Снег Энцелада - Эдуард Николаевич Веркин
— Ваш дед родился и жил здесь, — сказала Зинаида Захаровна. — В километре отсюда железнодорожная платформа, откуда его отправляли на фронт. Как и моего деда.
При Василии Третьем в этот дикий край прибыл иеромонах Макарий. Он вез с собой святые чудотворные мощи и намеревался пройти с ними по северным земелям, совершить чудеса и явить знамения. Доподлинно неизвестно, какие именно мощи помещались в ковчеге, однако сила их была велика — ковчег указывал в глубине земли ледники, не таявшие даже в июле, ковчег знал поляны, где росли целебные травы и ручьи, где водились жемчужницы, родившие жемчуг овальный и розовый. Под Соколиной горой ковчег отворил устья восьми солевых источников, изгнал вепря, одолевавшего землепашцев, и излечил лихоманку у Галичского воеводы. А в одном месте, прямиком посреди леса, ковчег пристал к земле, и его не могли сдвинуть три лошади, и так продолжалось семнадцать дней.
— И твой дед не вернулся сюда, в этот город, — сказала Зинаида Захаровна. — Как и мой дед…
Однажды на переправе через Ингирь лошадь Макария оступилась и упала, ковчег с мощами унесло по течению, и паломники не смогли его догнать. Макарий бежал по берегу, плакал и молился, чтобы ковчег уцелел, однако река вдруг стала быстрой и глубокой, и ковчег утонул. Макарий в отчаянии поклялся, что скорее сроет ближайший холм, чем сойдет с места до того, как мощи будут вновь обретены. Макарий копал холм семь лет, и с каждым годом яма увеличивалась. Через семь лет река взволновалась, и на поверхности вод показался ковчег со святыми мощами, его несли на спинах три огромные рыбы с шипами на боках и на щеках, так мощи были обретены вновь. А холм, против которого это случилось, назвали Чагина гора.
— Мне кажется, их память заслуживает книги, — сказала Зинаида Захаровна. — Как вы думаете, Виктор?
— Да, безусловно. Их память заслуживает.
Я обновил скотч. Зинаида Захаровна коньяк.
— Ваше здоровье! — сказал я.
Мы стукнулись бокалами и выпили.
Макарий продолжил свой северный ход, а по завершении его сопровождал мощи в лавру и вернулся на Ингирь нескоро, в год Воцарения. Он пришел к Яме и остаток жизни посвятил великому копанию. Каждый день он копал Яму дубовым заступом, а в дни великих праздников голыми руками…
— Виктор, вы меня не слушаете? — спросила Зинаида Захаровна.
— Что? Нет, разумеется, слушаю.
Макарий Ингирьский копал Яму тридцать лет, сам жил в земляной норе рядом. Купцы, тянувшие по Ингирю соляные барки, останавливались возле Ямы переночевать, поесть ухи и поговорить с Макарием. Прибыв в Галич, солевары докладывали, что отшельник молчит, питается землей и рыбьими головами, но непонятным образом не стареет и не болеет, более того, может излечивать прочих. У одного из чумаков от лямки и гребли набухла кила, Макарий привязал несчастного к своему заступу, и к утру кила убралась. Скоро к Макарию потянулись недужные за здоровьем и здоровые за знанием будущего, слава о нем достигла Владимира, Суздаля, Ростова, Новгорода и западных княжеств, и к Яме влеклись многие, не только по реке, но и пешим ходом, прокладывая тропы через тайгу. Они селились вокруг Ямы и вдоль берегов, ловили ершей и собирали в кисеты выкопанную землю, чтобы потом продать ее по весу серебра.
Отшельник был строг и молчалив, страждущих он лечил заступом и закапыванием, а тем, кто хотел видеть будущее, отправлял копать свои ямы. Многие копали, многие видели.
Так продолжалось еще десять лет. Большая Яма становилась шире и глубже, Макарию приходилось резать песок заступом и таскать его наверх в бадье, помощников же Макарий к копке решительно не допускал.
В один из дней копатели явились к Яме, рано, как всегда с рассветом, и не нашли ни заступа, ни Макария. Перепугавшись, что стены Ямы осели и похоронили Макария, они прыгнули и стали копать и искать его в песке, но песок не поддавался, он стягивался со стен, заполняя Яму, и сколько бы они ни старались, достать Макария не получилось.
Написали во Владимир, и епископ велел считать Макария вознесенным и основать на месте сего события обитель, и вскоре на месте Ямы был, как полагается, заложен Макарьево-Ингирьский монастырь.
— Вы, Виктор, связаны с Чагинском гораздо сильнее, чем вам представляется, — улыбалась Зинаида Захаровна. — У вас получится прекрасная книга, я это предчувствую…
— Возможно… Это надо обдумать…
Был основан монастырь, а чуть ниже Чагиной горы учредили острог для обороны обители, защиты паломников и организации власти, ибо на глухие мерьские леса надвинулись тени великой крамолы.
Про тени великой крамолы мне понравилось.
— Обдумайте, — сказала Зинаида Захаровна. — Всякий вопрос требует серьезного обдумывания…
То тут, то там встречались по Ингирю лиходеи, увернувшиеся от переборов людишек, промышлявшие татьбой и нищенством и гниющие заживо от того, что их записали в синодики и отпели еще при жизни. В болотах прятались бежавшие от псковских и новгородских кромешных походов чернокнижники, гилевщики и живорезы; шептали, что видели здесь людей самого Андрея Курбского, великого изменника, бежавшего в Литву, из тех, кого не успели утопить по нужникам и повесить на воротах, скрывались здесь, в запутанных сетях рек и притоков, в своих сырых землянках они правили ножи измены, писали змеиной кровью подметные письма и варили зелье грядущей Смуты.
Макарьевско-Ингирьский монастырь вопреки своему расположению в дебрях довольно быстро приобрел состояние и успех. Сюда охотно отправляли на вразумление ненадежных удельных князей, опальных бояр и постылых боярских жен, и эти люди, привыкшие жить в культуре, принесли культуру с собой: банные привычки, фряжские вина, греческие кушанья и французские блохоловки, венецианские стекла. В монастыре быстро составилась библиотека и достаточный распорядок блюд, в кельи стремились состоятельные богомольцы, а над Ямой Макария совершались чудеса исцеления и прозорливости.
— Понимаете, каждому городу нужна история, — говорила Зинаида Захаровна. — История, традиции, гимн…
В Смуту по Ингирю пошаливали. Путь из Нижнего на Ярославль оказался перебит, торговые и прочие люди сидели по городам, опасаясь польских отрядов, казаков, беглых стрельцов, шаек бродяг и ушкуйников, мир распался, и каждый стал сам за себя. Небеса, отвращенные тяжестью человечьих грехов, отдалились, и солнце стало меньше вдвое и втрое холоднее, его лучей не хватало, сырость сгноила травы, а спорынья пожрала хлеб.
Из земли вылупились небывалые ктыри, они разоряли борти и портили скот, выпивали глаза кур и коз, люди боялись засыпать и сходили с ума. Явились многие
