Свет – это мы - Мэтью Квик
Потом мы сидели снаружи, облизывая рожки, а вокруг нас распускался теплый весенний вечер, и я понял, что прохожие больше не смотрят на меня, словно я герой или святой. Как будто я сумел выбраться из пьесы с собой в главной роли, но совершенно случайно. Вместо того, чтобы не отрывать глаз от меня, они смотрели на Эли – как на жуткое, заразное, смертоносное чудище, а потом бросали на меня беглый взгляд, как бы спрашивая: «Что вы делаете рядом с вот этим?» Некоторые из них, приблизившись к двери с явным намерением совершить покупку, разворачивались и уходили, как только замечали нашу компанию. Словно я, Джилл и Эли забыли одеться, выходя из дома, и сидели теперь перед всеми в непристойном виде.
Эли делал вид, что ничего не замечает, и я даже допустил на мгновение, что это просто мой многострадальный мозг играет со мной злую шутку, но потом группа подростков, которых я всех знаю по именам, но не стану здесь называть, уставились на Эли с таким выражением, что дальше обманывать себя было невозможно. Не прошло и минуты, как Джилл разозлилась и крикнула: «Может, щелкнете фото? На дольше хватит!» Тогда один из подростков поднял телефон, чтобы и в самом деле нас сфотографировать, и Джилл метнула в него остатками своего рожка, от которого он увернулся, продемонстрировав завидную ловкость. Мороженое разметало по ветровому стеклу припаркованной спортивной машины, что побудило и остальных подростков выхватить телефоны и начать снимать всю сцену, комментируя происходящее в очень жестокой и нелестной для нас манере. Эли вскочил, швырнул свой рожок в мусор и зашагал прочь. Мы с Джилл последовали за ним.
Когда мы покинули Мэйн-стрит, Эли стал говорить вот как:
– Я ничего не сделал! Я ни при чем! Так нечестно! Я думал, что, если вы будете со мной, они отстанут, а они продолжают! И никто не слушает! Моя жизнь кончена. Кончена!
Мы с Джилл уверяли его, что несомненно его слушаем и хотим понять, и тут мне стало ясно, что Джилл почувствовала расположение к Эли, хотя, если честно, это как раз не сложно. Он хороший мальчик с добрым сердцем, которое и помогает ему выносить ужасы его положения – если только с ним рядом находится кто-то, кто может держать его так, как ему это необходимо.
– Путь вперед лежит через этого мальчика, – услышал я у себя в голове голос окрыленной Дарси. Но даже после всех добрых, понимающих, сочувственных слов, которыми мы поделились с Эли, как только мы все трое достигли моего дома, он пересек лужайку, мрачнее тучи, и молча закрылся в палатке.
– Дадим ему время успокоиться, – сказала Джилл. Это показалось мне разумным, так что я вытащил складной стул, уселся за домом и наблюдал, как палатка мерцает оранжевым, оставаясь при этом в готовности вмешаться, если Эли снова примется стонать.
Я буду сторожем чувств Эли, подумал я, и уселся прямее. Распрямил спину. Позволил фаллической энергии восстать во всем теле и побудить вперед возложенную на меня миссию. Позволил себе гореть, оставаться в состоянии пылающего напряжения, направляя при этом фаллическую энергию без остатка на свою цель. Всему этому я научился на наших с Вами встречах.
Ко мне наконец пришло понимание, что я должен сделать. Я принял в этот миг решение стать для Эли тем, чем Вы, Карл, были – и, надеюсь, еще будете – для меня. Я внезапно почувствовал, что благословение нашего психоаналитического ящика я должен заслужить и что, возможно, Вы устраивали мне испытание – чтобы выяснить, достоин ли я Ваших наставлений, Вашего внимания, Вашей заботы, особенно после всего того, что Вы увидели тем вечером в кинотеатре «Мажестик». Ужас и осуждение, запечатлевшиеся тогда на Вашем лице, на время полностью лишили меня душевной потенции. Но теперь я принимал их как часть процесса вступления в мужественность. И я докажу Вам, Карл, что я достойный анализируемый, что не все еще потеряно. Я постараюсь стать самым лучшим юнгианским анализируемым во всей Вашей практике и по праву снова занять место в Вашей «мужской команде». И добьюсь я этого, создав собственную «мужскую команду», призванную предоставить заботу и одобрение с целью вскормить все самое лучшее в ее участниках. Начну я, разумеется, с мальчика, как Дарси и предлагает. Я применю все, что смог почерпнуть на наших встречах. Таким образом, в моей команде уже есть одно имя – Эли. На самом деле я подумываю добавить еще и Исайю, потому что люблю его как брата. Но по очереди, а не одновременно, по крайней мере в первое время.
И на следующий же день после той ночи, которую я провел на раскладном стуле, держа вахту над Эли, все и начало вставать на свои места в отношении пути вперед – но это я думаю придержать до следующего письма. Я и так много написал сегодня, и вообще в последнее время я ощущаю себя очень занятым, наподобие дирижера – только управляю я не музыкой, а чем-то другим, неожиданным для меня самого.
Скажете, это выглядит неуравновешенно?
Ха! Более уравновешенным, чем сейчас, я себя в жизни не чувствовал.
Я вижу все поле битвы с неумолимой ясностью – возможно, впервые в жизни. Уверенность моя беспримерна. Точность моих действий превосходит границы физически возможного.
Моя Личность поет.
Не упустите услышать эту песню.
Когда мы встретимся, не сомневаюсь, что вы посмотрите на меня с гордостью. Я в каком-то смысле провожу обряд инициации. Я помогу Эли переступить порог, и весь город поможет ему стать мужчиной, как в старые добрые времена, когда у нас еще сохранялись обряды для исцеления раненой подростковой души на пороге вступления во взрослость.
Кто знает, может быть, и Вы захотите принять участие в проекте, который задумал Эли.
Мы с Эли были бы очень рады. Мы собираемся привлечь всех, кто оказался в кинотеатре в момент трагедии. Даже Сандру Койл, при условии, что она пообещает вести себя прилично. Когда речь идет
