого мы видели на нашем маленьком поле, и о том, что сказал отец, когда заметил его у колодца. Бай нравятся мои рассказы о привидениях, она даже приглашает меня сесть с ней за стол, взять свою отдельную кружку, наливает мне чай и слушает. Не относится ко мне все время как к прислуге.
Однажды вечером она пришла в мой коридорчик, когда я читала молитву по четкам, и присела ко мне на постель. Я своим глазам не поверила, даже молиться перестала. «Джакайли, что говорят католики, когда дотрагиваются до лба, живота и двух сторон груди?» – спросила она. Я объяснила, что они говорят: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа». «Вот-вот! – воскликнула она. – Я теперь вспомнила. Когда я ходила в школу Святой Анны, там было много девочек-католичек, и они всегда говорили эти слова до и после общей молитвы в классе. Вот именно, Святой Дух. Джакайли, а тебе не кажется, что к нам приходил как раз этот Святой Дух, которому вы молитесь?» Я сказала: «Нет, бай, этот Святой Дух совсем другой. Он не имеет ничего общего с бхутом, которого видели и вы, и я».
Вчера она попросила: «Джакайли, поможешь мне кое-что сделать?» Все утро она была какая-то беспокойная, и я сказала: «Да, бай». Она вышла из-за стола и вернулась с большими ножницами и плоской тростниковой супрой[70], через которую я просеиваю рис и пшеницу. «Моя бабушка, – сказала она, – однажды показала мне, как можно немного поколдовать. Но предупредила, что это только на случай чего-то очень важного. Бхут – дело важное, значит, я поколдую. Если ты мне поможешь. Нужны двое парси, но я могу проделать это и вместе с тобой».
Я сидела тихо и немного беспокоилась, прикидывая, что еще она могла придумать. Сначала она накрыла свою голову белым матхубану[71], а другой матхубану дала мне. Сказала надеть его на голову как платок. Затем с одной стороны проткнула супру двумя концами ножниц, так чтобы та держалась крепко и могла висеть на ножницах. Мы с бай сели на два стула лицом к лицу. Она велела мне держать на пальце одно колечко ножниц, а сама надела себе на палец второе. Так мы и сидели с покрытыми белой тканью головами, а супра висела между нами на ножницах. Хотите верьте, хотите нет, но выглядело это одновременно и смешно, и страшно. Когда супра перестала качаться и больше не двигалась, бай сказала: «Теперь закрой глаза и ни о чем не думай, главное – не шевели рукой». Я закрыла глаза и подумала, знает ли сетх о том, что мы здесь вытворяем.
Потом бай стала говорить голосом, который я раньше никогда не слышала. Мне казалось, он шел откуда-то издалека, очень нежный, но страшный. У меня волосы встали дыбом, и я почувствовала прохладу, как будто бхут сейчас появится. Вот что она сказала: если бхут хочет нам явиться, супра повернется.
Ничего не происходило. Но, поверьте мне, я так испугалась, что сидела с зажмуренными глазами, как она просила. Мне не хотелось ничего видеть, особенно то, чего я видеть не должна. Все это было так необычно. Даже в моей деревне, где все жители много знали о привидениях, про колдовство с ножницами и супрой не слыхивали.
Потом бай опять заговорила тем же страшным голосом: «Если привидение хочет явиться снова наверху или внизу, на балконе или в доме, в этом году или в будущем, днем или ночью, с добром или со злом, супра обязательно должна повернуться».
Хотите верьте, хотите нет, но на этот раз супра начала поворачиваться, потому что я почувствовала, как кольцо ножниц задвигалось у меня на пальце. Я закричала и отдернула руку, раздался грохот, и бай тоже закричала.
Я медленно открыла глаза. Все упало на пол. Ножницы сломались. «Простите меня, бай, –
