Николай Лесков - Чёртовы куклы
Негоциант ничего не определил дочери, но можно было думать, что он даст большое приданое, а герцог, который "любил награждать", конечно, доставит многосторонние другие выгоды, - вышло, однако, так, что всё это было вдруг испорчено на первых порах. Недобрым предвестием всего было письмо, которое Фебуфис нашёл у себя на столе в то время, когда привёз к себе молодую супругу и оставил её на короткое время в её художественно отделанной половине. Письмо было написано какою-то злою и мстительною женщиной: в нём извещали Фебуфиса, что он великолепно надут, что он получил жену с большими претензиями и без всяких средств; что тесть его, слывущий за миллионера, на самом деле готовый банкрот, ищущий спасения в дорого ценимой им уступке; что брак этот со стороны Гелии есть жертва для спасения отца, а Фебуфис от всего этого получит право ужинать всегда без последнего блюда.
Фебуфису показалось, что это писала Пеллегрина. Он знал, что букашка чертовски скрытна, ловка и мстительна, а притом она, кажется, успела стать слишком знакома с внутренним Шером и умела узнавать у него кое-что из его ежедневных упражнений в подпечатывании и чтении писем, вверяемых почтовой пересылке.
Маленькая изящная Пеллегрина могла знать тайности, но ей также ничто не мешало и лгать и клеветать на людей. Эта женщина - живое и мерзкое воспоминание, при котором является укол в сердце и мелькает перед глазами тень маленького Пика.
Теперь это случилось как нельзя больше не вовремя. Теперь это надо решительно прочь.
Он наскоро сунул смутившее его на минуту письмо в карман изящного спального жакета из мягкой восточной материи и в лёгких восточных туфлях спустился из мастерской вниз к жене, спальня и уборная которой были устроены в тех самых покоях, которые занимал в этом казенном доме Пик и его Пеллегрина. Спальня Гелии приходилась именно в той самой комнате, где Фебуфис писал портрет с Пеллегрины и скомпрометировал её, севши слишком далеко от неё на диване.
Это всё опять ему ненадлежаще вспомнилось, когда он с изящною ночною лампочкой в руке проходил по мягкому ковру той комнаты, где стоял Пик, держась рукою за сердце и выслушивая из собственных уст жены сознание в её поступке и в её чертовской опытности и органической любви к обману.
Фебуфис тряхнул своими поредевшими кудрями, как бы отгоняя воспоминания, и положил руку на массивную бронзовую фигуру дракона, служившую ручкою двери в женину спальню.
Сию минуту он увидит свою великолепную Гелию...
Сердце его усиленно билось, но дверь не подавалась... она была заперта. Быть может, это ему так только кажется; быть может, он неловко берётся. Он надавил ручку сильнее и теперь несомненно убедился, что дверь заперта изнутри на ключ. Значит, полученное неизвестным путём письмо предупреждало его кое о чём верно... свадебный пир его кончен, и он, как дитя, оставлен "без последнего блюда".
Он был в нерешимости, что ему делать: встряхнуть дверь и звать жену так, чтобы она должна была откликнуться, или выдержать себя и на первых же порах наказать её ни с чем несообразный каприз пренебрежительною холодностью?
Первое угрожало шумом и скандалом, который мог дойти до ушей прислуги и сделать его смешным в передней, на кухне и в мелочных лавках, откуда потом придёт слух и в гостиные... Второе... ещё может к чему-нибудь вывести.
Он предпочёл второе и возвратился спать в свою мастерскую.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Утро второго дня было для Фебуфиса тяжело неимоверно. Начало семейной жизни его не радовало, и он встал, ощущая никогда ему до сих пор не известный страх перед женщиной... прекрасною, строгою и чертовски холодною женщиной, избалованности и капризам которой, очевидно, нет меры, точно так же, как не видно меры её упорству и самообладанию, которых совсем нет у Фебуфиса.
Но обстоятельства требовали, чтобы он показал некоторое самообладание, и он решился сделать над собою твёрдые усилия. Он сошёл в столовую, где имел привычку пить свой утренний кофе, и, к удивлению своему, застал здесь за столом совершенно одетую жену, перед которой была английская книга, а у ног её лежала её огромная чёрная собака Рапо. Супруги повидались холодно, как знакомые. Гелия не обнаружила ни малейшего замешательства и даже не дала заметить мужу, что она его некоторое время ожидала за кофе. Он хотел разразиться, но вместо того извинился, сделал несколько незначительных вопросов и несколько раз посмотрел на чёрного Рапо. Его занимало: когда и кто привёл в его дом эту собаку, имевшую чрезвычайную привязанность к Гелии, а к нему возымевшую с первой встречи глухое личное неудовольствие, способное при всяком удобном поводе перейти в открытую неприязненность? Фебуфис даже не вытерпел и полюбопытствовал:
- Когда сюда перебрался Рапо?
