Легенда об Арсении и Марине - Адам Орех
…ах! Друзья! Вновь прервал я своё повествование сей Легенды… И что же делать? Как мне покаяться? Право, мне очень жаль… Вообще, я сильно согрешил. Но какая вам разница, мои друзья? Стоит сказать, что сейчас на календаре 1 июля. Забавная дата, ведь вчера было 30 июня, а теперь вот — 1 июля! Но что поделать? Таков мир — забавный и чудный.
Надеюсь, у героев наших тоже всё хорошо. Так-с… На чём я остановился? Дадите чуточку времени, дабы взглянуть мне на мою писанину? Нет? Почему ж нет? А как тогда писать? Я должен писать, ибо как тогда? Дадите? О, благодарствую, мой незнакомый читатель-приятель!
По моим расчётам, друзья-слушатели, мне следует рассказать вам про облака… Эх, вспомнить бы, что там да как!
Итак, взор всякого там пребывающего, — если б был немного полюбопытнее да повнимательнее этот взор, — увидел бы поразительной красоты облака, что я, право, очень люблю, ибо они есть то, что соединяет нас, земных и ничтожных тварей, с Отцем нашим Небесным. Я, скажу вам втайне, имею целую коллекцию разных снимков порталов сих неземной красоты… В самом деле сия красота суть красота неземная! Ибо эти пышные, летающие всеминутно странники, как говорил один наш замечательный друг, редко сближаются с земными тварями, каковыми являемся мы с вами (или я, если вы так боитесь за свою мнимую (искренне прошу прощения) честь). Как вы думаете, оскудела ли во мне Христианская любовь? Боюсь, что да, ибо согрешил я, как согрешили первые люди: просто взял да нарушил прямое указание Бога… Эх, грешник! Каким же страданиям положил я начало! Но ладно… Вам ли нужно слышать нытьё, когда вы хотите знать об Арсении и Марине? Простите… Простите меня, пожалуйста! Итак, не буду я прерывать сей абзац, потому что не люблю так делать: говорю я об одном, в самом деле, — об облаках, чудных наших отшельниках, вроде бы и знакомых нам, а вроде бы и чуждых нас. Эх, знаете, изливается мысль моя, как ручеёк! Пожалуй, придётся поделить… Или нет? Не буду делить. В общем, смотрю я на облака и вижу: скачут, как лошадки, сии белые, пышные, точно живые (может, и вправду живые: кто знает?), создания — определённо создания! — Бога. Вот, виден самый большой, похожий на… О, много на кого может быть похоже сие поразительное, фантастическое творение! Но, пожалуй, уподоблю его овце. Итак, идёт по морю сему, плывёт овечка4 моя — самая большая! И сия овечка движется, движется, а за нею маленькие, детишки её, плывут, следуют… «Идите за мною, ребятки!» — говорит она. А те ещё не выросли, говорить пока не умеют… Милая картина! Проследить бы за сими странниками… Куда же они направляются? Где окажутся через день? С какою целью? Чего ищут? Еды ли? Да нужна ли им, вечным созданиям, еда — вещь, неоспоримо земная и плотская? О, конечно же нужна! Еда их — сие бесцельное скитание. Иногда они плачут, грустно им. Отчего же? Что случается в их скитальческой жизни? Бог весть; не знаю. С курса сбились, что ли? Потерялись? Иль потеряли кого-то? Иль перемены у них в их царстве-государстве, коль оно одно? Новый правитель — злой, хмурый, жестокий… Как тут им не плакать? Иногда приходят в ярость, бешенство и призывают раскаты: ба-бах! — ударило по земле, родились искры. Второе нападение — прямо в дерево! Творение сие подпрыгнуло, разлетелось на мелкие щепки, листва его безжалостно сгорела, вторя страшным слёзам, падающим с неба… А там и ветер обрывает некоторые листочки, которых не затронул гнев наших овечек; летят они, печальные, в неведомую даль, все промокшие и — никому, Господи, не нужные. Лучше ли облакам сим после этого? Легче ли? Успокоились? Не знаю… Но не гневались, к счастию, белые отшельники, когда шла известная нам троица. Хотя Арсений сильно любил дождь; не знаю, как другие. Облака мирно летели высоко в небесах, и, похоже, им было вполне весело сейчас.
Эх, небо! Голубое небо! Бываешь ты не только голубым, но и чёрным, и тёмно-синим, и фиолетовым, и оранжевым, и красным. По тебе ли упорно ползёт каждый день сия золотая улитка? Ты ли принимаешь вечных белых странников, непрестанно молящихся ей? На тебе ли расположилось множество мелких серебристых точек, тихо, уютно спящих в объятиях твоих? Не можешь же ты быть с ними жестоко, о небо, когда наблюдает за тобой большое грустное пятнышко — плачущая луна. То ослепит она нас своим серебристым блеском, показавшись полною; то скроет часть тела своего в тени и мы увидим сияющую, холодную косу; то спрячется она, уставшая, полностью в сказочную, неведомую страну… Тогда мы будем ждать, ждать, ждать её непременного возвращения. Увидим её одевающуюся — обрадуемся, как дети, её встрече и поневоле улыбнёмся… Но что же небо? А небо… Надо ли его описывать? Не можешь ли ты, мой читатель, выглянуть и посмотреть? Нет? Хорошо… Но, боюсь, тяжеловато мне. А всё-таки ты, читатель, не переживай: я тебе помогу… Что же небо такое? Может, зеркало, направленное на море? Облака тогда — его пенящиеся валы, буруны? Не думаю. Такое спокойное небо это голубое… Глядишь — и не понимаешь, какой секрет сокрыл в нём Творец. Туда ли мы все тянемся? Там ли хочет оказаться человек? Сесть бы на плывущую овечку и забыться… Что мне до проблем? Я выше их, не достать им меня с больной, проклятой почвы! Приятно обдувает танцующий ветерок…