Чагинск. Книга 1 - Эдуард Николаевич Веркин
Музей начинался с выставки-продажи «Здоровец», и на ней, как и докладывал Хазин, вовсю повышали иммунитет, подвижность суставов, общую локомоцию и частную перистальтику, повышали как приборно, так и медикаментозно, консультант немедленно предложил мне ирригатор, а Хазину целебный жир.
— «Жир семейства псовых…» — озадаченно прочитал Хазин с бутылочки. — «Состав: жир песца, жир лисы…»
— Очень помогает, — заверил консультант.
Но жир Хазин не приобрел, впрочем, как и я ирригатор.
Выставка была изобильна, особенно отдел чаги и дегтя, сам же музей несколько подвинулся дальше. Сразу за гардеробом и «Здоровцом» стоял верстовой столб. Елизаветинский тракт, тысяча восемьсот неизвестный год, судя по информационной табличке — последний сохранившийся столб в области.
Хазин сделал несколько снимков.
— Его, кстати, мы притащили, — похвастался я. — Гуляли с Федькой. И с Кристиной… Ходили за брусникой и нашли столб.
— И зачем вы его из леса перли?
Я пожал плечами:
— Не помню… Зачем-то… Похож на лесовика.
Так тогда сказала Кристина. Он действительно напоминал лесовика: заросший лишаями, почерневший, торчал из земли как большой гриб, а под ногой наросли опята. Федька тогда заорал, что сшибет эту рухлядь с одного удара, подпрыгнул и влупил лесовику пяткой в лоб.
Столб не сломался, но вывернулся из земли и упал; я думал, что из столба просыплется трухлявая ржавчина с муравьиными яйцами вперемешку, но столб оказался чистым. Он лишь потемнел, проморился в чайный цвет, но ни плесени, ни крылатых муравьев.
А Кристина тогда врезала Федьке по шее и сказала, что он придурок. Федька заржал и объявил, что под столбами всегда прячется клад, бухнулся на землю и стал копаться в яме. А Кристина достала платок, приложила к дереву и плотно провела ладонью, на платке осталось лицо. Что-то похожее. Нос, глаза. Федька ржал еще громче и орал, что это ее жених, жених, жених. Кристина попыталась поднять столб, и я стал ей помогать. Потом мы катили и волокли его до города почти десять километров, до самого вечера.
— Воспоминания чрезвычайно утомительны, — сказал Хазин. — Прими жир песца.
— Кристина сказала, что это для альпийской горки, — вспомнил я. — Они строили горку возле кинотеатра, ей чего-то заплатить вроде собирались. Ну, мы его и волокли весь день. А потом его увидел смотритель музея…
— Бородулин, — сказал Хазин. — Директор Бородулин.
— Возможно, Бородулин.
— Не возможно, а так и есть. Вон торопится.
Я оглянулся. К ним действительно спешил Бородулин, невысокий мужчина в глаженых брюках и белой рубашке. Возможно, это был тот самый Бородулин, я его тогда плохо запомнил, а может, и новый.
— Я вас ждал, из мэрии звонили, — приветливо сказал Бородулин и протянул ладонь. — Добрый день. Пройдемте в кабинет?
Я пожал руку Бородулина и сказал:
— Давайте лучше в зале. Душновато сегодня, мы с утра в кабинетах…
— Тогда пожалуйста, — Бородулин кивнул. — Пройдемте. У нас здесь как раз отличная экспозиция светцов и подков, определенно лучшая на Северо-Западе. И выставка про Чагинск, она там, за забором…
Я хотел отказаться, светцы и подковы меня не занимали, а забор настораживал, но Хазин успел сказать:
— Непременно!
— Это здесь! — показал Бородулин.
При организации экспозиции руководство музея действительно проявило творческий подход и учло современные мотивы: подковы были приколочены к кривому забору, протянувшемуся от стены до стены, а светцы вбиты в старинный телеграфный столб. Для прохода в другую часть музея в заборе имелась убогая калитка.
