Санитарная рубка - Михаил Николаевич Щукин
— Жрать захочешь — и возле гальюна играть сядешь, — сердито отозвался мужской голос. Сволочи, до чего народ довели! Пошли, мне еще ящики таскать.
Богатырев дослушал до конца. Бросил деньги в коробку, стыдливо отвернулся, чтобы не смотреть на парней, и начал выбираться на обочину торжища. Но оно, это торжище, еще раз задержало его. Худой, тощий вьетнамец, будто сплющенный под прессом, цепко перехватил за рукав, привстал на цыпочки, стараясь выровняться в росте, и сладким голосом выдохнул, ощеривая мелкие зубы:
— Осюсений хосис?
— Чего-чего? — не понял Богатырев и даже чуть наклонился.
Вьетнамец, не отпуская из цепких пальцев его рукав, качнулся в сторону прилавка, коротко что-то сказал на родном языке — и появилась из-за картонной коробки, смятой в гармошку, вьетнамка с растерянной, почти детской улыбкой.
— Осюсений хосис? — снова прозвучал настойчивый вопрос.
До Богатырева наконец дошел смысл сказанного, он сердито дернулся, освобождая рукав, выругался, отправляя вьетнамца по известному русскому адресу, и двинулся через толпу, как ледокол. Будто воздуха ему здесь не хватало и хотелось куда-нибудь, на простор. Свернул в боковую улицу, нашел лавочку, присел на нее и закурил. Смотрел на беспокойно снующих воробьев и думал о том, что жизнь, которую он застал здесь, не просто изменилась, она стала враждебной, словно за каждым углом знакомых зданий и за каждым изгибом знакомых улиц поджидала неведомая опасность.
«Ладно, как говорится, будем посмотреть. Пожуем — увидим!» Затушил окурок и поднялся с лавочки. Надо было торопиться.
Областной архив Богатырев нашел быстро. Седенькой бабульке на вахте представился родственником Анны Аксеновой и спросил, как ее увидеть. Бабулька, уронив с носа очки, вскинулась и закудахтала, пришлепывая по столу морщинистыми руками:
— Ой, да надо же, какое несчастье у Анечки! Нам как сказали, что у мамы инфаркт случился, мы так переживаем, так переживаем! Позавчера еще позвонили, вечером, прямо на домашний телефон Тамаре Петровне, начальнице нашей.
— А кто звонил?
— Да тоже родственник какой-то звонил. А вы что, не знали?
— Да я только сегодня приехал.
— Ой, беда-беда, мама-то у нее на Севере где-то, еще доехать, да по нынешним ценам… Анечка-то в отпуске была, вчера должна была на работу выйти, а не вышла, видно, сразу в аэропорт направилась, даже машину свою здесь, на стоянке, оставила. Хорошо, что родственник позвонил, сказал… Еще сказал, что сама Анечка говорить не может, только плачет, у нее же никого больше нету… А вы-то как теперь?
— Да ничего, ничего, спасибо вам.
Бабулька еще что-то кудахтала вслед Богатыреву, но он, торопясь к выходу, уже не слушал. «Позавчера Анна была в Первомайске, вчера утром торопилась на работу и доехала сюда, раз машина здесь. Почему не зашла? И откуда про мать узнала? От кого, если на службе не была? Неувязка… Неужели нашли?»
На стоянке перед архивом увидел «запорожец», осторожно обошел, потрогал ручки дверей — все в порядке, закрыто.
«Точно — нашли! А где я буду искать?»
Достал листочек, который ему дала Анна в Первомайске, прочитал: «3-й Индустриальный переулок, дом 2, кв. 5». Аккуратно свернул бумажку, бережно положил в карман куртки и с уверенностью подумал: «Наверняка опоздал, дома ее точно нет. Но проверить надо».
14
Над краем огромного снежного поля вставал яркий, леденящий рассвет. Мороз пронизывал до дрожи. И шел по полю, в сторону рассвета, Алексей — босой и в белой рубахе. Шел медленно, будто через силу, и за ним не оставалось следов. Анна стронулась с места, пытаясь пойти за ним, но Алексей обернулся и предостерегающе поднял руку — не ходи! Сам же ускорил шаги и быстро стал исчезать, растворяясь в алой кипени.
Куда, почему он уходит?
Анна хотела закричать ему вслед, но голос ее покинул, и она онемела, лишь увидела: там, где прошел Алексей, проявились его следы. Они четко обозначились на сияющем снеге и стали наполняться кровью — доверху, всклень. Анна опустилась на колени, протянула руку к первому следу и ощутила пальцами, что кровь не остыла, что она — теплая.
Отдернулась, распахнула глаза и едва не закричала от страха, сжимаясь в комок — огромная, лоснящаяся собака, наклонив лобастую, как у теленка, голову, лизала ей руку. Широкий язык был шершавым и теплым. Сама Анна лежала на ковровой дорожке, руку перехватывала толстая матерчатая лента, завязанной на запястье хитрым узлом. Другой конец этой ленты, затянутый таким же узлом, был захлестнут за изгиб трубы отопления.
Собака подняла морду вверх, подбирая язык, и скосила карий глаз с красными прожилками на белках. Выгнулась, зевнула и отошла чуть в сторону, улеглась на пол, выставила перед собой толстые, крепкие лапы. «Это какой же она породы?» — подумала Анна и удивилась, что подумала сейчас именно об этом. Приподнялась на локте и огляделась. В маленькой комнате, оклеенной зелеными обоями, не имелось никакой мебели, как не имелось и окон. Под потолком тускло светилась лампочка в пластмассовом колпаке и нельзя было понять — утро сейчас, вечер, день или ночь.
Анну привезли сюда те же самые парни, которые засунули ее в микроавтобус. Привели в эту комнату, сноровисто привязали матерчатой лентой к трубе, проверили на прочность узлы и ушли, ничего не сказав и даже не оглянувшись. Она осталась сидеть на полу, на ковровой дорожке, пыталась понять, что с ней произошло и что ей нужно будет делать, что говорить, но ни одной толковой мысли на ум не приходило, будто парень, равнодушно ударивший ее в микроавтобусе, вышиб из головы все мысли, оставив лишь пугающую пустоту. Сколько она здесь просидела, Анна не знала, наверное, все-таки долго, если сморилась в сон, который так ее напутал. Сейчас, заново переживая этот сон, она испытывала только страх.
Что теперь будет?
Собака, словно ее толкнули, резко вскочила и, цокая по линолеуму когтями, подбежала к двери, которая широко открылась, и в комнату вошел мужчина. В легкой, аккуратной куртке, в брюках, выглаженных так старательно, что о стрелки можно было обрезаться, с невыразительным, незапоминающимся лицом, осторожный в движениях он показался клерком средней руки, которых появилось в последнее время так много и так они были друг на друга похожи, будто их штамповали на одном станке.
Аккуратно поддернув брюки, мужчина присел на корточки перед Анной и неожиданно, цепко и больно ухватил ее за подбородок, негромко сказал:
— В глаза надо смотреть, девушка, в глаза. Тебя не учили хорошим манерам в детстве?
Был он чисто выбрит, пахло от него дорогим парфюмом, и казалось, что от такого аккуратного
