Записки эмигранта - Александр Семёнович Кашлер
Уверенность близкого где-то Её присутствия вносила ощущения внутренней дрожи. Аналитические вычисления и прикидки Её местоположения на нашей большой кухне подвинули меня в один из ближайших дней проинспектировать дальний и труднодоступный угол кухни между столом и телевизором, где были беспорядочно складированы книги и видеокассеты – куча-мала, что называется. Так осторожно, как мне только позволяла моя брезгливость пополам с боязнью, стал медленно перекладывать с места на место одни за другими книжки и кассеты, постепенно пробираясь вглубь, осознанно приближаясь к опасности чего бы то ни было. Физическое ощущение воспалившихся оголённых и искрящихся, как высоковольтные провода в густом тумане нервов не покидало меня, а мой рассудок находился на грани потери сознания в предвкушении развязки. По какой-то мистической примете книга Уильяма Шекспира "Укрощение строптивой" была приподнята последней перед тем, как … мы встретились с Ней глазами. И застыли, как заворожённые. Это был момент истины. Момент наивысшего нервного накала, длившийся мгновение. Не помню себя после этого. Не могу поручиться с уверенностью в том, что произошло со мной потом.
Теперь, мои сомнения развеялись, как дым. Я понял и то, что не только мы, а и Алёнушка пребывала в состоянии страха. Затаилась. Замерла. Голодная, без питья, не предпринимая никаких попыток самоспасения и освобождения из неволи. Смирилась, что-ли? Это было так не похоже на то, о чём я был наслышан до этого. Агрессивность и кровожадность этих млекопитающих была непреложным фактом и определённым стереотипом в сознании при их характеристике. Недаром, в гитлеровской Германии, во многих антисемитских пропагандистских фильмах и рисунках того времени, "любимые" нацистами евреи ассоциировались по своему образу и подобию с крысами, как с гнуснейшими тварями в их "цивилизованном" арийском представлении.
Окончательно убедившись наяву в присутствии Алёнушки, ход моих мыслей и решение, последовавшее за этим, выкристаллизовались в пользу активных действий. Пришло время положить конец этому безобразию.
…Неоправданно затянувшийся и навязанный нам ангажемент с участием инженю-самозванки подталкивал драматургию постановки этой антрепризы к своему апофеозу с обязательной и необходимой для нас фатальной неизбежностью финала, и закрывающейся занавесью. Так устроен театр: начинается с вешалки, а кончается занавесью. Так же устроена и жизнь, но проще: вешайся – не вешайся, а конец один – закрывающаяся занавесь. Сейчас, по прошествии времени, я могу себе позволить некоторую вольность спокойного философского осмысления, построение аналогий и шутовство. Тогда, было не до этого. Тогда – всё, ещё только находилось в преддверии развязки. Без всякой драматургической основы развития событий. А тем временем… венецианский мавр уже стучался в спальню Дездемоны…
…Рассуждал я так: надо Алёнушке дать возможность каким-то образом покинуть наше гостеприимное заведение. В гостях, как говорится, хорошо, а дома – лучше. Мы же, всячески отрезали для неё все пути к исходу и не её в этом вина. На четвёртый (!) день, с той самой злополучной ночи, когда они с другом напару удумали покуситься на наше жилище, утром, уходя как всегда на работу, я первый раз нараспашку отрыл окно на кухне, не забыв закрыть кухонную дверь. Тем самым, предоставив ей возможность добровольно уйти через окно. И высота второго этажа её не испугает, – думал я. Крысы могут запросто преодолевать такие высоты.
Знал бы я, был бы я уверен в таком классическом разрешении вопроса наверняка, не стал бы делать того, что сделал, а ограничился бы только этим! Но, взял грех на душу. Каюсь. По правде и искренно. Видимо, неистребимы, сидящие в нас кровожадность и желание отомстить, а в данном случае, – за ту лихорадочную нервозность, которой мы были подвержены те жуткие четыре дня. Да, это останется на моей совести несмываемым пятном. Кто-то скажет, – не морочь себе и нам, за одно, голову. И будет прав. И всё же, всё равно я не могу не огорчаться содеянным. Насколько было бы легче по-другому…
Я не просто открыл окно. Я поставил на подоконник в створе открытого окна ловушку со смертельно захлопывающейся тугой пружиной, купленной накануне, предупредительно подложив красивую маленькую вышитую подушечку под ловушку. Сам не знаю для чего. Декорации пользы ради. Для пущей убедительности сценической мизансцены. А проще – для обмана, маскировки и сокрытия опасности. Ну, ни гад я после этого?!
У Неё был только один путь на волю – путь через окно. И Она им воспользовалась!…
Мистер Олимпия
Нет на свете прекрасней одёжи, чем бронза мускулов и свежесть кожи.
В.В. Маяковский
23 октября 1999 года. Я сижу в первом ряду огромного зрительного зала, только что построенного и открывшегося в марте этого же года в Лас Вегасе, золотом переливающегося снаружи в солнечных лучах, умопомрачительного по своей красоте и архитектуре многоэтажного пятизвёздночного отеля Мэндэлей Бэй. На сцене происходит священнодействие – финальная, завершающая часть самого престижнейшего в мире, 35-ого конкурса бодибилдинга на звание Мистер Олимпия – своего рода, чемпионата мира. Рядом со мной и за мной, узнаю их по лицам, сидят чемпионы и призёры конкурсов прошлых лет, голливудские звёзды и все те, кому это интересно профессионально: роскошные, хорошо ухоженные дамы со своими влиятельными мужьями. Все собрались, чтобы насладиться великолепным шоу, где демонстрируется красота, гармония и сила человеческого тела. Равнодушных нет. Горящие глаза присутствующих обращены к сцене, где самые именитые атлеты-бодибилдеры планеты соревнуются за титул сильнейшего атлета мира. Призовая награда победителю – чек на сумму свыше ста тысяч долларов и небольшая статуэтка с фигуркой Евгения Сандова, выбранного когда-то в качестве достойного символа атлетизма. Ведущий шоу – известный в мире кино и телевидения комедийный актёр Синбад. Честно говоря, я мечтал там увидеть Арнольда Шварценеггера – чемпиона-чемпионов, завоевавшего до этого титул Мистер Олимпия семь раз. Однако, как было объявлено, он приболел и вместо этого прислал своё приветствие конкурсу и отрывок из своего, только что снятого фильма, который и был показан на большом экране.
Проводящиеся с 1965 года ежегодно в США конкурсы Мистер Олимпия, организованные первоначально братьями Джо и Бэном Вэйдэрами, стали тем маяком для атлетов, к которому направлены их стремления называться лучшими в мире. Не многим выпала честь дойти до такого уровня. Тем же, кому это удалось, остались в мировой истории спорта навечно.
В перерывах мне удалось лично взять автографы на память у некоторых призёров как прошлых лет так и этого конкурса, которых я узнавал и помнил по фотографиям в журналах: Шон Рей (5 место в 1999 году), Пол Диллет (7 место в 1999 году).
Закончился конкурс, церемония награждения. Я подхожу к сцене,
