Алексей Смирнов - Сонное царство
- Кто тебя попросил?
- Ну что я - фискал, Витек, что ли? Как быстро у нас меняются представления о друзьях. Кто попросил - тот пусть сам и скажет.
Повисла тишина.
- Пускай! Пусть признается! - повторил Парвус змеиным голосом. - А я не скажу, прошу учесть. Пусть сам говорит.
- Ну я! я! Хватит, в конце концов! - Яшин, вспомнив, что нападение лучший способ защиты, незаметно очутился в центре. Глаза его влажно сверкали, губы прыгали. - Я попросил! Мне тоже ничего другого не оставалось! Эта гнида, - он дернул подбородком в направлении Конечного, - загнала меня в угол!
- Мы с ним кореша, вы знаете, - мерзко подмигнул Конечный.
- Он пригрозил сдать меня за наркоту! Он сам меня втянул, а потом начал... - Яшин едва не плакал. - Он велел отобрать троих лучших. Велел сделать так, чтоб пошли наверняка, чтобы это шло как бы от Парвуса... потому что меня - кто и когда слушал? Кто и когда относился ко мне серьезно? Кто бы пошел, позови его я? Парвус может в Каракумы сгоношить, не то что сюда...
- То-то вы шептались, - подытожил Бориков. - Яшин тоже отпадает. На очереди - я. Я вас Разочарую: не получится. Замолкни! - приказал он пляшущему, подвывающему Яшину. - С тобой все ясно. А я - тоже в ауте. Помните ту избушку, где воду пили? Я там бывал раньше. Я там старуху-хозяйку прикончил. Попрошу без комментариев. Так вышло. Не скажу, что так было надо, но так вышло. Со мной все. Остается Всеволод.
Рюгин растерянно посмотрел на него.
- Я не пойду, - и со щек его слетел румянец. - Я не пойду! - прокричал он, тут же успокоился и твердо, категорично повторил: - Не пойду. Хоть убивайте. Боюсь, не боюсь - думайте, что хотите. Я просто не пойду, - он демонстративно повернулся спиной и скрестил на груди руки.
Раздался смех. Конечный, согнув ноги в коленях, ритмично хлопал ладонями по мху и монотонно сыпал дробным смешком:
- Хорошие люди, - приговаривал он. - Ничего не скажешь. В разведку - не желаете ли?
- Ну ладно, Конечный, - произнес Парвус. Он с торжеством и презрением обвел спутников взглядом. Редкое, драгоценное чувство избавления от опостылевшей личины. Одному Богу известно, скольких мук ему стоила эта дружба со всеми и помощь каждому. "Ладно, Бог, я тебе все прощаю, милостиво подумал Парвус. - Может быть, ради этого мгновения ты все и устроил. Ты ведь не будешь отрицать - я терпел". Парвус посмотрел на Яшина, уткнувшегося в траву. "Тебе, Бог, все мало было. Мало было родить меня нескладным уродом. Ты еще попустил этому придурку исковеркать мое лицо. Словно и впрямь мало. Да". Давным-давно, первоклашками, они с Яшиным нашли патроны, и Яшин бросил их в костер. Были с ними и другие - окружили сухое, бездымное почти пламя. А изувечило его одного. Окружающие потом нет-нет, да и примечали, как он переигрывал подчас, корча запевалу. Перебирал через край с угодливыми смешками, с расторопной услужливостью. Пользовались все, кому не лень. А однажды был день рождения у Борикова. Парвус пришел, принес подарок, старался. Кто-то оставил дверь открытой, и он не стал звонить, просто вошел. И услышал, как у Борикова спросили: "Кого ждем? Парвуса? На кой леший было его звать?" "Неудобно как-то", - ответил Бориков виновато. Тут Парвуса заметили. Он улыбнулся, положил подарок и пошел восвояси. Ему кричали вслед, но он, длинноногий - хоть за это, Создатель, мерси, - слишком быстро, чтоб можно было догнать, летел вниз по лестнице.
- Пойду я, - сказал Парвус. Помешкав, он осведомился: - Останавливать меня никто, вероятно, не будет?
- Парвик, - пробормотал Рюгин неуклюже.
- Да не унижайся, - брезгливо оборвал его Яшин, лежа на траве и глядя куда-то в сторону. - Он же не дурак. Всем все понятно. Перед ним всегда было неловко, жалели его постоянно. Ну, поскольку все сволочи - и пользовались при случае. Он же все это понимал. И люто нас ненавидел. Решил с нами сквитаться, погеройствовать. Пробил звездный час. Пусть его чешет, риска никакого.
"Блевотина Господня, - Парвус рассматривал их, глядя строго и холодно. - Что было у Господа на обед? Людские-то черты здесь к чему... "Он начал задыхаться. Вынырнул старый сон: десятки подтянутых молодцов в белых рубашках, лезут изо всех дыр, лица неподвижны, убить хотят. У него винтовка, страшно не то, что убьют, а то, что могут рассердиться, если начнет стрелять. И тогда уж сделают с ним что-то невообразимое. Лица изумятся, и изумление медленно и плавно сползет в ярость. Он стреляет; первый молодец, точно, - изумляется, продолжает лезть и вдруг, спустя секунду, расцветает красное на белом, и молодец бесшумно исчезает, а другие выходят и выходят из щелей, потайных ходов и зеркал, а Парвус беззвучно стреляет туда и сюда, и изумление растет, и множатся кляксы, и всегда остается мгновенье на ужас: я попал - а он все движется, и его уже легион.
