На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж! - Ульяна Подавалова-Петухова
А вчера в квартире обнаружился рояль. Именно об него беглянка ушибла локоть, когда упала, проспав сутки. Он был заставлен коробками с посудой из кухни, завален какими-то журналами, папками, даже люстра покоилась сверху на закрытой крышке. Инне удалось добраться до клавиш и открыть инструмент. От удивления она едва не села на пол.
Перед ней был не просто рояль. Если верить гравировке, это был старинный инструмент, насчитывающий более ста лет! Большее же потрясение было от того, что он был настроен. Звук получился чистый и словно прохладный, свежий, как осеннее утро на террасе. Почему этот чудесный рояль стоял зачехленным в углу? Кто на нем играет или, может, играл, ведь Вадим ей уже сказал, что ни он, ни Аля не имеют никакого отношения ни к искусству, ни к науке. Чей же он?
Конечно, бабушка — оперная певица — могла им пользоваться, но ее уже много лет нет, больше десяти, как поняла Инна. Любой музыкальный инструмент требует ухода и заботы. За десять лет бездействия вряд ли рояль сумел бы сохранить такую настройку. Что-то здесь нечисто. Может, Вадим или его сестра время от времени поигрывают на нем, ведь не все, кто окончил музыкальную школу, обязаны стать профессиональными музыкантами. Вот только эти двое так заняты, что трудно себе представить, что кто-то из них садится за инструмент.
Девушка, провертевшись полночи, пошла на кухню попить воды. Она успела выучить обстановку в доме, да и небо уже светлело. Но, выйдя в прихожую, остановилась. Дверь в кухню была закрыта, но сквозь рифлёное стекло было видно — там кто-то сидел, положив ноги на стул. Светился огонек сигареты, в стакане катались кубики льда. В открытое окно доносился приглушенный ночной говор проспекта. Зажужжала вибрация мобильника, огонек метнулся в сторону, экран осветил на краткий миг лицо своего хозяина. Вадим провел пальцем по сенсорной панели и положил телефон на стол, но тот, жужжа, опять поехал по поверхности стола. Романов затянулся и даже не посмотрел на сотовый, отхлебнув из стакана. Откинулся на спину, запрокинув голову назад — телефон всё так же скользил по столу, окрашивая комнату в голубоватый цвет. В конце концов, надоел своему хозяину, тот дотянулся до него. Подхватил одной рукой, второй раздавил сигарету в пепельнице и вновь провел пальцем по дисплею. Мобильник вжикнул в последний раз, и экран погас. Вадим вновь принял ту же позу.
Что-то в его поведении насторожило девушку. И это была даже не сигарета, хотя, как заявила Алька в первый день, в доме никто не курил, и не звук кубиков в стакане. На часах два ночи. Кто мог так поздно и так настойчиво названивать Вадиму? Инна на цыпочках вернулась в свою комнату.
В зеркальных дверцах встроенного шкафа отражалось подсвеченное сиреневой дымкой ночное небо. Больше всего на свете Инна любила это высокое Питерское небо. Она обожала белые ночи, и считала, что плата за них чернильными зимними ранними сумерками, не так уж велика. Два года назад со своим другом она ездила на Новый год в северную Норвегию и там впервые видела полярное сияние. Сердце замирало от красоты и ощущения свершавшегося чуда. Эх, если бы в Питере хоть пару раз за темную зиму небо окрашивалось такими всполохами, то город стал бы еще прекраснее!
Окна ее комнаты выходили на восток и север. Где-то там с надрывом орала кошка. Взвизгнула и тут же замолчала автомобильная сигнализация. Красивый женский смех разорвал тишину, и вновь всё смолкло. И сюда почти не долетал рев проспекта. Словно он был далеко-далеко, а не за углом. В этом особая прелесть улочек этого огромного мегаполиса! Открой окно гостиной, и в комнату тут же ворвется разговор проспекта: шум машин, голоса людей, пение клаксонов на светофоре, или вдруг тренькнет звонок велосипеда, откуда-то долетит музыка — и до всего этого рукой подать. Иногда многоголосье проспекта Инна сравнивала с оркестром. Убери какой-нибудь звук, и ты получишь новую мелодию, рассказывающую свою историю. Интересно, какая бы мелодия получилась у ее истории?
— Без визга тормозов, — тихо проговорила Инна, повернувшись на бок. — Тормозов у моей истории, судя по всему, нет.
Алька, перепутав смены, проспала. Ей позвонил администратор, и малышка долго пререкалась с ним по телефону. Потом, даже не позавтракав, вылетела из квартиры. Инна помогла ей найти зонт, так как за окном дождь стоял стеной, затем прошлась по квартире и, наконец, зашла в ванную. Вчера она забыла снять линзы и сейчас из-за этого чувствовала дискомфорт. Она сменила линзы и вновь посмотрела на себя. Волосы отливали золотом, и девушка вздохнула.
— Хочешь спрятать дерево, спрячь его в лесу. Хочешь спрятаться самому, стань другим человеком, — проговорила она.
Сейчас ее мучили угрызения совести. Зря она так вчера поступила с Вадимом. Он, как и обещал, сделал ее другой, она же в благодарность нашипела на него, аки змей! Несправедливо!
Инна поставила чайник на плиту и обозрела масштабы ремонта. Кухню она потихоньку поободрала. Теперь стены выглядели так, словно по ним стреляли картечью. Она провела по ним рукой и вдруг всё решила. Оглядев мешки с сухой смесью, она притащила один в столовую и приготовила раствор. К полудню она закончила шлифовать стену с окном, как вдруг в дверь позвонили.
Она глянула в глазок и, увидев Изму Изральевну, открыла дверь. Дама улыбнулась и озвучила цель своего визита. Оказывается, у них в ванной перегорела лампочка, а поменять некому. Не могла бы это сделать девушка? Инна тут же заверила оперную певицу, что, конечно же, может, какие пустяки. Закрыла квартиру и прошла к соседям. Эммануил Маркович, кряжистый старик с палкой в руках, сетовал на жену, и уверял, что и сам может это сделать! Какой же он мужчина, если даже поменять лампочку ему не по силам?! Изя махнула на него сухонькой ручкой и указала девушке, где стоит стремянка: с табуретки даже с Инниным
