Гайто Газданов - Том 4. Пробуждение. Эвелина и ее друзья
Публикуемый фрагмент открывает читателю, знающему творчество Газданова и его этико-эстетические матрицы, возможность продолжения этой истории, домысливания ее. Вполне вероятно, учитывая способность персонажей Газданова к преображению, «пробуждению», «перевороту», Смит с его душевной тонкостью, вкусом, а под его воздействием и Маргарита могли бы пережить духовное преображение, подобно другим персонажам позднего, «послевоенного» Газданова (см. романы «Пилигримы», 1953; «Пробуждение», 1965–1966; «Эвелина и ее друзья», 1969–1971). Но в 1930-е гг. такое начало осталось без продолжения: вероятно, писатель еще не знал, что делать с «падшими героями».
Особый интерес представляют несколько обнаруженных в Архиве Газданова рассказов и фрагментов первой половины 1940-х гг. В этот период писатель, находившийся в оккупированной Франции и участвовавший в Движении Сопротивления, остается верен себе: он остраненно изображает это страшное время в рассказе «Последний день» и вместе с тем в эти тяжелые дни обращается к своей постоянной теме – природе любви и счастья в рассказе <Ольга>. К нему примыкает рассказ «Бистро» (цату его создания определить пока не удалось) – о молчаливом персонаже с говорящей фамилией (Россиньоль по-французски – «соловей»), поначалу кажущейся странной для такого «чрезвычайно несловоохотливого» персонажа. Однако любовь преображает его, делает адекватным его сути, «замыслу». Смерть в обоих рассказах – следствие обрыва любви, исчезновения счастья. История Ольги, странной, ускользающей женщины, охваченной «тягой к разрывам», перекликается и с рассказом «Ошибка» (1938): обеих героинь, обаятельных и эгоистичных, одно и то же необратимое событие – смерть – заставляет осознать потерю любви в лице единственно любимого человека. Возможно, именно в годы войны, т. е. господства смерти, писатель особо остро ощутил природу воздуха жизни как любви.
В рассказе «Последний день» (1943), несколько затянутом эксперименте в духе Кафки, творчество которого обрело международную известность именно в годы Второй мировой войны, Газданов «примеряет», обыгрывает на свой лад его дух и стилистику, экспрессионистские приемы изображения войны (образ обгоревшего коня и т. д.). Мрачный абстрагированный город в рассказе – своеобразная кафкианская проекция и вариация темы «чужого города далекой и чужой страны» (заключительные слова романа «Ночные дороги»). Вместе с тем повествователь размышлениями о собственной эмоциональной недостаточности, об отсутствии страха, а также манерой точно, детально, без прикрас фиксировать свои состояния и поступки напоминает Мерсо, героя знаменитой повести Камю «Посторонний», вышедшей в свет в оккупированном Париже летом 1942 г. Вполне вероятно, что Газданов, остававшийся в Париже, прочел се, как и философское эссе Камю «Миф о Сизифе», опубликованное в декабре 1942 г.
В рассказе четко намечен мотив противостояния в этом мире одних сил другим, то есть конкретный исторический конфликт осмысливается здесь в философско-экзистенциалистском ключе.
Рассказчик – одновременно и участвует в событиях и наблюдает их со стороны: толстовским остраненным взглядом – с высоты птичьего полета. В конце рассказа герой констатирует: когда все было кончено, «мои чувства обрели ненужную и трагическую свободу», т. е. возникает мотив тщеты человеческого существования, хотя, как показывает логика рассказа и жизни персонажа, участие в жизни, выполнение своего долга – изначальная экзистенциальная обязанность человека.
В основе рассказа – признание тайны, непознаваемости жизни, роли случая в ней и в то же время ощущение скрытых в ней закономерностей; в сущности, мы наблюдаем в рассказе поединок рассказчика с неким противником, соперником, некую шахматную партию жизни, столкновение воль и психологий двух сильных людей, противников по воле случая, и в конечном счете необъяснимую (вмешательство посторонних или потусторонних сил) победу рассказчика, уже готового к смерти и столь характерно для газдановского героя, в традиции русской классики, размышляющего об условном законе причинности и случайности, предопределяющих судьбу и смерть человека.