- Ну, - Парвус прерывисто вздохнул, - довольно.
Он повернулся к равнине лицом, сплюнул и быстрым шагом направился в топи. Молчаливый полигон выжидающе расстилался перед ним. Далеко-далеко темнела кромка леса. Трава шуршала и расступалась, открывая Парвусу путь. Четверо, оставшиеся позади, стояли, не решаясь пошевелиться. Чувство опасности возникло у всех четверых одновременно. В тот миг, когда они шестым чувством поняли, что Парвусу не дойти, тот остановился. Он отошел недалеко, метров на двадцать. Четверо увидели, как длинные ноги Парвуса медленно подогнулись, лицо сморщилось, ладони впились в живот. Парвус опустился на колени, затем так же медленно завалился на бок. Он тонко, протяжно заскулил и принялся кататься от боли, уминая траву, суча ногами, задирая к бледному небу рябые щеки, ястребиный нос, а спутники продолжали, онемевшие, стоять неподвижно.
Г л а в а 9. ПОЛИГОН
Конечный пришел в себя первым.
- Камеру! - крикнул он. - Ты что, оглох? - и он подступил к Рюгину. Камеру, быстро, козел дурной!
Всеволод Рюгин, не соображая ничего, бросился к рюкзаку. Пальцы не слушались, но он совладал наконец с узлом. С камерой в руках он тупо глядел, выпрямившись, на Конечного, ожидая новых приказов.
- Что ты стоишь! - истерически, разбрызгивая слюну, кричал Конечный. Давай снимай! Снимай скорее, он сейчас загнется к чертовой матери!
Рюгин послушно вскинул камеру, навел ее на корчившегося Парвуса и застрекотал. Конечный, матерясь, подскочил, заглянул в объектив, сорвал колпачок.
- Д-деятели херовы, - прохрипел он, - всему вас учить.
Рюгин опустился на колено - так было удобнее. Камера трещала. Парвус выгнулся и заорал в небо, потом резко, как червяк, свернулся вновь и внезапно затих. Рюгин обернулся.
- Дальше снимать? - спросил он шепотом.
- Давай, крути, - прикрикнул на него Конечный, уже остывая. - Хоть бы у тебя там ничего не заклинило. Снимай: как лежит. Потом - полигон целиком, всю местность. Дьявол, поближе бы... У него могут оказаться...
Конечный осекся и замер, глядя, как Парвус так же медленно, как опускался наземь, встает на ноги.
- Что за... - пробормотал Конечный, не веря глазам.
Парвус стоял прямо, упирая руки в бока.
- Придурки! - крикнул он. - Раскатали губу! Это всего лишь почечная колика! Очень кстати подоспела, правда?
Конечный беспомощно, молча смотрел на него. Парвус поискал глазами вокруг, нагнулся и снова выпрямился: теперь уже с увесистым, мокрым булыжником в руке.
- Севушка! - позвал он. - Хорошо поработал? На!
Он метнул булыжник. Камень с хрустом ударил Рюгина в левый висок, и Рюгин осел; потом, смыкая веки и кривя угол рта, он, как и Парвус совсем недавно, улегся на бок, поджал ноги к животу; затем одна нога вытянулась, и Рюгин больше не шевелился. Парвус, белый свет которому застил ослепительный гневный огонь, высился среди травы и слушал, как гудит в мозгу то самое, нажитое, взлелеянное, получившее наконец выход.
- Браво, - послышалось сбоку.
Парвус вздрогнул и повернулся. В сторонке стоял сухопарый мужчина в халате.
- Браво, - сказал Ким Сикейрос.
И все сгинуло.
На месте полигона, сливаясь вдали с черным беззвездным небом, простерлась потрескавшаяся стрекочущая пустыня. Кое-где трещины ломали иссохший грунт как попало, местами - делили его на правильные секторы, слагая нелепую, нелогичную мозаику. Что-то стряслось с воздухом - им теперь не дышалось, он сам дышал за людей, мерно вталкиваясь и извергаясь обратно сухими пыльными струями. Неподвижные стеклянные глаза Сикейроса стали, как у стрекозы, фасеточными и выпирали далеко из орбит, вбирая все вокруг - в том числе и одинокие фигуры, поблекшие, призрачно подрагивающие, готовые исчезнуть в любой момент.
- Что это стрекочет? - зачем-то спросила одна из них, бывшая Конечным.
- Это камера, - мягко сообщил Сикейрос.
- Это оно! Я говорил! я предупреждал! - сорвался Яшин. - Эти грибы... небо... тот звук... Это все было с самого начала!
Сикейрос повел плечами.
- Сейчас - одно, через минуту - другое, - это как мне покажется нужным. Мне, однако, было интересно. Все любят видеть сны. И всем любопытно досмотреть сон до конца.
- Это ты, Ким, шел за нами следом? - сдавленно спросил Конечный.
