Событие - Анни Эрно
Не помню, когда я вернулась к жизни, которую называют нормальной (расплывчатая, но всем понятная формулировка), то есть к той, где начищенная раковина или го́ловы пассажиров в поезде не будят ни лишних мыслей, ни боли. Я писала диплом. Вечерами сидела с детьми, а еще подрабатывала секретаршей одного кардиолога, чтобы понемногу возвращать деньги, одолженные на аборт. Я ходила в кино на «Шараду» с Одри Хэпбёрн и Кэри Грантом, на «Банановую кожуру» с Жанной Моро и Бельмондо; эти фильмы ничем мне не запомнились. Я отстригла свои длинные волосы и стала носить линзы вместо очков. Мне казалось, что вставлять их в глаза не легче, чем тот колпачок в вагину.
Я больше никогда не видела мадам П.-Р. Но думать о ней не перестала. Сама того не осознавая, эта, видимо, жадная женщина (хотя жила она бедно) оторвала меня от матери и бросила в мир. Мне стоило бы посвятить эту книгу ей.
Многие годы ночь с 20-го на 21 января была для меня памятной датой.
Теперь я знаю, что должна была пройти через это испытание и эту жертву, чтобы захотеть иметь детей. Чтобы принять это насилие деторождением в своем теле и самой стать проводником поколений.
Я наконец облекла в слова то, что, на мой взгляд, включает в себя весь человеческий опыт: жизнь, смерть, время, мораль, запреты, законы. Опыт, от начала до конца прожитый через тело.
Я искупила единственную вину, которую испытывала в связи с этим событием: вину за то, что пережила его и ничего с ним не сделала. Словно у меня был дар, а я растратила его впустую. Потому что кроме всех социально-психологических причин того, через что я прошла, есть еще одна, и в ней я уверена больше всего: это произошло со мной, чтобы я об этом рассказала. И, возможно, именно в этом истинный смысл моей жизни: чтобы мое тело, мои чувства и мои мысли стали текстом, то есть чем-то понятным и общим; чтобы мое существование полностью растворилось в головах и судьбах других.
Сегодня я снова была в проходе Кардинет в XVII округе Парижа. Я выбрала маршрут по карте. Мне хотелось найти то кафе, где я ждала перед тем как пойти к мадам П.-Р., и церковь Сен-Шарль-Бороме, где долго сидела в тот день. На карте была только церковь Сен-Шарль-де-Монсо. Я решила, что это она и есть, только название поменялось. Я сошла на станции Мальзерб и пешком добралась до улицы Токвиля. Было около четырех, очень холодно и солнечно. У входа в проход Кардинет висела новая табличка. Старая осталась висеть выше, почерневшая и неразборчивая. Улица была пуста. На фасаде какого-то дома, на уровне первого этажа, я увидела большую вывеску: «Ассоциация выживших в нацистских лагерях и депортированных из департамента Сена и Уаза». Кажется, раньше ее там не было.
Я дошла до дома мадам П.-Р. Постояла перед закрытой дверью с домофоном. Пошла дальше по проезжей части, глядя вдаль на просвет между стен. Вокруг не было ни души, не проехало ни одной машины. У меня было ощущение, что я воспроизвожу движения какого-то персонажа, но ничего не испытываю.
Дойдя до конца прохода Кардинет, я повернула направо и отыскала церковь. Это была Сен-Шарль-де-Монсо, не Бороме. Внутри я увидела статую святой Риты и подумала, что в тот день надо было поставить свечу именно ей – говорят, она покровительница «безнадежных дел». Я снова вышла на улицу Токвиля. Мне хотелось найти кафе, где я пила чай в ожидании нужного часа. Снаружи все они выглядели незнакомо, но я была уверена, что узна́ю то место по туалету в подвале, куда заходила перед тем, как отправиться к мадам П.-Р.
Я зашла в кафе «Брацца». Заказала горячий шоколад и достала работы, но не прочла ни строчки. Я всё думала, что надо пойти посмотреть туалет. Рядом молодая парочка целовалась через стол. Наконец я встала и спросила у бармена, где уборная. Он указал на дверь в глубине помещения. Она вела в каморку с раковиной и зеркалом, справа была вторая дверь, в сам туалет. С дыркой в полу. Таким ли был туалет в том кафе тридцать пять лет назад, я не помнила. Тогда я бы не обратила на это внимания: почти все общественные туалеты представляли собой дыру в бетоне с подставками для ног по бокам, чтобы присесть на корточки.
На платформе станции Мальзерб я поняла, что возвращалась в проход Кардинет, веря, будто со мной что-то произойдет.
Февраль – октябрь 1999 года.
Примечания
1
Около шести тысяч франков в 1999-м. – Здесь и далее примеч. авт.
2
Писать дату мне необходимо, так как в ней – связь с реальностью этого события. Именно дата в определенный момент для всех нас (как для Джона Фитцджеральда Кеннеди 22 ноября 1963-го) отделяет жизнь от смерти.
3
Я точно не помню, как называлось то маточное болеутоляющее, его больше не продают.
4
И которое я сразу узнала в Джоне Ирвинге, в его романе «Правила виноделов». Под маской одного из персонажей он наблюдает, как умирают женщины от ужасных подпольных абортов, потом сам делает аборты должным образом в образцовой клинике, а еще забирает к себе ребенка, брошенного после родов. В кровавых мечтах о матке он присваивает себе власть женщин давать и забирать жизнь.
