Юлий Крелин - Уход

– Илюш, кишечной примеси вроде нет?

– Да и мочой, похоже, не разведена кровь.

– А на ощупь? Селезенка, печень?..

– Да посмотрю же, шеф. Я помню, какие органы есть в животе.

– Ну, извини.

– Селезенка. От ворот пополам. А печень цела. Может, кровь из живота перельем. Она, похоже, чистая – кишки целые.

– Да ты сначала останови кровотечение.

– Да все. Зажим положил на ножку.

– Ну и убирай.

– Шеф! Евгений Львович! Хватит советы давать. Я же вижу сам.

– Извини. А почему? У нас страна советов, будь она неладна.

Осторожный Вася шепчет в ухо:

– Евгений Львович, народу полно.

– Не зуди. Прямо в ухо. Ну и что? А я что? Советы мои неладны?

Вася и Илья засмеялись: типичный Мишкин.

Селезенка полетела в таз. Анестезиологи спокойно что-то там шуруют в головах. Спокойно – значит, стабилен.

– Ну как? Стабилен?

– Да вы ж видите сами.

– Вижу. Гордые все стали – и спросить нельзя.

Больной стабилен, а потому и разговорчики усилились. И подначка стала прыгать с языка на язык.

– А за брюшиной что?

– Что, что! Гематома.

– Много?

– Что много? Большая. Крови там прилично. Не вскрывать?

– Посмотри: не растет?

– Вообще-то, пожалуй, больше стала во время операции.

– Хм… Черт его знает…

Внезапно оба – и Илья и Игорь – дернулись и отпрянули. Непроизвольно, конечно.

– Ой! Ё. твою…

– Спокойно! Что?

– Из-за брюшины поддает прилично… Ой – это из полой вены! Наверное, по задней поверхности.

Повернулся и побежал мыться. По дороге:

– Вася, давай тоже. Со мной. Пальцем, пальцем заткни пока! Кровь лейте, какая есть. Не жди, пока в животе наберем.

Помылись они не больно качественно. Очень уж быстро. А что делать?!

Вот уже справа на первой руке Мишкин, рядом Илья, напротив Игорь с Васей.

– Держи палец. Сейчас разберусь, сориентируюсь… Держи, держи…

– Палец отвалится.

– Тебя в хирургию никто не звал… Так… Понятно. Нин, есть у тебя атравматика пять нулей?

– Здесь нет. Только наша.

– Это не атравматика. Такими нитками вену не зашьешь.

– Держи, держи! Сбегайте ко мне в кабинет. В верхнем правом ящике лежат пакетики. Там написано. Ребята из института принесли. Наворовали. А мы подождем. Он же держит – не кровит. Вася, собирай пока кровь – перельем.

Побежали в кабинет, Мишкин терпеливо ждал, отвлекая себя болтовней:

– Какой к е. ни матери прогресс хирургии, если в простой больнице, коль друзья не наворуют, то больные с девятнадцатого этажа будут помирать…

– Ну, ладно ворчать. Сейчас же у тебя есть.

Женя приподнялся на локте: где он? Ах, ну да – он у себя в комнате, вот стол, книжные полки… Мишкин и посмотрел на книги: опять он пришел?

– Ты что?

– Ничего. Разворчался. Не могу сказать «побойся Бога» – парень-то тогда выжил.

– При чем тут Бог?

– Вот именно. Вы ж Бога не боитесь, вы черта боитесь… – Гость захохотал…

Мишкин сел на постели и окончательно проснулся. Болело сильно. Хотя перед сном все же укол сделали. Галю будить не хотелось. Благо руки длинные, а она приготовила на тумбочке и лекарства, и воду. Женя принял таблетки, и боль понемногу стала стихать. Но заснуть не удавалось. Посмотрел на часы: пора вставать. Скоро уж Илья приедет. Надо принять душ. Он старался встать тихонечко. Но Галя была начеку…

– Ты чего, Леш, в неурочное время? Я только-только приехал.

– Мимо проезжал. Наобум зашел: вдруг вы дома. Повезло. А Галя?

– Галя?! На работе. Слава Те Господи, перестала сидеть надзирателем.

– Не гневи Бога. Она ж…

– Да знаю, знаю. По гроб жизни благодарен, по самую смерть.

– Ну и Бог в помощь.

– Что заладил: «Бог, Бог»?! Зациклились совсем! Никто покоя не дает.

– Нет, Женя, я серьезно. Без Бога ж никуда. Может, надумаешь? Тебе бы сейчас воцерковиться…

– О, этот ваш язык! Да не верю я, Леша. Хочу, да не могу. Ни во что не верю.

– Ну, врешь же, Мишкин! Побойся Бога.

– Ха! Да ведь вы все черта боитесь, а не Бога.

– Конечно. Бога не боимся, а любим. Как это ты ни во что не веришь? В бесконечность Вселенной веришь?

– Тоже не понять мне. Знаешь, Леш, когда я пытаюсь себе реально представить Бога… где Он… что вокруг…. Ведь Бог должен быть где-то. Ну поначалу…

– Бог вездесущ.

– Ну, это слова. Везде – это тоже где-то, в чем-то… Не представляю.

