Николай Лесков - Чёртовы куклы
Фебуфис остановил взгляд на служанке и сказал:
- Зачем она здесь?
Гелия сделала лёгкое движение головой, и женщина вышла.
- Могу ли я сделать вам один вопрос? - сказал Фебуфис.
- Конечно, - отвечала Гелия.
- О чем с вами говорил наедине герцог?
Гелия сдвинула брови и покраснела. Фебуфис мгновенно сорвался с места и вскрикнул:
- Я хочу это знать!
- Он говорил со мной об одном деле моего отца.
- О каком деле?
- Я не должна этого никому сказать.
- Это неправда!.. это ложь!.. Вы его любовница!
Краска мгновенно сбежала с лица Гелии и заменилась болезненною бледностью.
- Да, - продолжал Фебуфис, - я вас поймал... я вас открыл, я теперь понимаю ваше поведение, и вот... вот...
- Что вы хотите?
- Ничего!.. От вас ничего... Поняли?
- Поняла.
- Прекрасно!.. Мне не нужна герцогская любовница!
- Да?
- Да. Вы должны были по крайней мере раньше мне сознаться в этом.
- Идите ж вон отсюда!.. Сейчас же вон, или... эта собака перекусит вам горло!
- Я вон... я?!
- Да, вы... Вон, сын приказчика моего деда!
- О, - протянул Фебуфис, в голове которого его собственный павлин вдруг распустил все свои перья, - так вы вот как на меня смотрите! Я вам покажу, кто я!
И он, задыхаясь и колеблясь от гнева на ногах, пошёл в свою мастерскую, но он не лёг спать, - его пожирала простая физическая жажда мщения, - он сошёл опять вниз, взял из буфета две бутылки шампанского и обе их выпил, во всё время беспрестанно волнуясь и то так, то иначе соображая своё положение. Он непременно хотел что-то сделать, и не знал, что ему делать. В этом уплыл остаток ночи, и в окнах серел рассвет непогожего дня.
Фебуфис стал приходить в другое, мирное настроение: он чувствовал теперь потребность сказать жене - холодно и не роняя своего достоинства, что они навсегда будут чужды друг другу, и решить сообща с нею, как им держать себя, пока они найдут наименее скандалезный выход. Это будет холодное, деловое объяснение, но его надо сделать немедленно, сейчас, чтобы ни он, ни она не предприняли ничего несоответственного порознь и чтобы с сердца разом скорее сбросить то, что так тяжело и гадко.
Но двери её спальни, конечно, опять уже заперты, и если она их опять не отопрёт?.. Ему надо было просто, уходя, вынуть ключ, но он не догадался. Но он её заставит отпереться. Он не будет стучать и ломиться, как ревнивый портной, а он её убедит... он её образумит. Так или иначе, она ему отопрёт и его выслушает... А иначе... он сделает чёрт знает что!
Он выпил ещё залпом, один за другим, два стакана шампанского, взял с камина флакон со скипидаром и стал спускаться с лестницы. Он не чувствовал себя пьяным, и в самом деле он не был пьян. Он ни скоро, ни тихо подошёл к жениной спальне, которая действительно оказалась запертою, спокойно тронул ручку двери и произнёс спокойным голосом:
- Я прошу вас меня извинить и не отказать мне выйти ко мне в эту комнату: мы должны сейчас объясниться.
Гелия не отвечала.
- Я хочу знать, слышите ли вы, что я вам говорю?
- Слышу.
- Оденьтесь и выйдите. Это важно для моей и вашей жизни.
Молчание.
- Я вам даю слово, что вы не услышите ни одного грубого слова. Не бойтесь меня.
Ему слышалось, что она как будто ходит и что-то делает, но на его слова не отвечает.
- Я вам даю слово, что вам меня не должно бояться.
Она ответила: "я не боюсь", и опять слышались её шаги и движение.
"Она ждёт служанку и хочет уйти другим ходом!"
Это его взбесило.
- Вы не отворите?! - вскричал он, после нескольких слов, оставленных ею без ответа.
Гелия снова молчала.
- А, в таком случае я сейчас сожгу вас в вашем затворе.
С этим он плеснул скипидаром на портьеры и зажёг их и в полном безумии бросился к другому выходу из спальни, но в это же мгновение осаждённая повернула ключ и, открыв двери, предстала в пылающей раме горящих портьер. Она была в мантилье и в платье, с головой, покрытой кружевною косынкой. Этого Фебуфис не ожидал и вскрикнул:
- Куда вы?
Она только смерила его глазами и сделала шаг вперёд.
Тогда он, забыв всё, кинулся, чтобы остановить её, но она на всё это была готова: она вынула из-под мантильи руку и подняла прямо против его лица маленький щегольский пистолет.
- Я этого не боюсь! - вскричал Фебуфис.
- А я требую только, чтобы вы до меня не касались.