Роман «Переворот» написан Газдановым под впечатлением событий «молодежной революции» на Западе в конце 60-х гг. XX в. Хотя действие происходит в некой необозначенной (тем самым как бы в любой западноевропейской) стране, но именно близкую Газданову Францию можно рассматривать как «архетипную страну» случившегося. Именно в 1960-е гг. она, сделав колоссальный рывок в экономическом развитии, стала «обществом потребления», в котором крайне обострился конфликт «отцов и детей». На нормы и идеалы этого общества – конформизм, ханжеский морализм, материальный успех и комфорт – молодежь реагировала эпатажным неприятием, бунтом разных видов – от ухода из дома, мини-юбок, увлечения наркотиками, вандализма до политических выступлений.
К молодежному движению примыкали и другие социальные группы. Идеологию левоэкстремистского движения 1960-х гг. во многом определили концепции немецко-американского философа и культуролога Герберта Маркузе (1898–1979). Он ввел понятие «одномерного человека», порождаемого тотальной системой, лишенной всех прежних нравственных ценностей, ориентированной на технологический прогресс как главную ценность и находящейся в ситуации, которую Ницше охарактеризовал как «Бог мертв»; «одномерное общество» порождает «одномерного человека», полностью зависимого от государства, которое манипулирует его сознанием через механизм потребностей, прессу, радио, телевидение, рекламу, моду. Убежденный в том, что протест – свойство природы человека, Маркузе был сторонником «тотальной революции». В бесконечном протесте он, радикально пересматривая Маркса, видел разгадку природы и назначения человека, источник радости и полноты его бытия. Он полагал, что в новых условиях революционная инициатива переходит от рабочего класса, интегрированного в социальное целое, к радикальным слоям студенчества и гуманитарной интеллигенции, а также к «аутсайдерам» (преследуемым национальным меньшинствам, к безработным и люмпенам).
Смещенное представление о социальных закономерностях подталкивало демократически настроенную интеллигенцию к лево-радикализму, питаемому троцкизмом, маркузеанством, маоизмом. Йолагая, что национально-освободительные движения в странах «третьего мира» могут преподать уроки обуржуазившемуся Западу, леворадикалы мифологизировано воспринимали партизанское движение в Латинской Америке, революцию на Кубе. Че Гевара (см. коммент. к с. 732) стал их кумиром.
Истоки их интереса к «внеевропейскому» опыту следует искать не только в политике, но и в философии, осознавшей кризис общеевропейских духовных ценностей. В 1960-е гг. выходят десятки книг, сотни статей о Китае. Опыт китайской «культурной революции» кажется левым радикалам универсальным. Эту точку зрения наиболее энергично пропагандировала французская группа «Тель Кель», возникшая поначалу как объединение левых литераторов, а затем превратившаяся в левацко-маоистскую группировку, подчинившую политическим проблемам все остальные. Она продемонстрировала поразительную способность интеллектуальной элиты доводить левацкие увлечения до крайности. Движение «левых» в 1960-е гг., «студенческая революция» – последний всплеск «левого утопизма», исчерпавший себя в 1973–1974 гг.
«Мятежные 60-е» завершились в 1968 г. – «майским взрывом» – «студенческой революцией» в Париже и других университетских городах Франции, перекинувшейся и в соседние страны. Студенты выставили требования политического характера. В парижском Латинском квартале и других местах появились баррикады, которые силам порядка пришлось брать штурмом. Таким образом обнажился острый государственный кризис.
Вполне возможно, что Газданов, любивший «игру» с историческими прототипами (как, например, в рассказе «Вечерний спутник», 1939, где обыграно некоторое сходство персонажа с Жоржем Клемансо, премьер-министром Франции в 1906–1909, 1917–1920), создавая в «Перевороте» образ президента, думал о генерале де Голле, президенте Франции (1958–1969) (герое, лидере французского Сопротивления во время Второй мировой войны), вернувшем Франции статус великой европейской страны, что было особенно существенно для нее (и крайне существенно для Газданова, судя по рассказу <Дядя Лёша>) после «позорного падения» во время войны.
Очевидно, что события 1960-х гг. произвели шоковое впечатление на писателя, уже однажды, в начале XX в. наблюдавшего «переворот» и его трагические последствия. В романе ощущается отчаяние человека, вновь, уже во второй половине века, свидетеля бессилия государства – полиции, администрации, неспособных остановить «бунт, бессмысленный и беспощадный». Газданов изобразил «утопию по Маркузе» как развал, хаос, выявив «механизм» ее реализации: от «подстрекательской» деятельности левых интеллектуалов до использования «революции» криминальными элементами, что он особенно акцентирует в своем романе.