Дураков нет - Ричард Руссо
– Знаешь, в чем проблема таких, как ты? – Карл по-прежнему пунцовел, но голоса не повысил. – Вы считаете себя вправе обкрадывать тех, у кого есть деньги. Я должен встать перед тобой раком только потому, что у тебя больное колено и никаких перспектив? Можно подумать, эта неделя проходит под лозунгом “пожалей Салли”. Так я тебя разочарую, приятель. Это неделя проходит под лозунгом “пошел этот Салли на хер”.
Говоря это, Карл расхаживал туда-сюда вдоль стола; его речь по какой-то причине успокоила Салли, он закинул ноги на стол Карла.
– Вообще-то это было на прошлой неделе. И на позапрошлой.
– Так проваливай. Ты схалтурил, я не стану за это платить. Думаешь, я стал тем, кем стал, потому что работал спустя рукава?
Салли не удержался от улыбки. Может, позже эта херня и вызовет у него раздражение, но сейчас, глядя на Карла Робака, багрового от лицемерного самодовольства, Салли чувствовал себя так, словно тот вернул ему часть долга. И когда Салли заговорил, голос его был даже тише, чем у Карла.
– Нет, Карл, – признал он. – Ты стал тем, кем стал, не потому что работал спустя рукава. Ты вообще стал тем, кем стал, не потому что работал. Ты стал тем, кем стал, потому что твой отец работой свел себя раньше времени в могилу, чтобы ты профукал все им заработанное на горные лыжи и спортивные автомобили.
Салли выдержал паузу, чтобы смысл его слов дошел до Карла, и продолжил:
– Мне-то плевать и на твои горные лыжи, и на спортивные тачки. Мне плевать, даже если ты разоришься, а скорее всего, так и будет. Но пока до этого не дошло, ты отдашь мне три сотни баксов, которые ты мне должен, потому что я на тридцатиградусной жаре выкопал канаву длиной в пятьдесят футов под твоей террасой и потом рвал жопу, вытаскивал столетние трубы, а те через каждые два фута крошились у меня в руках. Вот за это ты мне и заплатишь.
Салли поднялся на ноги, встал лицом к лицу с Карлом Робаком.
– И вот еще что. Ты заплатишь за пиво. Как же я раньше не догадался? Там было всего-то шесть банок, но раз уж ты думаешь, что там был ящик, можешь заплатить за ящик. Считай это налогом на твое мудачество.
Салли решил, что это отличная завершающая фраза, и, выходя, хлопнул дверью. Но тут же – стекло еще дрожало – придумал фразу получше и вернулся. Карл все еще стоял у стола, и Салли продолжил с того, на чем остановился:
– Ты заплатишь мне еще и потому, что когда-нибудь ты застанешь меня в действительно плохом настроении. Мое колено разболится настолько сильно, что мне будет плевать на любую жалость. Мне станет легче, только если я увижу, как твоя жалкая задница вылетает в это окно. И за пару секунд до того, как ты шмякнешься на брусчатку, до тебя наконец дойдет, что я не шутил.
Нет бы второй раз хлопнуть дверью, но Салли застыл на пороге кабинета, чтобы своими глазами видеть, как подействует его оскорбление. И почти сразу же пожалел, что не хлопнул дверью. Карл не побагровел еще пуще – напротив, лицо его приобрело свой обычный оттенок, а с ним вернулась и ухмылка, благодаря которой на Карла Робака невозможно было сердиться. Вместо того чтобы выбежать из-за стола и наброситься на Салли (на что тот невольно надеялся), Карл уселся в кресло и задрал на стол ноги в мягких мокасинах.
– Салли, – наконец произнес он. – Ты прав. Я не дам тебе денег, однако ты прав. Я действительно везучий. Обычно я это помню, но иногда забываю. Впрочем, раз уж мы друзья, дам тебе совет. Как будешь уходить, задержись на площадке минут на пять, прежде чем спускаться. Тогда тебе не придется подниматься обратно, когда до тебя дойдет.
– Когда до меня дойдет что?
Карл Робак погрозил пальцем, к раздражению Салли:
– Если я тебе скажу, это испортит сюрприз, шмук[6].
Руби тоже провожала Салли улыбкой, то есть явно догадывалась, в чем заключался сюрприз. На площадке, где ему велели подождать и куда с улицы сквозил холодный воздух реальности, Салли так и не догадался, о каком сюрпризе шла речь; он застегивал куртку и наблюдал за зримым своим дыханием. Все вышло почти так, как предполагал Салли. Он предвидел, что они поругаются из-за денег, которые Карл зажал, он сообщит Карлу, куда тому идти, и будет таков. Позже Карл отыщет его в “Лошади”, в знак примирения предложит очередную говенную работенку, Салли пошлет его в жопу, Карл предложит что-нибудь еще, не менее говенное, и Салли уже согласится, довольствуясь тем, что хотя бы послал Карла не один раз, а два. И к концу недели они с Рубом снова окажутся в платежных ведомостях “Тип-Топа”.
Вот только Карл сразу предложил ему работу, а это значило, что Салли, хлопнув дверью, распрощался не только с Карлом, но и с работой, за которой, собственно, и явился. С другой стороны, Карл не смеялся над ним. А Салли боялся именно этого – что Карл улыбнется самодовольно и скажет: “Я же говорил, что ты еще вернешься”. Салли по опыту знал, что нет слов приятнее этих трех, “я же говорил”. Он, сколько помнил, никогда не упускал случая произнести их и должен был признать, что со стороны Карла было весьма благородно обойтись без злорадства. Да и насчет лестницы он определенно прав.
Когда Салли вернулся в кабинет, Карл Робак с самодовольной улыбкой крутился на кресле.
– Деньги вперед, – заявил Салли. – Раз уж я работаю на человека, которому нельзя доверять.
– Половину сейчас, половину, когда я приму работу, – возразил Карл (их стандартное условие). – Раз уж я нанимаю Дона Салливана.
Салли взял деньги и пересчитал, пока ему объясняли, что нужно сделать. Салли слушал и вдруг осознал, что с облегчением, даже с радостью будет вновь работать на человека, которого ему регулярно хотелось убить, – осознал, что с радостью перестанет ездить каждый день в колледж, где чувствует себя не в своей тарелке, с радостью воспользуется советом судьи не винить других в своих бедах, с радостью перестанет рассчитывать на суды и адвокатов. Оказывается, Салли боялся, что, пока слушал курс философии, лишился работы у Карла.
– Я бы послал туда кого-нибудь из своих постоянных рабочих, – говорил Карл. – Но я же знаю, тебе нужны деньги,