— Это сами ребята придумали, — прокомментировал Бородулин.
Хазин восхитился, а я отметил, что утыканный светцами столб напоминает железную елку — если упадет, проткнет и задавит. Из-за забора робко выглянула пожилая женщина, то ли смотрительница, то ли заблудилась с выставки-продажи «Здоровец». Я вдруг представил — столб подкосился, упал на забор, а забор, в свою очередь, придавил тетеньку. И никакой калган тут не поможет, сфотографировать — и получится чудесный постер к фестивалю монгольской панк-музыки. Невыносимо захотелось приобрести ирригатор.
— Что-то в этом есть, — сказал Хазин. — Культура…
Мы приблизились к столбу и осмотрели. Я не очень разбирался в светцах, собственно, я раньше не знал, что они бывают. И зачем бывают. И впечатления светцы особого не произвели — черные кованые штыри. Имелась парочка более художественных образцов, загогулистых, все.
— Мы думаем вставить в светцы лучины и зажечь их! — сообщил Бородулин. — Есть идея проведения фестиваля самобытной культуры…
— Это грандиозно, — сказал Хазин и сфотографировал Бородулина на фоне столба и забора. — Лучины, подковы, определенно украсят Чичагин-фест.
— Чичагин-фест? — наивно спросил директор. — Фестиваль Чичагина?
Я двинулся вдоль забора, осматривал подковы, никогда не думал, что они настолько разнообразные.
— Разумеется. — Хазин сфотографировал забор без Бородулина. — Крыков работает в этом направлении. Приедут фанаты, реконструкторы, любители истории, родственники опять же…
Я потрогал шипастую подкову.
— Родственники? — растерялся директор.
— Конечно, — Хазин положил руку Бородулину на плечо. — Родственники. Мы, собирая материал для книги, провели некоторое расследование и нашли, по крайней мере, трех прямых потомков…
— Трех потомков…
Заканчивалась экспозиция на заборе выдающимся экспонатом — огромной подковой, по размерам в три раза превосходящей остальные, больше напоминавшей небольшой хомут. Эта подкова не висела на стене, а стояла, прислоненная к табуретке. Рядом стоял медведь. Чучело, разумеется.
— Ну, как сказать… — Я, как учили в спортзале, заранее напряг поясницу и приподнял подкову. — Предположительных потомков, пока еще до конца не ясно… Килограммов пять, не меньше…
— Предполагается, что это… — улыбнулся Бородулин. — Либо купеческая шутка, либо своеобразная рекламная продукция. Найдена недалеко от Макарьевской ярмарки. Мы думаем, что с помощью…
— То есть она в единичном экземпляре? — спросил Хазин.
— Другой такой подковы не нашли, — подтвердил смотритель.
Хазин переглянулся с медведем.
— Возможно, это сувенир, — сказал Бородулин. — Всем известно, что подковы приносят счастье. Чем больше подкова, тем больше счастье…
Хазин сел на ближайший сундук, быстро сменил объектив, прицепил вспышку и начал фотографировать подкову.
— Чичагин любил лошадей, — сказал я.
Почему бы и нет?
— Большегрузов, — уточнил Хазин. — Другие его не выдерживали — Чичагин с самого детства отличался богатырскими размерами и ездил исключительно на… Этаких дестриэ. Это подкова с лошади Чичагина.
— Он таких на спор мог две дюжины подряд сломать, — сказал я.
— Он взваливал на плечи четырех крупных крепостных и переносил через реку, — добавил Хазин. — А на Масленицу один выходил против целой ватаги.
— Местные называли его Чича-Молоток, — добавил я.
— Чича-Молоток? — Бородулин поглядел на нас с окончательным испугом.
— Или Чича-Лом, — сказал Хазин.
Бородулин растерянно посмотрел на подкову. Хазин сфотографировал ее еще раз, сделал несколько записей в блокнот.
— Но ведь достоверных сведений не сохранилось… — сказал Бородулин.
Бородулин