Гелия отвечала, что Рапо пришёл вчера с её верною служанкой.
"Рапо и верная служанка!.. Недурненькие штучки для начала", - подумал Фебуфис и затем спросил:
- А где вы нашли для него здесь помещение?
- Его помещение, как всегда, при мне.
- Нет, где он спал?
- На ковре, в ногах у моей постели.
"Какова штучка!" - подумал Фебуфис и встал, чтобы приветствовать двух близких родных жены, приехавших сделать ей обычный визит на другое утро после брака.
Фебуфис был рад их приходу, чтобы избавиться от сообщества, в котором ему становилось тяжело, и в то же время показать первое проявление и своего равнодушия и своего самообладания.
Он мало поговорил и, встав, направился к себе в мастерскую; но при повороте на ковре наткнулся на Рапо и чуть не упал.
Он видел, что гости и его жена сделали над собою усилие, чтобы не засмеяться его полёту и смешному взмаху, который он сделал руками.
Один Рапо поглядел на него серьёзно и грустно, без унизительной иронии, и, звучно вздохнув из глубины своей собачьей души, точно хотел сказать: "Ах, уйди, тебе здесь не место!"
Фебуфис с своей стороны подумал: "Я эту собаку непременно убью", - и затем он пришёл к себе в мастерскую, одновременно чувствуя и бешенство и неотразимую потребность удерживаться, и вдруг он схватил кисти и начал работать.
С этих пор мастерская, этажом выше жилья, сделалась его постоянным приютом. Он точно вышел из дому без спора и без боя, сам не заметив, как это случилось.
Он делал с женой визиты; был с нею на завтраке в замке у герцога, причем герцог, поздравляя Гелию, поцеловал у ней руку в присутствии герцогини. Потом у них был родственный обед, за которым Фебуфис убедился, что отец его жены не даст дочери ничего, а что все прочие её родственники совсем даже и не намерены почитать его за замечательного человека. Они нимало не скрывают, что смотрят на него просто как на герцогского фаворита, до которого они снизошли случайно, по обстоятельствам, о которых он поймёт в своё время и для которых обязан будет поработать. Вообще со временем ему скажут, что делать. За обедом последовал бал, на котором в блестящей свите прошёл герцог, и опять уже не раз, а два раза поцеловал руку Гелии, здороваясь и прощаясь, - и сидел с ней одной пять минут в уединённой маленькой гостиной, из которой, по принятому этикету, в эти минуты все вышли. Потом он подарил, по старине, вниманием и Фебуфиса. Он спросил его:
- Счастлив?
Фебуфис поблагодарил за внимание.
- То-то! - пошутил герцог и, улыбаясь, шепнул ему на ухо: - Будь терпелив и уповай на бога.
"Что за дьявольщина! - подумал, провожая герцога, Фебуфис. - Во что, в самом деле, он не вмешивается, чего он только не знает и о чём он не говорит!.. Как его много! Как его везде чертовски много!"
И вдруг он остановился на месте и зашатался. Он вдруг ясно увидел, что его жена - любовница герцога.
С Фебуфисом сделался обморок, и довольно странный обморок, в котором продолжалось сознание.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Этого, может быть, только не видят другие, или, наоборот, это видели и видят все, кроме его. Он, настоящий, форменный муж, который узнаёт о своём позоре самый последний и потом смиряется и сносит это из ложного стыда или выгод, но вот тут уж ошибка, - этого одного уж ни за что не будет с Фебуфисом. Этого он не снесёт ни за какие выгоды в мире. Он это разъяснит и разрубит все сейчас, сию минуту. И все условия ему благоприятствовали обморок сокрыл от него разъезд гостей и окончание бала. Придя окончательно в чувство, Фебуфис увидел себя в полумраке, на кушетке, в будуаре жены. Сюда перенесли его гости, при которых он упал в дурноте, проводивши герцога. Гелия стояла перед ним, возле неё была её "верная служанка", и невдалеке от неё, глядя ей в глаза, лежал не менее верный Рапо. Огни во всех апартаментах были потушены, и в доме была тишина; сквозь складки оконных занавесок виднелась звезда, меркнувшая в предрассветной синеве неба.
Фебуфис остановил взгляд на служанке и сказал:
- Зачем она здесь?
Гелия сделала лёгкое движение головой, и женщина вышла.
- Могу ли я сделать вам один вопрос? - сказал Фебуфис.
