Господи, напугай, но не наказывай! - Леонид Семенович Махлис
Скорую вызвала Нинка. Бригада оказала первую помощь и сообщила о происшествии в милицию.
* * *
Выслушав рассказ сестры, я бросился вон из комнаты.
— Не надо. — Простонала Алла. — Ее нет. Сбежала. Прячется у дочери в Черемушках.
Я позвонил Слепаку, и вечером о нападении сообщили все западные голоса. Варвара обрела мировую известность. «Уточки на вода».
Судили Варвару недели через две. Приговорили к штрафу в 40 рублей за «мелкое хулиганство». Приговор оспорил… представитель прокуратуры без апелляции пострадавшей. В конечном счете, Варвара схлопотала 4 месяца отсидки.
ДЕНЬ НУЛЕВОЙ
Запомнились только слезы и страх в глазах мамы и мягкая зависть провожающих.
С БЕЗОПАСНОГО РАССТОЯНИЯ
Там, думал, и умру — от скуки, от испуга. Когда не от руки, так на руках у друга. Видать, не рассчитал. Как квадратуру круга.
И. Бродский
Среди таких же, как мы, беспаспортных пассажиров международного рейса оказалось только одно знакомое лицо — Володя Сураскин с семьей. В салоне мы сбились в кучу. Слезы расставания высохли. Настроение улучшилось. Страх перед будущим, который люди не скрывали, оказался «конструктивней», чем страх без будущего. Командир борта был разговорчив и не иначе, как гордился своим английским. Он комментировал едва ли не каждое пролетающее в иллюминаторе облачко. Когда он объявил, что «мы только что пересекли границу Советского Союза», я непроизвольно «выглянул» в иллюминатор куда-то вниз, в холодный туман, туда, «где обрывается Россия над морем черным и глухим». Канун да ладан! Ни моря, ни России я, естественно, не увидел. Зато в салоне началось невообразимое ликование беспаспортных, не на шутку перепугавшее гладковыбритых, зернышко к зернышку, белокостно-командировочных. Ситуайены уже два часа пили халявное угощение, а ликовавшие потянулись к баулам, извлекая из них что Бог послал. Господи, я пьян, как извозчик. Кто в это поверит? Институт охраны труда в Лефортово скучает по мне, а я по нему.
— Как ты думаешь, — дергаю за рукав Сураскина, — в Израиле есть институты охраны труда?
Глядя на меня, он разражается гомерическим хохотом.
— В Израиле есть все.
* * *
Праотцу Аврааму Господь повелел покинуть все, что он имеет и чего он достиг, и отправиться в неизвестность. Еще более ответственная миссия возложена на Моисея — и снова скитания и неизвестность. Залог будущей свободы — в отказе от существующих благ, привычных связей и отношений. Путь к гармонии должен начинаться не со смрадных вагонзаков, а с чистой страницы. Если потребуется, — с нового поколения. Решающие события еврейской истории разворачиваются в пустыне. Дороги назад нет.
ЭПИЛОГ
Теперь меня там нет. Означенной пропажедивятся, может быть, лишь вазы в Эрмитаже.
И. Бродский
Известный писатель в предисловии к автобиографии предупреждал читателя, что заканчивает ее описанием женитьбы, поскольку после женитьбы у человека уже нет биографии. Эта книга обрывается на эмиграции автора. Но не потому, что биографии эмигрантов заканчиваются с пересечением границы, как уверяли галлюцинирующие идеологические санитары. Напротив, на протяжении всей, в целом, счастливой эмигрантской судьбы я буду отмечать дату пересечения ненавистной границы как день второго и фактического рождения. Поэтому вторую часть этого сочинения, если ей суждено увидеть свет, я рассматриваю не как продолжение, а как отдельную книгу. Может, даже под новым названием, если придет в голову что-то умное.
Конечно, было бы престижней уступить честь описания возникшей в этот день жизни опытному биографу, загрузить его богатым и пестрым материалом, чтобы было, где раззудеться плечу. Добровольцев на этом поприще пока не обнаружилось. Зато, дожидаясь их, я сам удосужился капитализировать накопленный опыт и знания — выпустил большую монографию о выдающемся современнике. Не исключаю, что этот ноу-хау поможет мне справиться и с этой задачей. Тем более, что история литературы изобилует трагическими случаями, когда вполне достойные люди становятся жертвами биографов, которые либо сводят счеты с протагонистом, либо, наоборот, размалевывают его до неузнаваемости. Это хорошо понимал 30-летний Зигмунд Фрейд, когда объявил, что он уничтожил все свои записи за последние 14 лет, «скромно» объяснив это нежеланием упрощать жизнь своих биографов.
Во второй книге автором выступит совсем другой человек. Он будет радикально отличаться от первого не только отсутствием болезненных комплексов и страхов, но даже именем, под которым, скорей всего, и умрет. Если первый страдал от несвободы и тирании, то второй научится смеяться над ними. Если первый вынужден был доверять сведениям из не проверенных им источников (например, вокруг собственного рождения и событий, этому предшествовавших), то второй берет на себя всю ответственность от и до. Они могут в свободное от литературных усилий время спорить друг с другом, конкурируя и по части выпавших на их долю смертельных опасностей и утрат, и по изобилию уморительных историй и приключений. До встречи.
ОТ ИЗДАТЕЛЯ
Режиссер, комментатор, редактор, переводчик, ведущий программ «Радио Свобода» Леонид Махлис в своих интервью с горечью признавался, что самым трудным все годы его работы на радио было отсутствие полноценной обратной связи со слушателями. «Представьте себе актера, который каждый вечер выступает на сцене переполненного театра с опущенным занавесом». — Говорит он. Но когда ветеран холодной войны Леонид Махлис получил возможность приехать в СССР, люди вокруг безошибочно узнавали его по голосу, вспоминали отдельные передачи, благодарили, а во время публичных выступлений присылали записки: «Говорите еще, мы давно не слышали такой прекрасной русской речи». Это ли не обратная связь? Его многолетняя работа на РС найдет свою оценку по обе стороны железного занавеса: софроновский «Огонек» объявит его основоположником «новой формации изменников», а Президент США Клинтон пришлет письмо признательности «от имени благодарной нации».
Предыдущая книга Л.Махлиса «Шесть карьер Михаила Александровича. Жизнь тенора» получила Премию АСКИ (Ассоциации российских книгоиздателей) «Лучшая книга года». Секрет успеха — в хирургическом внимании к деталям и тонкой иронии. Новая книга — «Господи, напугай, но не наказывай!» — щедро приправлена еще и самоиронией. Автор равнодушен к лаврам лидера, наставника или проповедника. Он мастер снимать чрезмерный пафос, как пену с варенья, перелицовывать драматические коллизии, выворачивать их ткань смешной стороной наружу. «История… быстро превращается в литературный материал, подчас в откровенно развлекательный», — пишет он как бы в оправдание своего литературного метода.
Судьба погружает автора
