Марк Колосов - Люди и подвиги (Рассказы)
Командующий округом, сухощавый, небольшого роста, с длинными усами, похож на старого шахтера в генеральском мундире.
Развернув грудь и поглаживая вислые усы, он оглядел строй и, поздоровавшись, кивнул полковнику с указкой.
Тот начал излагать оперативный замысел предстоящих учений, время от времени поворачиваясь то к нам, то к карте, слегка касаясь ее кончиком указки.
Оперативный замысел состоял в том, чтобы устроить наступающим огневой мешок.
Командующий сделал знак полковнику — вы свободны! — и попросил пить.
Все засуетились, но воды не оказалось. Командующий, видно, страдал бронхитом, часто отхаркивался. Принесли воду в термосе, теплую. В жаркий день пить такую воду-удовольствие небольшое.
Отпив несколько глотков, командующий снова разгладил усы и развернул грудь, глаза его сверкнули. Люди, стоявшие в строго, ждали, что же он скажет.
— Ваша дивизия, — сказал он, — заняла первое место в округе по боевой подготовке. Вот почему вы будете представлять округ на атомных учениях. Вспоминаю, как в трудную зиму 1941 года вызвали меня в Ставку: "Даем вам новые пушки. Только поступили на вооружение! Ну как, довольны?" спрашивают. "Разрешите, — говорю, — опробовать, как эти пушки стреляют!" "Что ж, опробуйте!" Опробовал. Оказывается, хорошо бьют. Вот я ими ударил по неприятелю и, как говорят, оправдал доверие. А теперь доверие оказывают вам. Опробовать, как действует атомное оружие.
Постоять за Родину, если империалисты вздумают применить его.
После новой паузы командующий продолжал:
— Очень важно вовремя поощрить людей. И вы, товарищ генерал-майор, обратился он к командиру нашей дивизии, — примите меры к поощрению лучших. Отличники-наша гордость!
Слушая этого человека с лицом старого русского мастерового, я думал, как просто и скромно говорит он о таком, далеко не простом, ратном деле.
А сколько таких дел совершил он и такие, как он!
Интересно, как воспринимает его заботу о людях старший лейтенант Шариков? Неужели не устыдился своей «философии»?
Н. преобразился. Прокладывают новые дороги, бульдозеры роют укрытия. Протягивают подземный кабель, И вот мы стоим одетые в противоатомные костюмы, увешанные снаряжением.
Командир дивизиона поставил задачу на марш.
Колонна тронулась.
Машины набирают скорость. Миновали деревню. Ребятишки машут руками, бегут за нами. А вот и спуск. Надо умело тормозить.
Свернули на проселочную дорогу, уже видны подготовленные заранее наши огневые позиции. А дальше — гора с вышкой. Оттуда будут проверять нашу боевую готовность.
Вот мы развернулись, закатили пушки в окопы, автомашины пошли в укрытия.
Орудия, под маскировочной сеткой, расчехленные, готовы к стрельбе.
Нас часто проверяют. Пришел и замполит дивизиона майор Костров. Онхочет побеседовать с солдатами перед сигналом «Атом». Снова напоминает им об опасности атомного излучения, как вовремя укрыться, как предохранить себя от радиации. Все это они учили. И все же малейшая небрежность может привести к тяжелым последствиям. Можно заболеть лучевой болезнью. И, чего греха таить, коль скоро такие учения проводятся впервые, есть еще опасность неизвестности!
— Что ни говорите, а страх перед неизвестностью испытываем все мы. Его надо преодолеть. Тогда нам и атом не будет страшен.
Так ведь? — улыбается замполит.
Солдаты, затаив дыхание, слушают.
Простившись с нами, замполит уходит, надо полагать, в другие подразделения, чтобы и там подбодрить людей. А мы нетерпеливо ждем сигнала.
Не знаю, что испытывали мои солдаты, но у меня сердце учащенно билось, и я, чтобы не выдать своего волнения, придумывал себе всякие несложные занятия. Впрочем, как я-мог убедиться, то же самое делали мои подчиненные. Только Жумагазин, словно окаменев, пристально смотрел в одну точку, весь как бы превратившись в слух, шея у него стала еще короче, голова несколько подалась вперед.
Внезапно и тревожно заревела сирена. Мы кинулись в убежище-длинный глубокий окоп, укрепленный по бокам кольями с оттяжками. Мы лежим на дне его, уткнувшись в землю, закрыв лицо руками, минут пять, но нам они кажутся вечностью.
Потом тряхнуло землю с такой силой, будто раскололась с адским гулом исполинская гора, треснула и провалилась в пропасть.
— Отбой!
— Жив? — спросил я Жумагазина, протиравшего засыпанные землей глаза.
— Жив, товарищ лейтенант! — улыбнулся он.
