Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой - Лев Юрьевич Альтмарк
– Как-как?!
– «Дурками», потому что ничего серьёзного в них нет. Просто это картинки из моего прошлого, и, как мне кажется, очень смешные…
Дурки так дурки, решил Яшка про себя, ему виднее, как определить жанр своих опусов. В конце концов каждый из нас хозяин собственной судьбы: хочет – травится, хочет – давится. Может, лучшего названия они и в самом деле не заслуживают. Как корабль назовёшь, так он и поплывёт.
– Так вот, – продолжал Шмулик, – написать-то я их написал, но чувствую, слог кое-где хромает, и стиля маловато. Не мог бы ты их на досуге посмотреть и поправить?
После того как тебя назвали хорошим писателем, как-то уже неудобно отказываться от такой мелочи, как правка чужой рукописи.
– А объём большой? – на всякий случай спросил Яшка.
– Нет! Каждая дурка максимум полстранички, а всего их штук десять.
– Итого пять страничек, – подсчитал Яшка, – что ж, приноси, посмотрим, что из них можно сделать. Только заранее предупреждаю…
– Это тебя, дорогой, ни к чему не обязывает, – поспешно отреагировал Шмулик, – если что-нибудь из рассказиков совсем никуда не годится, выбрасывай без сожаления.
На том и порешили. Напоследок сосед спросил:
– Ах да, совсем забыл. Скажи, пожалуйста, как пишется слово «г*вно» – через «а» или «о»?
Тут бы Яшке насторожиться и поинтересоваться, для чего потребовались такие слова в коротких рассказиках, но он легкомысленно ответил:
– Честно говоря, не знаю. Лично я стараюсь не употреблять подобные слова. Всегда можно их как-то обойти. А то, как бы это сказать поточнее, каждое слово имеет свой аромат, и этот аромат распространяется на весь текст…
– Ну, ладно… А слово «г*вняшки» тоже не знаешь, как писать – через «а» или через «о»?
Этого Яшка тоже не знал, в чём чистосердечно признался. Ему бы понастойчивей расспросить новоиспечённого писателя, для чего потребовалось правописание именно этих слов, но Яшка постеснялся. Авось как-нибудь удастся обойти их, выправляя писания приятеля.
Не прошло и десяти минут, как Шмулик явился в гости собственной персоной.
– Вот, пожалуйста, – протянул он скатанные в трубочку листки, – тут, правда, написано от руки и много исправлений, но смысл уловить можно.
От его слов Яшке стало нехорошо, потому что одно дело править грамматические ошибки и кое-где менять слова местами в отпечатанном компьютерном тексте, а тут, по всей видимости, требовалось сперва разобрать каракули, потом самому перепечатать текст на компьютере, да ещё уловить по смыслу, что автор хотел сказать. Но отказываться было уже поздно – не отправлять же человека ни с чем!
– Прежде чем начнёшь читать, расскажу содержание своими словами… – приступил к экзекуции Шмулик.
– Не надо, – заупрямился Яшка, – хочу иметь дело только с текстом! Если что-то будет не ясно, позвоню и спрошу.
– Это понятно, но я всё равно объясню, чтобы ты потом голову не ломал. Есть у меня одна родственница, тётя Бася. Жили они с мужем бедно, в маленькой однокомнатной квартирке, и было у них четверо детей. Как они ни бились, ничего не получалось, всё равно не было достатка. И вот однажды раввин из нашей синагоги посоветовал им купить козу. «Где нам её держать?!» – удивилась тётя Бася. «Купите, и всё тут! Дома у себя держите!» – настаивал раввин…
– Стоп! – оборвал Яшка Шмулика. – Это я уже раньше слышал. Есть такой бородатый еврейский анекдот, который настолько стар, что даже не жив, а скорее мёртв.
– Ничего подобного! – запротестовал автор. – Никаких анекдотов я не знаю. А происходило этот на самом деле у нас в Бельцах! Есть свидетели…
– Понимаешь, – попробовал объяснить Яшка, – одно дело жизнь, а другое дело – литературное произведение, и не всегда…
– Моё литературное произведение о жизни! – стал выкручиваться Шмулик. – Я ничего не выдумываю! Могу поклясться!
– Как хочешь, но старые анекдоты переделывать не буду, – отрубил Яшка. – И тебе не советую.
Его последние слова озадачили Шмулика не на шутку. Он задумчиво почесал затылок и уже без прежней уверенности заявил:
– Ну, хорошо, я сам эту дурку доработаю. А как тебе вот эта… Решил мой старший брат Зися пошить новые брюки у знакомого портного Хаима. Тот снял с него мерки и сказал, чтобы брат пришёл за брюками через неделю. Однако ни через неделю, ни через месяц брюки готовы не были. Когда Зися стал ругаться на Хаима, тот ему ответил…
– Стоп! – опять оборвал его Яшка. – Это мы тоже проходили. Портной ответил, что Всевышний сотворил землю за неделю и ничего хорошего из этого не получилось, а тебе брюки качественные через неделю подавай.
Казалось, бедного автора хватил удар. Он замер с открытым ртом и уставился на Яшку, как на диво дивное:
– Ты и это знаешь… Ну ты даёшь! Правильно люди говорили, что ты большой писатель и огромный умница! Или, признайся, ты своим писательским чутьём улавливаешь каждый раз, как будет развиваться сюжет? Я, конечно, маленький человек, и разгадать меня несложно, но…
Яшка был настроен решительно и слушать, вернее, читать анекдоты в таком неказистом переложении не хотел. Каким бы великим он кому-то ни казался (чего наверняка не было), но издеваться над собой не позволял.
– Слушай, Шмулик, – строго сдвинув брови, сказал он, – давай поступим так. Ты ещё поработай над сюжетами и постарайся придумать или вспомнить что-нибудь совсем оригинальное. Такое, о чём анекдот не сочинили. А потом подумаем вместе, что из этих сюжетов можно сделать. Хорошо? И… не называй их «дурками», ладно? А то к ним и соответствующее отношение будет.
Бедняга молча стоял, тиская в руках рулончик с рассказами, потом вздохнул и стал собираться. Уже когда он стоял в дверях, Яшка неожиданно вспомнил:
– Кстати, а зачем ты интересовался, как пишутся некоторые… ну ты помнишь, какие слова – через «а» или через «о»?
– А, ты про это… – Шмулик грустно улыбнулся. – В рассказе про козу этим самым добром она завалила всю квартиру тёти Баси. Да и Зися в конце концов таким словом портного обозвал… А как эту штуку иначе назвать? Только своим именем. Из песни ведь слова не выкинешь…
Яшка уже не раз убеждался на собственном опыте, что чаще всего человеку вспоминается из прошлого не самое хорошее или самое плохое, а то, что произвело на него наиболее яркое впечатление. Иногда это эпохальное событие, каковых в жизни всегда немного, а иногда совсем незначительный эпизод, не замеченный никем, кроме него, но всколыхнувший в душе что-то сокровенное и кольнувший в самое сердце, отчего и запомнившийся в крохотных деталях и занявший самый интимный уголок памяти. Трудно это объяснить не то
