175 дней на счастье - Зина Кузнецова
Леля могла бы сделать вид, что у нее болит голова и стоит отлежаться, но врать о таком страшно. Слишком мучительны приступы мигрени, чтобы лишний раз о них вспоминать, поэтому Леля, не придумав больше ничего уважительного, сказала:
– Ну можно ведь иногда и отдохнуть. Что будет, если я один раз не пойду.
Разговор был короткий – Андрей Петрович вызвал Леле такси.
– Скажите, а если мы поедем куда-то еще, это отразится в приложении того, кто вызвал? – спросила Леля водителя.
– Да.
– Ясно. Ладно уж тогда…
Такси остановилось у школьных ворот как раз в тот момент, когда Лелины одноклассники, шумя и веселясь во главе с директором, хотели выдвигаться в сторону хвойного леса, который в их маленьком городе был в десяти минутах ходьбы от школы.
– Вот и Леля Стрижова! Точность – вежливость школьника. Все, все в сборе?! – крикнул директор. – Выдвигаемся!
Одет Сергей Никитич был по-походному: спортивный костюм, поверх которого он накинул старую дубленку, и смешная красная шапка с черной помпушкой. Все ребята разбились по парам или группкам и с веселым шумом направились за директором. Леля заметила, что кто-то из мальчиков тащил шампуры, а кто-то даже гитару прихватил.
Леля шла позади всех одна и прислушивалась к себе. Странно и ново – быть таким вот стандартным, всем известным изгоем. В прежней школе они с Жоржем были главными весельчаками школы. Ни одна вечеринка не проходила без них, и именно они собирали вокруг себя огромную компанию. Ох это безумное, почти содомское веселье стало тогда райским спасением для Лели, которая была готова на все, лишь бы не идти домой и не вспоминать, что родители разводятся. Леля отдавала себе отчет в том, что ей не хватает этой популярности сейчас. Да, все друзья, которые так весело проводили с ней и Жоржем время, ни разу не позвонили ей после того, как она перешла в новую школу, но все-таки было так приятно заходить в класс и слышать, что тебя рады видеть. Холодная война в новой школе далась бы Леле еще сложнее, если бы она четко не осознавала, что сама стала причиной такого нерадушия. Радовало, что дело не в том, что она неинтересна одноклассникам, а в том, что она просто груба. Любой скажет, что лучше быть плохой, чем никакой.
Леля подняла голову к базальтовым тучам. Кажется, будто небо хочет чихнуть и никак не может. Поскорее бы пошел снег. Невыносимо это тихое безнадежное умирание.
Леле было скучно, и она пожалела, что не взяла наушники.
Выдохнув в небо пар изо рта, Леля перевела взгляд на одноклассников. Девочки сбились в стайку, как воробушки, и тихо, мелодично чирикали о своем. Леля поискала глазами Сонечку. Не нашла и расстроилась. Пожалуй, только с ней она и могла перекинуться словом или подойти, чтобы не было так одиноко.
Громко засмеялась Маша, откинув голову назад. Леля поморщилась. Какой раздражающий смех! Не тихий, а визгливый.
Подал голос Илья, что-то спросив у директора. Он шел рядом с ним всю дорогу. Стоило Леле оглядеть его: изогнутый орлиный нос, сжатые губы, – как накатило желание показать язык со всей злости. Она помнила, что он прикрыл ее, сказав, что она болеет в первые дни учебы, но раздражение от его ума и знаний, которые он постоянно демонстрирует, было сильнее.
Дошли до уютной полянки напротив застывающего пруда. Директор с мальчиками стал разводить костер, девочки вытаскивали из сумок сосиски, зефир и термосы с чаем. Леле стало неловко, что она пришла с пустыми руками, и тут же разозлилась на одноклассников, которые поставили ее в такое положение, что она чувствует себя нахлебницей: неужели нельзя было попросить скинуться!
– Ну что, – сказал директор громко, нанизывая сосиски на шампур, – раз у нас с вами русский и литература сегодня в обстановке самой поэтической, давайте я вас всех по правильным ударениям погоняю. Кто ответит правильно, тот подходит и забирает сосиску, а кто неправильно…
– …бросается в пруд! – пошутил Федя, высокий, как сосна, худющий мальчик.
– Нет, в пруд – это нехорошо. Мне все-таки желательно привести вас в школу в том же составе. Кто неправильно ответит, будет подвержен фонетическому огню: пока не даст верный ответ, еды не получит. Суровая школа жизни. Так, давайте! Кто первый?
Игра продвигалась быстро, сосиски не успевали поджариваться, и у костра образовалась небольшая очередь.
– А вот зачем нам эти ударения, Сергей Никитич? Зачем мне знать, что правильно вероисповЕдание, а? – сказал кто-то из мальчиков в этой кучке у костра.
– Как! А чтобы осекать себя каждый раз, когда хочется неграмотного соседа в лифте исправить, и чувствовать интеллектуальное превосходство. Вот захожу я сегодня в лифт. Слышу, двери на этаже открываются, люди выходят. Думаю, подожду. Придерживаю лифт, а до меня доносится: «Ехайте, ехайте!» Ну я сразу же себя мысленно треснул по рту, который хотел сказать: «Литературная норма предлагает другой вариант». Зато как приятно стало, что я знаю, какую форму правильно образовывать от слова «ехать» в повелительном наклонении. Так, кому сосиску?! Граждане голодающие, подходите!
Леле было неуютно, и она встала подальше ото всех, хотя живот урчал: она не поела дома. По полянке разносился аппетитный запах жареных сосисок. Все, занятые их поеданием, не обращали на Лелю никакого внимания, и она с тоской поглядывала на часы в телефоне, ожидая, когда закончится этот скучный пикник, на котором ей не рады, и она сможет зарыться в одеяло у себя в комнате и поспать.
Вдруг Леля встретилась взглядом с директором. Он задумчиво оглядел ребят, стоявших у костра, и ее, прижавшуюся к холодному стволу сосны. Она быстро отвела взгляд и тут же услышала, как Сергей Никитич громко говорит:
– Ну что, кто гитару притащил? Петь будем или нет!
– Будем! – отозвались все.
Полянка их, видимо, уже давно используется для пикников, потому что длинный, как одна сторона автобуса, срубленный ствол стал сиденьем для почти всего класса. Кто не поместился, встали напротив или сели на корточки. Леля, несмотря на красноречивые взгляды директора, к одноклассникам не подошла.
Федя, который и притащил гитару, уселся в середине, провел несколько раз по струнам, погрел ладони дыханием и заиграл. Ребята вразнобой подпевали. Леля смотрела на все это с грустью. Она и сама не могла бы себе объяснить, почему ей так хочется быть частью этого чистого веселья. Она имела независимый характер, не страдала из-за чужого неодобрения, могла быть одна, если