— К бою! — слышится команда, и мы снова на огневых позициях. Плоские с длинными стволами танки ползут на наши окопы.
Лапецкас и Жумагазин приникли к прицелам, докладывают дальность.
— По танку, бронебойным, — слышится команда, — огонь!
А вот и наши пушки заговорили!.. Холостыми. Но звон в ушах стоит все равно. Танки стали огибать нас.
— А почему они нас обходят? — спросил меня Жумагазин.
Замполит дивизиона майор Костров снова очутился рядом с нами.
— Это же не стрельбы дивизиона, а всеармейские учения! — тихим ровным голосом объяснил он. — Противник не так глуп, чтобы лезть на рожон. Он маневрирует. А мы-.. Из приказа узнаете, какой опасности мы подвергались, если бы летчик, сбросивший атомную бомбу, отклонился от цели. Но он точно попал в заданный квадрат.
Когда, кончились учения, каждый вспоминал то первое гнетущее чувство страха, которое всячески старался подавить в себе, но теперь уже не надо было скрывать это чувство, оно уже сменилось чувством гордости и самоуважения, готовности бесстрашно переносить тяготы атомной войны, умело отражать вражеское нападение.
Я видел, как поблескивали глаза солдат, как расплывались лица у кого сдержанной, у кого широкой улыбкой, когда нам зачитывали приказ, в котором объявлялась благодарность всем участникам этого знаменательного события.
Мы снова в Б., и жизнь течет по-прежнему.
— Товарищ лейтенант, вас вызывает командир батареи! — передал Крюха.
В канцелярии, где сидит Ярцев, дымно. Он упрямо пишет что-то и походит на заправского делопроизводителя. Я доложил о прибытии.
— Волоков, вы сегодня идете в караул! — не отрываясь от бумаг, сказал он.
Веду вооруженных солдат по городу. Вот и караульное помещение. Часовой ударяет в гильзу. Появляется начальник караула Роман Барыщев.
Перед входом в караульное помещение строим старый и новый караул.
Гауптвахта — холодная комната со щелью в двери и решетками на окне. Арестованных двое.
Когда я скомандовал им вывернуть карманы, солдат с пушком на губах посмотрел на меня с удивлением, видно, не привык к этой процедуре. Другой, небритый, с веселым озорным лицом, привычно, видно, не впервой, вывернул карманы.
— У кого есть претензии?
— Температура низкая, кормят плохо! — сказал небритый.
— Гауптвахта — не курорт, — объяснил я, — и солдат, который побывает на ней, должен почувствовать это, чтобы не попадать сюда больше.
Прошли в комнату начальника караула. В ней едва помещается койка-топчан, стол и телефон.
Я пожелал Барышеву счастливо отдохнуть, а он мне удачной службы.
Когда на улице погасли огни, иду поверять посты. Хочется спать, но ветер отгоняет сонливое состояние.
Утро. Заголосили петухи, послышались гудки.
Я прохожу в комнату отдыха караула. Спят мои солдаты, отстоявшие на постах. Бодрствующие пишут письма.
В центре города аптека: решил зайти — кончилось туалетное мыло, да и одеколон не мешало бы купить. За прилавком девушка, глаза-грустные.
Взяв мыло и одеколон, передал ей записку.
"Когда вы кончаете работу и можно ли вас проводить?"
Ответила, смутившись: "Очень поздно. В десять вечера!"
Без десяти десять я у дверей аптеки. Она вышла и сразу заспешила. Мы разговорились. Надя на два года старше меня. Отец погиб на фронте. Мать работает в совхозе далеко отсюда.
Я коротко рассказал о себе-служу здесь недавно, очень люблю в свободное время читать.
— И я литературу люблю! — сказала она. — Но мало читаю.
Я назвал несколько книг. Четыре из пяти Надя знала.
"Скромна!" — подумал я.
Вскоре я снова уехал в лагеря, а она в отпуск, к маме.
Уехал я с каким-то теплым чувством к ней.
Прошло три месяца лагерной жизни в ожидании чего-то хорошего, необычного. В минуты отдыха я часто думал о Наде — где она, что делает, что думает? Написал ей письмо в совхоз, но ответа не получил-должно быть, не дошло.
Возвращались из лагеря в тумане по пыльной проселочной дороге. По сторонам желтели перелески да бурый степной ковыль.
Хотелось спать, но машину сильно подбрасывало и сон не шел.
Вот и наш Б. - чистенький, беленький-с ровными улицамитишину нарушают лишь наши автомашины.
Забежав в аптеку, узнал, что Надя из отпуска не приехала. Началось томительное ожидание.
Любовь Герасимовна заметила мое волнение. Спросила, отчего я такой сумной? Я объяснил. Она участливо на меня глядела, а затем повела разговор о том, как дружно и хорошо жила с мужем.
