Под навесами рынка Чайковского. Выбранные места из переписки со временем и пространством - Анатолий Гаврилов

Твои воспоминания никому не нужны, разве что тебе, да и то сомнительно. Жили хорошо, но лучше не вспоминать. Все воспоминания бывшего геолога укладываются в три слова: тайга, гнус, спирт.

Работаю в морге охранником. Покойники ведут себя хорошо. Пью казенный спирт, пишу стихи, сплю.

Труд необходим и полезен. «Необходим» и «полезен» – краткие прилагательные.

Пожалуй, нужно выйти. Ну, прогуляться по двору хотя бы. Да, минус десять, февраль. Но что ты не выходишь? Боишься ль ты чего? Но вот ты вышел. И стоишь.

Сегодня исполнилось сорок дней со дня смерти дятла. Мы помянули дятла. Мы исполнили «Похоронный блюз» Одена и разошлись по домам.

Купил какие-то продукты. Шел бодро, а потом упал в сугроб. Боролся я и выполз из сугроба. Пришел домой и выпил.

Десятое февраля.

Пять часов утра, у меня высшее юридическое образование.

Стол, стул, мысль, вдруг падаешь и некоторое время лежишь на полу. Упал от сильной мысли. Силомыслие или свиномыслие?

Диван. Ему уже много лет. Он куплен в СССР в условиях товарного дефицита. Он достался по блату. Не все помнят. Его пора выбросить, но жаль. Тем более, что на этом диване сидели и выпивали Е. Попов и Э. Русаков. Не все их помнят, но я-то помню. Живи, диван!

Поспишь, выпьешь, покуришь и снова спишь, претензий особых нет.

Их было двое, они искали третьего, не в смысле выпить, хотя и это допустимо, а в смысле поговорить о чем-то, ну, например, о Сократе, а он уехал в деревню, и они долго шли по степи, и началась метель, и они долго блуждали, и утром вышли к деревне, и нашли его дом, и третий предложил им и выпить, и закусить, и лечь спать, и сказал, что о Сократе поговорим завтра, и они выпили, закусили и легли спать. Они устали.

– Ты здесь?

– Да.

– Это ты?

– Это я.

– Выходи. Можешь не одеваться.

– А в чем, собственно, дело?

– Ни в чем, выходи, и тебе станет легче.

Минус пять. Купил то, что нужно. Подарил кому-то свою новую книжку «На вокзале не появляйтесь». Видел Луну. Пришел домой. Поговорил с женой. Она вспомнила, что когда-то они жили рядом с металлургическим заводом. Потом она стала смотреть по телевизору про крокодилов. А я выпил, покурил и лег спать.

Завод выпускает чугун и бокалы хрустальные. Спроса нет, но нужно наращивать производство на уровне брендов. Директор завода похож на бандита, но он не бандит, он все делает для увеличения выпуска продукции и улучшения жизни рабочих. На вопрос о будущем он ответил, что верит в завод, в Мунка и Брейгеля.

Лежишь иногда зимой под деревьями и думаешь о чем-то, и все хорошо, а потом начинаешь пугаться, что вороны уже принимают тебя за труп и уже покушаются на твои глаза, и тогда ты уходишь домой.

Четырнадцатое февраля.

Снег не идет, лес ровный, будто войска на параде.

Ботинки не новые, но в них не скользко. Натуральная кожа, изделие белорусское. Меня совершенно не интересуют события в Беларуси, равно как и в других странах мира. Главное – не опоздать на поезд, который уже ушел. Рано зимой темнеет. И утром было темно. Да и днем. А уже почти ночь. Темно за окном. Ну ничего. Уснешь, проснешься, выпьешь. Что-нибудь напишешь. И снова ляжешь спать.

Не стоит жаловаться на то, чего нет.

Евгений Попов ушел в геологическую разведку при Брежневе, но вовремя вернулся в литературу. Держись, геолог, крепись, геолог, ты ветру и солнцу брат.

День тот же, что и сегодня. Пенсию принесли. Купил куриные потроха. Приготовил, выпил, покушал. Поэзия еще вернется, сучий твой потрох. Хотя зачем после Пушкина и других. Ну, ладно, тебе-то какое дело, пусть пишут. У тебя еще остались куриные потроха и выпить. Все остальное – ерунда.

Ходил в баню, заплатил за интернет, купил орехи грецкие, сыр козий и водку «Хаски», которая – легенда Севера и очищена холодом. Ну, мы знаем, мы помним Якутию, где продавался пищевой спирт, после которого некоторые из нас изображали львов, лошадей, удавов и сусликов.

Двадцать шестое февраля.

Оживились коты и птицы, солдаты ходят со смартфонами, сделал салат «Весенний», выпил и лег спать.

Выходить смысла нет. Сегодня то же, что и вчера. Ну, ладно, философ, а кушать? Вышел, купил, покушал. Лег спать.

Скажется ли оттепель на озимых культурах?

Сейчас говорят про корь. Я ее помню. Она приходила в костюме клоуна, и мне было жарко.

Ночью был снег. Утром пришел следователь по поводу пропавшего соседа. Купил цветы по поводу дня рождения жены. Познакомились на чьей-то свадьбе. Дело было давно. Ну ладно. Нужно сходить за продуктами питания. Цветы – это хорошо, а выпить нужно.

Приготовив куриные потроха, я выпил, закусил и вышел на улицу, где уже было темно, и какой-то человек сказал, что ему уже не хочется жить.

Купил продукты питания. С кем-то поговорил о смысле жизни. Живу я здесь давно. Многих уже нет. Все понимают, что и нас здесь скоро не будет. Но говорят, что есть еще другая жизнь. Ну ладно. Никто не знает. Пока что выпить, закусить и спать. Часы стучат над головой.

Какая-то женщина, она ходит, стирает, готовит, поет, ты лежишь на диване, вспоминая прошедшие дни.

– Пишешь?

– Да.

– Зачем?

– Не знаю.

– Тебя знают?

– Не знаю, то есть кто-то знает.

– У тебя нет глубины чувств и мыслей.

– Глубина моих чувств и мыслей – это глубина тарелки с горячим гороховым супом в морозный день.

Лет десять назад шлюхи меня занимали.

Г. Флобер

Полковник запаса ракетных войск стратегического назначения. Никого нет. Питаюсь в столовой таксопарка. Хожу в военной форме. В столовой таксопарка спиртного нет, но у меня есть. Уважаю водку на можжевеле. Не каждый знает. Не каждый может себе позволить. Выпьешь и видишь войска. Иногда из столовой таксопарка меня вежливо выпроваживают. Они меня побаиваются. Не каждый полковник удостаивает чести столовую таксопарка.

Озеро Дикое. Рыба ложится на дно. На поверхность всплывает субмарина.

Живу в Ялте. Продолжаю работать над повестью. Никуда не хожу из-за какого-то вируса. Питание доставляют