Мелодия Второго Иерусалима - Александр Пышненко
Здесь, в Полицейском садике, эти мечты приобретали особенную живость. Здесь было очень красиво в осеннюю пору. Когда шуршат листья под ногами; когда воздух прозрачен и легок; когда птицы улетают на юг; когда вокруг пора угасания и увядания. Недалеко отсюда находилась библиотека имени Гоголя, с которой он таскал книги, чтоб отращивать у своей мечты крылья. Он посещал ее, потом, заходил сюда, и читал, сидя на скамейке.
Со временем, эти посещения превращались в духовные практики.
Сексоты жили другой жизнью. Они были все в работе — интриговали, сражались за власть. Игорь привык наблюдать за ними настолько, насколько требовал этого, его литературный стиль. В независимой Украине, в которой власть в ней — по-прежнему — концентрировалась в «агентов влияния», в сексотов.
Мечты сменились заботами о печатании текстов. С годами все мечты костенеют; по плодам выросшим на зрелом древе души, можно судить о том, о чем человек мечтал в своей светлой юности и, даже, в нежном детстве…
После поездок заграницу, Игорь возвращался в Киев: чтоб изыскивать новые возможности для поездок. Иногда, чтоб убить время и немного заработать на текущие расходы, он устраивался на работу (охранником), — зная, что по социальным сетям, — его вычислят как автора, и отчислят, уложившись циклом, всего в каких-то, несколько месяцев. За это время, он многое успевал. Кроме того, набирался новых впечатлений. В охране, собирались люди из глубокой провинции, внося в жизнь столицы много негатива. Это были определенные типажи, которые проживали своей неинтересной жизнью подгебнючего населения: пили, грязно ругались, подворовывали у своих благодетелей. Они стали давно чужими людьми, словно из другого мира, из которого Игорь ушел, сначала в творческую личность, а потом и сбежал в столицу.
…В последний раз, он возвратился из Берлина…
Поселившись в хостеле на Великій Васильківській, что в нескольких минутах ходьбы от техникума, чтоб, время от времени, наведываться к зданию своей альма-матер (в смысле — по медитировать с призраками прошлого). В этом пространстве в нем зарождались творческие мысли, появлялись воспоминания, а, значит, можно было отдохнуть душой и телом. После двух романов, он не писал (точнее — написал лишь несколько, политических, статей на актуальные темы). Не мог работать, настолько был выжат романами. Он, просто, наслаждался жизнью. Небольшие деньги у него были, чтоб — пока что — не думать о них.
…Центральный вход в вестибюль был закрыт, студенты проникали в техникум, теперь, с «нового корпуса»; того самого, что был только пристроен в пору его учебы в нем, и начинал функционировать — с последнего этажа, его, находясь в аудитории (как правило, это был какой-нибудь факультатив по dеutsch), можно было наблюдать высокие шпили на то время уже Дома органной и камерной музыки, — римско-католического костёла Святого Николая, — построенного архитектором Городецким, более известным своим знаменитым «Домом с химерами» на Банковой; особенно в те смурые, поздние осенние, утра, когда самого костела еще не видно из-за густого тумана, окутавшего Красноармейскую, Анри Барбюса, — и, эти, стремительные шпили, казалось, будто бы вмонтированы в густую, седую мглу. Аллеи и скамейки под деревьями возле нового входа, он не припоминал, по той причине, что никогда не проникал сюда: толи их не было вовсе в то время, толи он что-то выпустил в своем прошлом. Выросло много красивейших зданий вокруг; район был трудно узнаваемый. Само здание на Черепановой горе, выделяющееся портиком и ведущей к нему высокой лестницей, уже изрядно постарело и поистрепалось. Облупившись, обзавелось железной сеткой вокруг фасада, спасающей от падающих элементов декора и сосулек (о чем предупреждали соответствующие надписи на табличках).
Нередко, Игорь проникал в здание. Бродил по этажам. Все было угадываемо, очень обветшало. Как можно было угадать в любом старике, затертые уже юношеские черты и привычки. Везде лежала печать увядания — как самом здании (так и всей украинской геологии). Не видно было того лоска, того буяния и разгула колорита, которые ощущались в годы его учебы, когда сюда съезжались студенты со всего мира и со всего Союза. Здесь училось много агентов влияния Ссср в странах Африки и Азии, которые должны были превратиться в политическое ядро всяких там "фронтов освобождения" этих стран. Многих агентов уже присылали доучиваться из Международного университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. По осени, будущие геологи возвращались с производственных практик, со всех уголков огромного Союза, привозя: образцы минералов, фотографии, оленьи рога, много денег и еще больше романтических воспоминаний. Счастливые, самые нетерпеливые уже бородатые, хотя еще и совсем молодые лица, обремененные романтическим флером.
За это время, исчезла их опекавшая огромная страна, для которой здесь готовились специалисты, чтоб заполнять собою многочисленные геологические конторы по городам и весям. В каждом небольшом поселке в глухой тайге присутствовала большая экспедиция. Везде требовались выпускники.
Геологическая реальность текущего момента, в котором оказался нынешний геологический колледж, аналогично — подводной лодке в степях Украины.
…Он передвигался по скрипучему паркету, находясь в плену раздумий. Хлопнула дверь аудитории на третьем этаже, подавая признаки жизни. Он направился туда. Это был Минералогический музей. О чем и свидетельствовала табличка на двери. Неожиданно дверь распахнулась, и с ней появился человек.
Преподаватель выглядел немногим старше. Позвал Игоря в музей. Минералы были собраны со всего Союза. Он не знал преподавателя по минералогии, поскольку сам был геофизиком. Это где-то рядом, но все же не там, в учебном пространстве.
— Минералы привозили и передавали мне. Так и возник этот музей. С многими, я договариваюсь и сейчас. Мне присылают из своих коллекций, — говорил преподаватель, и хранитель музея, в единственном лице.
— Жаль — не знал о музее. Я побывал во многих местах и странах. С Индии мог бы что-нибудь привезти, — говорил, Игорь.
— С какого выпуска?
— 198…. Группа Г- 4??
— Огуреева?