Из отуманенной бешенством и, может быть, отчасти вином головы Фебуфиса выскочил сразу весь план его мирных и благородных действий. Не успела его жена пройти через залу, как он догнал её у второй двери и схватил её сзади за мантилью. Гелия ударилась виском о резной шпингалет и, вскрикнув от боли, рванулась и убежала... В руках Фебуфиса осталась только её мантилья. Жена ушла... стало пусто: на полу лежала большая золотая шпилька, вершка в четыре длиной, какие носили по тогдашней моде, и на узорчатом шпингалете двери веялись, тихо колеблясь, несколько длинных и тонких шелковистых чёрных волос.
Гелия выбежала из мужнина дома, как из разбойничьего вертепа, в одном платье, и безотчётно пошла, как некогда шёл куда-то обиженный Пик. Она не замечала ни окружавшей её стужи, ни ветра, который трепал её прекрасные волосы и бил в её красивое негодующее лицо мелкими искрами леденистого снега.
В уме Гелии было идти прямо к герцогу и сказать ему:
- Защитите меня от обиды и, если вы рыцарь, - как о вас говорят, скажите, что я не была вашею любовницей, и отмстите за мою честь.
Она верила, что она должна и может это сказать, что она это непременно скажет и что он защитит её, как рыцарь.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Не давая себе отчёта, хорошо или дурно она думает, Гелия очутилась у герцогского замка. Выросши в торговом городе, жившем более во внешних политических сношениях с Европой, чем с своим правительственным центром, Гелия имела очень недостаточные понятия о том, как можно и как нельзя говорить с герцогом; но это и послужило ей в пользу, или, быть может, во вред, как мы увидим потом, при развитии нашего повествования.
В замке и вокруг замка герцога жизнь начиналась по-военному, то есть очень рано, и в тот ранний час, когда Гелия показалась у подъезда герцога, там уже стояла запряжённая для него лошадь.
Гелия пошла прямо к подъезду и стала у колонны. Дежуривший у подъезда офицер настоятельно просил её удалиться и особенно указал ей на сопровождавшую её собаку.
Гелия слабо понимала речь того языка, на котором говорили в столице герцогства, но поняла указания на Рапо и нетерпеливо взглянула на него глазами.
Тяжёлый и сильный зверь поднялся и пошёл прочь за угол главной площадки замка.
- И вы сами тоже должны удалиться, - сказал офицер; но прежде чем он успел настоять на этом, массивная дверь быстро распахнулась, и появился герцог. Гелия к нему бросилась, как дитя, и в то же время как уверенная в своём достоинстве женщина.
Герцог остановился: ветер сильно перебивал её лепет.
Она говорила, но он не понимал её и... не узнавал её.
Она в отчаянии закрыла лицо руками.
Герцог ещё отодвинулся и приложил ладонь над глазами.
Гелия упала на колени и на этот раз твёрдо сказала:
- Молю вас, спасите!
- Что нужно? - спросил грозно герцог.
И в этот же миг он узнал Гелию и ужаснулся.
- Это вы, Гелия! Что с вами случилось?
И он подался к ней ближе и закрыл её от ветра и снега полою своего плаща.
- Ваша светлость! - простонала она, - была ли я вашею любовницей? - и, зарыдав, она не могла продолжать далее.
Герцог заметил, что она шатается, и подхватил её под руки.
- Кто смел сказать это?
- Вы меня выдали замуж, - произнесла Гелия.
- Ну да!.. Что ж дальше?
Гелия протянула к герцогу руку, в которой был пистолет, и сказала:
- Прикажите скорее взять меня в тюрьму.
- За что?
- Я сейчас хотела убить моего мужа.
- За что?
Она плакала.
- Говорите скорее, за что?
- Он хотел меня сжечь, - он обращается со мною как разбойник!
И, произнося каждое слово, она колебалась на ногах и вдруг совсем пошатнулась в сторону.
Герцог плотнее прикрыл её плащом и сказал:
- Смотрите... правда ли это?
Вместо ответа Гелия взяла холодною рукой руку герцога и приблизила её к своей голове.
На белой замшевой перчатке герцога остались капля крови и несколько глянцевитых и тонких чёрных волос.
Из груди его вырвался звук ужаса и негодования.
- Злодей! - вскричал герцог, - он будет страшно наказан!
С этими словами, задыхаясь и сверкая глазами, разгневанный герцог всхлипнул и потом отечески обнял молодую красавицу и, почувствовав, что она падает, поднял её, как дитя, на руки, поцеловал в темя и с этою ношей возвратился назад в двери замка.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые - журнал "Русская мысль", 1890, Л 1.
Опубликована была лишь первая часть романа. Продолжения не последовало, вероятно, из-за цензурных опасений редакции журнала. Написанный в условной манере, роман представлял собой сатирический памфлет. Изображенные Лесковым безграничный деспотизм, порожденная им дряблость характеров, падение нравов в высшем обществе вызывали у читателя ассоциации с "глухой порой" николаевского царствования. Правитель-самодур герцог напоминал Николая I, в его приближенных без особого труда можно было узнать деятелей царской администрации - Нессельроде, Дубельта, Адлерберга. Под именем Фебуфиса в романе выведен русский художник К. П. Брюллов (1799 - 1852). Опираясь на многие факты его биографии, Лесков, однако, не ограничивает себя только этим материалом. Фебуфис - собирательный образ художника, талант которого гибнет под опекой деспотической власти.