– Бог непостижим и неисповедим.

– Да ну тебя. И Вселенная непостижима. Как это понять: большой взрыв из одной точки? Но ведь точка тоже где-то, в чем-то… Пытаюсь представить себе… Да и то и другое… Непостижимо. Пытаюсь – и мне действительно, физически становится плохо.

– Вот видишь. Это и есть начало веры.

– Чего ты несешь?! Не в этом же…

– В непостижимости. Жень, ну можно я приду к тебе с батюшкой. Поговори с ним. Интеллигентный человек. Отбрось советские представления о попах.

– Не советские, а…

– Да ладно. Прошу тебя. Ведь все мы смертны…

– А я особенно. – Мишкин засмеялся. Потом замолчал. Леша тоже молчал, не зная, что говорить дальше. Не больно обычная ситуация для интеллигента, воспитанного советским временем. Наконец Леша произнес:

– Тем более. Хотя лишь Господь знает, кто больше… кто раньше смертен…

– «Раньше смертен». Своеобразно…

– Так поговоришь с батюшкой? Ты же любишь поговорить с интеллигентными людьми. А этот вид интеллигентности тебе не знаком. Узнаешь про мир наш по-другому.

– Поздненько мне узнавать.

– Ой, Женя! Самое время

– Да не хорони ты меня раньше времени.

– Ну при чем тут это?! Я как раз о жизни, Жень.

– О вечной, – Мишкин горько хмыкнул (вот именно – горько хмыкнул). – Если она вечна – это страшно. Помнить вечно все твои, свои… Особенно если ты врач… Особенно если я хирург… А если полный, вечный конец, тотальное забвение, тогда еще… А как его зовут, батюшку твоего? Молодой?

Больной был сравнительно молод. «Во всяком случае, помирать ему рановато», – подумал Илья, постепенно отходя кишкой с опухолью от окружающих тканей, уже пораженных раком. «Молод-то молод, – продолжал он мысленно дискутировать с самим собой, – а ведь ему столько же лет, что и Мишкину». И, пытаясь чисто убрать опухоль, Илья словно бы сражался с бедой, павшей на коллегу и друга. Но не получалось отделить ее от сосудов, идущих к ногам. «Убрать потом ногу? Многовато. Перенесет ли?» – не так уж и крепок этот мишкинский ровесник. «А ведь у Мишкина тоже прорастали сосуды, только шли не к ногам. А печень не уберешь, особенно с ходу. А ногу?.. Нет – это я уж слишком», – продолжал про себя Илья, но ничем не выдавал свои сомнения. Помогающие тоже молчали, понимая, что оператор на первой руке решает сейчас главное: быть или не быть. Да не себе. Это о себе можно философствовать, а здесь чистая практика. Да чтоб никакой зауми.

– Не получается. Порву сосуд. Не управимся…

– Слушай, Илья, там у шефа сейчас Алексей Наумович. Может, позовешь? Все-таки сосуды…

– Да боюсь, Сам притащится. А он после операции, еле дошел до кабинета. Но молчит. Делает лицо.

– А что ему остается?! Давай все-таки пошлем, а?

Илья опасался напрасно: Мишкин лежал под капельницей. Надежная причина отпустить в операционную одного Алексея: не усталость, не слабость. А капельница.

Алексей Наумович через плечо оперирующего склонился над раскрытым животом:

– Да. Да. Отодвинь кишочку кнутри. Теперь приподними. Ага… Нет, Илюша, надо намыться, так не пойму. Подожди.

Мылся и переодевался Алексей в хорошем, ускоренном темпе. Хотя ни кровотечения, ни иного пожара не было – больной стабилен… Но всегда ощущение пожара, когда тебя ждут, а тело уже раскрыто.

– В принципе можно убрать, резецировать сосуд…

– Но у нас нет сосудистых протезов.

– А тут протез и нельзя; кишку же открываете. А протез инородное тело – инфицируется. Тут его вену надо брать. Откройте ноги. Покажите. Хорошие вены. Варикоза нет?

– Все нормально.

– А инструменты, атравматика?..

– Инструменты сейчас… Девочки, сосудистая сетка стерильна? А нитки у шефа в кабинете заначены.

Все им удалось. И кишку с опухолью убрали, и артерию заменили, и ногу сохранили.

– Все. Спасибо, Алексей Наумович. Дальше сами. Спасибо еще раз.

– Разумеется, сами. Илья, не торопись – я Женю сам сейчас отвезу. Ты потом подойдешь?

– Естественно. Я еще ампулки должен захватить.

– А мы и захватим.

Илья засмеялся:

– Вы что?! Это целая драматургия – оформить и взять их. Даже не хочу посвящать Евгения Львовича в эту дурацкую процедуру. Вы ж его знаете: он тогда постесняется лишний раз укольчик попросить.

– Вряд ли. Он уже настолько привык к обезболиванию, что стесняться у него не хватит ни сил, ни воли. Ну, в общем, как знаешь. А мы поехали. Ладно?

– До встречи. Еще раз спасибо, Алексей Наумович.

– Постойте. Дайте, хоть взглянуть на больного. Что мужчина-то я понял. Молодой. Сколько лет-то?

– Как шефу.